— Не уделишь ли ты мне чуток своего драгоценного времени?

Эврих с трудом заставил себя не скинуть опустившуюся на его плечо руку и обернуться медленно и непринужденно. Покрасив в черный цвет волосы и натерев ореховым соком тело, он полагал, что хотя бы частично обезопасил себя от любопытных взглядов и нежелательных расспросов городской стражи, но вот, выходит, просчитался. Хотя… Вопрос был задан по-саккаремски, и голос явно знакомый…

— Иммамал Биилит? — изумленно вскинул брови аррант при виде сухощавого саккаремца, закутанного в полосатый саронг.

— Он самый. Рад, что ты ещё не забыл меня. — Выдававший себя за торговца сукном посланец Мария Лаура, ныне здравствующего шада благословенного Саккарема, сощурился и потянул арранта за полу белого саронга, на который Эврих при въезде в Город Тысячи Храмов вынужден был сменить свою слишком уж бросавшуюся в глаза тунику. — Не желаешь ли пройтись со мной и поговорить о делах нынешних и планах на будущее?

Эврих, откровенно говоря, не желал, но признаваться в этом счел неразумным и позволил Иммамалу увлечь себя в направлении грузовых пристаней, за которыми поблескивали усеянные пирогами и челнами воды Гвадиары. Обсуждать свои планы он не собирался, но отчего бы не послушать Иммамала? Сегваны в таких случаях говорят: «Кто слушать не хочет, того жизнь научит».

— Я тоже рад видеть тебя живым, невредимым и без рабского ошейника. Были ли столь же удачливы остальные плывшие на «Ласточке»? — вежливо поинтересовался он.

— Про корабельщиков мне ничего не известно, а Шерах, Березат Доброта, Хилой Шаралия и ещё кое-кто из купцов не только обрели свободу, но и покинули Мванааке. Ирам ещё здесь, а Гаслана ты, верно, видел, когда уезжал из города с Газахларом. Благодаря тебе мой слуга стал слышать значительно лучше, и я чувствую себя в долгу перед тобой, — неторопливо начал поджарый саккаремец, ещё больше усохший и сморщившийся за время, проведенное в Мавуно.

— Вай-ваг! Я ведь не закончил промывать ему уши, так что ни о каком долге и речи быть не может! — запротестовал Эврих. — Но скажи, как удалось почтенным купцам спастись из неволи? Капитан «Верволики», помнится, грозился не то приковать вас к веслам, не то отправить на каменоломни?

— Вероятно, эта участь постигла корабельщиков, а что касается купцов… Мы, знаешь ли, часто рискуем и стараемся помогать друг другу. У Шераха в Городе Тысячи Храмов нашелся старинный знакомец, который, получив весть о постигшем его несчастье, поспешил прийти ему на выручку. Шерах замолвил за нас словечко, мы написали обязательство на известную сумму и были выкуплены добрым человеком, не успев изведать тягот рабского труда…

— Ага… — рассеянно протянул Эврих, глядя сквозь просветы между складами для товаров на разгружавшиеся у пристаней речные суденышки торговцев, доставлявших в Мванааке из глубины империи рис, пшеницу, ячмень и просо, шелковые ткани и мешковину, мясо, руду и древесину. Раньше здесь швартовались и торговые джиллы, и чужеземные корабли, но теперь заморские суда перестали появляться в прибрежных водах Мавуно, а имперские купцы, сторожевики и военные корабли становились на якорь в морском порту. Аррант перевел взгляд на ближайший левобережный причал, прозванный Извозом. — Стало быть, не так уж крепко следят чиновники Кешо за чужеземцами, надумавшими покинуть Город Тысячи Храмов?

— Кто станет чинить препятствия несчастным, единственное желание которых — вернуться на родину, дабы не питаться подаяниями сердобольных знакомых? Не думаешь ли ты, что и тебе пришла пора покинуть Южный материк и продолжить путешествие в Мельсину?

Чайки, кружащие над Извозом и рыборазделочными столами, казались в солнечных лучах крохотными золотыми молниями. Криков их из-за дальности расстояния слышно не было, но Эврих знал, что они зовут в путь. От Гвадиары пахло не только рыбой, водорослями и смолой, от неё пахло близким морем, свободой, дальними странами. Где нет нужды таиться, незачем натирать лицо соком ореха, где за ним не будут охотиться подчиненные Амаши и не надобно надувать щеки и изображать из себя всемогущего чародея. Хотя нет, щеки придется надувать и там, если он примет предложение Иммамала…

— Ты помнишь наш разговор на борту «Ласточки»? Я давно бы покинул Мавуно, но не могу возвратиться в Мельсину, не выполнив возложенного на меня поручения, — продолжал посланник Мария Лаура, не глядя на Эвриха. — Мне известно, что ты уже пробовал договориться о месте на корабле, отплывающем из Мванааке. С моей помощью ты без труда покинешь этот город. Через день-два, самое позднее через седмицу. Если захочешь взять с собой юношу, сопровождавшего тебя в Терентеги, я не стану возражать, место найдется и для него.

«Тразий Пэт старше меня года на два-три, — подумал Эврих. — Сейчас ему лет двадцать семь — двадцать девять. Долго ли он ещё протянет в темнице? И до каких пор Кешо намерен держать его там, почему не торопится с публичной казнью?»

Он рассчитывал узнать что-нибудь о старинном приятеле через Рабия Даора, но Тартунг сообщил, что тот уехал по каким-то делам из города и неизвестно когда вернется. Это было очень, очень некстати, вот только не зря ли он возлагал столько надежд на Эпиара? С чего он взял, что бывший аскульский купец поможет ему? Да и чем тут вообще поможешь? Императорская темница — не погреб трактирщика, проникнуть в который можно, взломав единственную дверь или же подобрав ключи к одному-двум замкам…

— Хвала Богине, она хранила и оберегала тебя от невзгод! Однако не кажется ли тебе, что довольно уже испытывать её терпение? — неожиданно сухо и даже сурово вопросил Иммамал. — Ты легко обзаводишься друзьями, но и врагов приобретаешь с неменьшей быстротой. Причем друзья твои сами нуждаются в помощи, тогда как враги способны стереть в порошок дюжину таких, как ты.

— Будешь слишком сладким — съедят мухи, — пробормотал Эврих.

Иммамал был на редкость хорошо осведомлен о его делах, и вещи говорил самые что ни на есть разумные. Более того, глядя в сильно загорелое, морщинистое лицо посланника саккаремского шада, аррант неожиданно почувствовал, как соскучился по светлокожим людям. Он провел в Мавуно около года и давно перестал ощущать себя здесь чужаком, но это вовсе не значило, что он не скучал по землякам и Верхней или хотя бы Нижней Аррантиаде. В конце концов, от мытья в розовой воде чеснок не теряет своего запаха. Заботы обитателей империи касаются его лишь постольку, поскольку и он не обязан посвящать им всю жизнь…

— Мухи тебя, может, и не съедят, а вот люди Амаши рано или поздно шкуру попортят. Ты видишь, мне кое-что известно о твоих делах и знаешь, почему я проявляю к тебе такой интерес. И если я говорю, что голова твоя нынче нетвердо держится на плечах, то поверь — так оно и есть. Быть может, сам ты этого не понимаешь, но со стороны-то оно виднее. Оставь рыбаку сети, птицелову — птиц, мстящему — месть. Ты лекарь, и твое дело исцелять.

— Так-то оно так, и если бы ты предложил мне покинуть Город Тысячи Храмов раньше, я бы не колеблясь последовал за тобой… — задумчиво проговорил Эврих и, неожиданно решившись, продолжал: — Теперь, однако, я не могу уехать, не выполнив своего долга по отношению к попавшему в беду другу и не сдержав обещания, данного Аль-Чориль. Или, по крайней мере, не попытавшись это сделать.

В нескольких словах он поведал Иммамалу о знакомстве своем с Тразием Пэтом и поисках дочери Газахлара своего сына. Чем дольше он говорил, тем мрачнее становилось лицо саккаремца, а когда Эврих закончил рассказ, лжекупец затейливо выругался и отчаянно захрустел сцепленными за спиной пальцами.

— Умеешь ты осложнять свою жизнь! — промолвил он после некоторого молчания и удивленно покачал головой. — И как это у тебя хватило смелости рассказать мне о своих замыслах? Откуда такая уверенность, что я не сболтну лишнего, дабы расстроить твои безумные планы?

— Так в том-то и дело, что планов никаких нет! Окажись мой знакомец сейчас в городе, я бы, может, и не стал откровенничать…