Со времен Макиавелли известно, что нет надежнее способа привязать к себе человека, чем его облагодетельствовать, одновременно давая понять, что он всем тебе обязан. В случае, если ты сам окажешься на краю пропасти, то неизбежно потянешь вслед и своих протеже. Принцип нехитрый, но действенный.

Тем более что Аппель пока не обзавелся в Берлине нужными связями и знакомствами, наоборот, многие завидуют его мгновенной карьере и пытаются подсидеть — доносы недоброжелателей я получаю регулярно, однако ничего существенного и предосудительного в них не нахожу: новый руководитель стройуправления не ворует, к подношениям от чиновников относится разборчиво, в тяге к роскоши не замечен.

Больше того, за две недавние командировки в Россию Юлиус Аппель отлично себя проявил — на Днепровской электростанции в Запорожье пущены новые турбины, строительство оборонительного рубежа по западному берегу Дона завершено успешно. Разумеется, лично айнзатцгруппенляйтер этими объектами исходно не занимался, но сумел добиться окончания работ в кратчайший срок и навести порядок в подразделениях ОТ на юго-востоке. Деловая хватка отличная, при необходимости способен без сантиментов отправить виновников задержек и неудовлетворительных показателей под трибунал, строг как к подчиненным, так и к самому себе.

Это меня полностью устраивает. Человек, не развращенный столичными интригами, способный, а прежде всего верный.

Вечером 30 октября я вызвал Аппеля к себе в кабинет — ничего особенного, спешный доклад, внимания не привлечет. У меня ежедневно бывает до полусотни чиновников министерства и «Организации Тодта», военные, служащие самых разных ведомств, инженеры. Журнал посещений я вести запретил, незачем плодить бессмысленные бумаги.

Завтра суббота, формально день нерабочий — в здании на Паризерплац останутся только оперативные дежурные и еще десятка два сотрудников, обеспечивающих непрерывную координацию между важнейшими промышленными объектами. Прочие, включая начальство, отдыхают: стараюсь беречь персонал, людям и так нелегко.

Несомненно, Юлиус Аппель предпочел бы провести день с семьей, но от моего предложения посетить некую важную встречу не отказался, пускай и имел полное право.

Что за встреча, с кем, по какому вопросу, не спросил. Это тоже свидетельствует о многом, ненужное любопытство ему чуждо.

— Может быть, по бокальчику амонтильядо? — предложил я. — Употребление алкоголя в служебном кабинете — это единственная привилегия, которую можно себе позволить, зная, что тебе не вынесут порицания. Согласны?

— От таких предложений не отказываются, — мимолетно улыбнулся Аппель. Снова замолчал, предполагая, что я сам расскажу всё необходимое.

Небогатый личный бар у меня располагался в левой тумбе стола. Там же хранились простые фужеры темно-синего стекла.

— Ваше здоровье, доктор, — провозгласил господин Аппель. Чинно пригубил. — Значит, половина десятого?

— Именно, — я решился. — Хочу сразу предупредить: мы должны будем увидеться с весьма влиятельными персонами, которых… Которых не устраивает положение, сложившееся в Германии. И способных решительными действиями предотвратить назревающий кризис.

— Понимаю, — без паузы ответил Аппель. — Могу я уточнить, насколько влиятельными?

— Уж точно не бюрократы средней руки, — сказал я, остерегаясь до времени упоминать персоналии. Неизвестно еще, как воспримет мой заместитель по «Организации Тодта» эдакую крамолу.

— Чего-то похожего следовало ожидать, — он едва заметно повел плечами. Выдержка изумительная. — Другое дело — методы. «Решительные методы» можно толковать очень пространно в самую разную сторону. Утопить страну в крови гражданской войны и как следствие потерпеть стремительное поражение в войне с внешним противником или остановиться на малом, выигрывая многое. Вы играете в шахматы? Мат ферзем на втором ходу партии по незащищенной диагонали. Но получается «Мат дурака» только в одном случае — если игрок-противник или очень неопытен, или очень невнимателен. А мне кажется, что дело обстоит совершенно иначе.

«Прекрасно соображает, — я постарался не подать виду, что слова Аппеля мне понравились. — Схватывает на лету, моментально уловил, о чем идет речь. И начал выстраивать комбинации».

— Самые опытные и внимательные шахматисты не раз попадали в аналогичную ловушку, — парировал я. — Важна базовая идея.

— Революция технократов? — хладнокровно осведомился мой выдвиженец. — Против охлократии романтиков?

— Ну знаете… — я ошеломленно выпрямился. — Как у вас это получается?

— Что конкретно? А, формулировки? Ровным счетом ничего сложного, достаточно видеть очевидное. Глухое недовольство вызрело в основном в среде профильных специалистов, я знаю, о чем говорю. Инженерный корпус. Эксперты в технологической области. Ученые. Гуманитарную интеллигенцию не берем, ей достаточно внешней стороны, фасада, создаваемого пропагандой, и забавных игрушек, жупелов, подсунутых вместо реальной науки. Аналогично и с романтически настроенными кругами, обитающими в мире своих фантазий. Вы верите в то, что нордическое искусство превосходит, например, китайское или сиамское?.. Я не верю, поскольку нельзя сравнивать несравнимые категории. Железное и твердое — это вовсе не одно и то же. Я понятно излагаю?

— Вполне, — покивал я. — Предельно доходчиво.

— Схожий тип мышления, обусловленный образованием в области точных наук, — справедливо заметил Аппель. — Нам обоим около сорока лет, а…

— …А кто республиканец после тридцати, у того нет головы, — перебив, подхватил я, снова припомнив аксиому Франсуа Гизо. — Значит, никаких возражений?

— Я просто не знаю, против чего возражать, господин Шпеер. Надеюсь, этот вопрос прояснится завтра. Простите, но время к десяти, я хотел бы вернуться домой к ужину.

— Вас подвезти?

— Нет, благодарю. Иначе зачем мне выделен служебный автомобиль с шофером?

Ни единого лишнего вопроса. Никаких вздохов и заламываний рук. Умница.

Подозреваю, до состояния полного отторжения системы довели не только меня и Аппеля, но и несчитанное множество других «технократов» — взять хотя бы Мильха. Фельдмаршал втихомолку возмущается, сетует на невозможность работать, клянет на чем свет стоит поражающих своей бессмысленностью чинуш, способных порождать на свет лишь такую же бессмысленность, но предпочитает смириться. Долг, присяга, да и Эрхард слишком боязлив.

Опорой будущего станут такие вот Аппели — рассерженные профессионалы. Если, конечно, у нас получится.

Охлаждение отношений с Гитлером началось в конце сентября, когда я на свой страх и риск все-таки последовал совету Гейнца Гудериана и «притормозил» участие новых «Тигров» в боях под Ленинградом.

Документальное прикрытие было выполнено идеально: на основании поступивших докладов о поломках (которых и впрямь был переизбыток!) технические специалисты бронетанкового управления быстренько составили разгромный отчет, пестревший заумным формулировками, разобраться в которых мог только специалист — обычно «эпициклические шестерни суммирующих планетарных рядов», «неуправляемая пробуксовка фрикционов» или «дифференциальный двухпоточный механизм поворота» вызывают у среднестатистического чиновника ступор и желание как можно быстрее убрать пестрящую непонятными словесами бумагу с глаз долой.

Оснований для отзыва машин предостаточно: на завод «Хеншеля» в Касселе военные присылали рекламации вместе с дефектными узлами, двигатели перегревались, трансмиссия ломалась с удручающей частотой, и в итоге за шестью танками, отправленными под Ленинград, постоянно должен был плестись целый караван с запасными комплектующими и восемнадцатитонными тягачами на случай буксировки.

Отчет, переданный сперва в рейхсканцелярию, а оттуда непосредственно в ставку, бросал тень на инженеров фирмы, но я нарочно добавил абзац о необходимости избавиться от «детских болезней», которыми страдает любая новая машина.

И конечно, документ отправили задним числом, когда «Тигры» были эвакуированы в Новгород, где их ждала многочисленная делегация «Хеншеля», отправленная туда самолетом — разбираться с систематическими неполадками.