Пока тот ходил за дибулой, Афарга пребывала в мучительном раздумье: не настало ли время сыпануть драгоценному арранту в чашу заветный порошок? В конце концов она пришла к выводу, что делать этого пока не следует по целому ряду причин. Трудно предугадать, что споет Эврих под его воздействием и как поведет себя в присутствии нескольких женщин. Время от времени он поглядывал на Аль-Чориль очень задумчивым взглядом, и будет просто ужасно, если, вместо того чтобы сосредоточить свое внимание на Афарге, непредсказуемый аррант примется охмурять предводительницу гушкаваров. Помимо ничем не примечательных разбойниц, в зале находилось ещё несколько служанок и Тарагата, которую, несмотря на мальчишескую фигуру, тоже нельзя было недооценивать.
Нет, Афарге не нужны были соперницы, и она решила отложить совращение Эвриха до более подходящего момента…
— Долго ли ещё ты собираешься струны подтягивать? — нетерпеливо обратился Яргай к настраивавшему дибулу арранту. — Стремление твое усладить наш слух божественной музыкой уже оценено нами по достоинству, но не забывай, что находишься ты не в императорском дворце и, ежели где сфальшивишь, на плаху тебя не поволокут. Главное — вдохнуть бодрость в лишенных настоящего дела героев.
— Что-то я в толк не возьму, откуда такие настроения? Кормят, что ли, тебя в «Доме Шайала» не досыта или поят не допьяна? — передразнил Эврих Яргая, ударил по струнам и потребовал: — А ну-ка наполните чаши!
Пой и пей, легко тому,
Кто в веселье жизнь проводит.
Смехом бей, гони чуму,
Грусть и скуку, коль находит.
Пусть девизом на щите
Будут: «Радость и победы»!
Так живи, чтобы к тебе
Не заглядывали беды.
Пусть друзья большой толпой
В дом приходят без причины,
И чтоб женщины с тобой
Были мягче мягкой глины.
Смейся в праздник, в будний день,
Быть улыбке — быть удаче.
Смех, как свет, рассеет тень,
И не может быть иначе!
Смехом бей, гони чуму,
Грусть и скуку, коль находит.
Пей и пой, легко тому,
Кто в веселье жизнь проводит!
— Вот это по-нашенски! Выпьем за веселье, за удачу! — рявкнул Пахитак.
— За веселье! За удачу! — взвыли гушкавары, и Эврих подумал, что Ильяс очень своевременно устроила эту попойку. Пребывание в столице явно угнетало её соратников, чувствовавших себя здесь как мыши в мышеловке.
Ильяс же, глядя на арранта, думала, что тот оказался хорошим товарищем, и, если бы Великий Дух свел её с ним раньше, Ульчи был бы давно найден. Теперь она уже раскаивалась в том, что прогнала его тогда с залитой лунным светом крыши. Разве легче ей оттого, что он стал избегать ее? Напротив, теперь аррант начал сниться ей по ночам, а это уже и вовсе никуда не годилось…
— А теперь я спою вам песню, посвященную нашему гостеприимному хозяину. — Эврих привстал с циновки и отвесил поклон Шайалу, взиравшему на веселящихся гушкаваров с видом любящего папаши, умиленного возней не в меру резвых детишек.
Мечтал я в юности иметь огромный дом,
Чтоб наслаждаться жизнью в нем.
Достиг желанного упорством и трудом,
Но скучно было в доме том.
И захотелось мне иметь при доме сад,
Чтоб рос в нем сочный виноград.
Я руки не щадил и не жалел затрат,
Однако саду был не рад.
Был опечален я: вот место спать, вот — сесть,
А не могу ни пить, ни есть!
Хоть вроде все как у людей. И все как будто есть…
Ну разве что жену завесть?..
— Вай-ваг, Шайал, почему бы тебе не жениться ещё раз? Ты ж молодец хоть куда! Возьми в жены девчонку! Если девушка замужем за стариком, он становится моложе, а она опытней! — прервали пение арранта крики гушкаваров.
— Э, нет, вторая жена — как подогретая еда, — прошамкал трактирщик. — Что ж вы петь-то Эвриху мешаете, коль сами потешить вас просили?
— Пой, пой! Молчим! А ну-ка рты на запор!.. — разом закричали несколько человек.
И я завел жену, и лавку, и детей,
И начал зазывать гостей —
Родных, друзей. В саду гнездо свил соловей.
Как будто стало веселей…
Да, полной чашею мой дом казался мне —
Здесь ждут, здесь свет горит в окне…
И все ж я видел в повторяющемся сне
Себя летящим на коне,
На палубе, средь волн, среди морских бродяг,
В пылу отчаянных атак,
Слагающим из глыб спасительный маяк,
Врагу ломающим костяк…
Летят недели, годы, счастья ж нет как нет.
Не омрачает жизнь навет,
Минуют беды, но и на излете лет
Терзает предзакатный свет,
В котором, как во сне, волшебною чредой
Суда проходят предо мной,
Громады парусов вздымая над водой…
Кляну унылый я покой,
Так несвершенного, невиденного жаль!
Раскаянья пронзает сталь
Мне сердце, и гнетет бесплодная печаль
О кораблях, ушедших вдаль…
— Ого! Так вот о чем Шайал печалится! А вы говорите: жена! Он, по примеру Кешо, о флотилии размечтался! — пробасил Яргай. — Скажи, Шайал, правильно Эврих угадал?
— Правильно, правильно! Я тоже суденышко-другое иметь бы не отказался! Да и дальние страны повидать было бы неплохо! — ответил вместо трактирщика Тохмол — клювоносый, очень высокий и подвижный гушкавар из ближайшего окружения Аль-Чориль.
— Да полно вам, какие такие суденышки? — Трактирщик, явно польщенный посвященной ему песней, принялся яростно протирать застиранным фартуком красные, слезящиеся глаза. — Пусть-ка Эврих лучше про Аль-Чориль споет. Про остальных-то остолопов я и сам могу сказать: помрете, ребята, от рисовой водки, ежели за ум не возьметесь!
— Про Аль-Чориль! Давай, аррант, пой! А коли не по нраву ей придется, мы тебя, так уж и быть, от её гнева обороним! — загалдели гушкавары.
Эврих взглянул на Ильяс, ожидая, как отнесется она к этому предложению.
— Ну что ж, спой. Посмотрим, как тебе удастся угадать, что у меня на душе, — помедлив, согласилась она. — Но только помни, после этого тебе придется спеть о себе самом.
— Спой обо мне, — неожиданно предложила Нганья, и гушкавары как-то разом притихли.
«Вот стерва! — подумала Афарга. — И эта туда же! Тебя же, дохлячка, три года откармливать надобно, прежде чем о тебе хоть слово кому сказать захочется!»
Эврих между тем задумчиво пощипал струны старенькой дибулы и промолвил:
— Спою я о тебе с охотой. Но, чур, без обид, ежели я верно угадал.
— Пой что хочешь, все равно мимо попадешь. — Тарагата гордо вскинула коротко стриженную голову. — Ежели складно получится, с меня бочонок вина. А ежели нет, так уж придется, дружок, тебе раскошелиться.
— Добро. Кто же судьей будет? — поспешил уточнить дотошный Пахитак.
