Что же касается самого змеелова, то он, присмотрев небольшую, окруженную невысоким кустарником полянку, начал выдирать и вытаптывать на ней траву с самым будничным видом. Уроженец Мванааке, он, как это ни странно, не разделял ни почтения, которое жители столицы питали к кобрам, гадюкам, мамбам и ндаггам, ни ненависти и страха, с которыми относились к змеям саккаремцы, халисунцы и другие живущие севернее Мономатаны народы. Большая часть обитателей империи, с коими доводилось встречаться арранту, твердо верили, что все без исключения ядовитые змеи созданы были Тахмаангом на заре времен, дабы карать людей за дурные поступки. Они считали, что появление змеи в доме приносит удачу, и Эврих не раз видел мисочки с молоком, оставленные на ночь у крылечек хижин и особняков. Убийство змеи являлось в их глазах серьезным проступком, и потому Гжемпу приходилось работать тайно. Пусть даже он не убивал змей, а всего лишь держал в неволе ради получения яда — для глубоко верующих и этого оказалось бы достаточным, чтобы разнести его жилище, а самого змеелова предать лютой смерти.
Расчистив от травы круг диаметром локтей семь-восемь, Гжемп вытер руки о штаны и, поглядев на проглянувшее из-за облаков солнце, удовлетворенно промолвил:
— Ждать придется недолго. Ндагги скоро полезут из кустов. Они любят погреться на солнышке. Главное — не шевелись, иначе спугнешь моих кормилиц.
Змеи глухи, и Гжемп, застыв с палкой в руках и мешком у пояса, говорил не понижая голоса. Он явно не верил, что его «кормилицы» выполняют на земле очистительную миссию, и в первый же день знакомства объяснил Эвриху, что научился своему ремеслу от отца, который, происходя из племени урару, был свободен от бытующих в столице предрассудков. Всю жизнь он поставлял змеиный яд лекарям и магам и, считая занятие это достаточно доходным и безопасным, завещал сыну продолжать свое дело. Семейство змееловов процветало до происшедшего в империи лет десять назад избиения колдунов и врачевателей, после чего заказчиков у Гжемпа и его отца сильно поубавилось. Тогда-то им и пришлось искать покупателей для своего необычного товара за пределами империи. Сделать это было непросто, и тут им помог бывший Газахларов домашний лекарь — Уруб, ведший переписку со своими коллегами из Аскула, Аланиола и Халы — столицы Кидоты. Со времени захвата Аскула имперскими войсками отношения Мавуно с Аррантиадой испортились точно так же, как перед этим с Кидотой и Афираэну, престарелый змеелов умер, но Гжемпу все же удавалось каким-то образом сбывать высушенный и специальным образом обработанный змеиный яд чужеземным покупателям. С возвращением же Уруба в «Мраморное логово» он посчитал нужным увеличить число годных для «дойки» яда «кормилиц», живущих в его доме, и с помощью старого знакомца заручился позволением Газахлара примкнуть к его отряду.
Исцеленный Эврихом оксар безусловно знал, чем зарабатывает себе на пропитание Гжемп, но по каким-то причинам обещал ему свое покровительство, так что сопровождавшие его воины хотя и косились в сторону змеелова неодобрительно, чувствам своим воли не давали. Не совсем понятным оставалось Эвриху, зачем владельцу «Мраморного логова» терпеть подле себя Гжемпа. Бескорыстием он не отличался и определенно рассчитывал с этого что-то получить. И аррант, пожалуй, догадывался даже, что именно. Коль скоро Газахлар закупал специи, которые не мог продать с барышом в самой империи, значит, были у него замыслы начать торговать с чужеземными купцами, связаться с коими он надеялся через Гжемпа. Стало быть, хитроумному оксару придется иметь дело с контрабандистами, которые, вероятно, за известное вознаграждение взялись бы переправить Эвриха за границы империи. Пока, впрочем, это были лишь предположения, ибо заговаривать на эту тему со змееловом и тем паче с Газахларом аррант считал преждевременным.
Выглянувшее из-за облаков солнце начало ощутимо пригревать, и внимательно оглядывавшийся по сторонам Гжемп внезапно двинулся к ближайшим кустам, покрытым мелкими белыми ягодами. Не спускавший с него глаз Эврих не заметил решительно ничего подозрительного, не услышал ни единого шороха в том месте, куда бросился змеелов. Гжемп ударил длинной палкой по траве, и в то же мгновение в вытоптанный им круг выметнулась пестрая, металлически взблескивающая ндагга длиной два с половиной, а то и три локтя. Ожидавший чего-то подобного аррант невольно попятился, но опаснейшая змея, яд которой, по мнению Гжемпа, был раз в пять сильней, чем у кобры, вовсе не собиралась нападать. Напротив, она тотчас попробовала скрыться в высокой густой траве. Змеелов ловко подцепил её палкой, заставляя вернуться в круг, и тут Эврих стал свидетелем удивительного парного танца человека со змеей, показавшегося бы ему презабавнейшим, когда бы он не знал, что яда, содержащегося в иглообразных зубах ндагги, хватит, чтобы умертвить двести овец, а погибает укушенный ею почти мгновенно.
Не обращая внимания на недвижимого, как изваяние, арранта, зеленовато-фиолетовая змея некоторое время безуспешно пыталась удрать, а затем, разъярившись, принялась кидаться на Гжемпа. Собираясь петлями, она бросалась на него подобно пущенному из пращи камню, и всякий раз Эврих мысленно содрогался, полагая, что уж теперь-то ядовитая гадина наверняка достанет отважного охотника. Но сухощавый и тщедушный, ничем не примечательный внешне мужчина лет сорока — сорока пяти неизменно, почти неуловимым движением уходил из-под удара, заставляя арранта вспомнить Волкодава. Палка Гжемпа с кожаным ремешком на конце и идущим от него шнурком раз за разом взвивалась и опускалась, однако все старания змеелова пленить ндаггу оканчивались пока неудачей.
Танцуя на цыпочках вокруг извивающейся и изворачивающейся, грозно шипящей змеи, он словно играючи удерживал её в вытоптанном кругу и в конце концов накинул-таки на шею ндагги петлю. Как это у него получилось, Эврих, правда, так и не разглядел — все произошло слишком быстро: очередкой бросок змеи, взмах палки, и вот уже голова смертоносной твари прижата к земле, сверкающая в солнечных лучах лента живого металла несколько потускнела и приобрела цвет остывающей стали. Треугольная, похожая на наконечник копья голова её как будто раскололась — неукрощенная гадина распахнула пасть, обнажив ядовитые зубы, узкий раздвоенный язычок затрепетал быстро-быстро, и Эврих почувствовал себя очень и очень неуютно, хотя самое страшное осталось вроде бы позади.
— Попалась, кормилица! — присаживаясь на корточки и чуть задыхаясь, ласково пробормотал Гжемп. Протянув руку, ухватил ндаггу за голову, крепко сдавил затылочную часть указательным и большим пальцами и сдернул ременную петлю. Поднявшись, быстрым движением сунул змею в сорванный с пояса мешок, одновременно встряхнув его так, что ндагга провалилась на самое дно.
— Ну вот, слава Амгуну Щедрому, первая за сегодняшний день добыча! — Гжемп вновь опустился на корточки, затягивая веревкой горловину мешка. — Обычно я дою моих кормилиц по приходе домой, им ведь надобно остыть после пляски. Да и яд заготавливать — та ещё морока. Однако здесь этим придется заняться нынче же, тогда, глядишь, у кормилиц моих к возвращению в Мванааке новая порция яда накопится.
— И часто ты этих тварей доишь? — спросил Эврих, видя, что неразговорчивый обычно змеелов, разогревшись во время схватки с ндаггой, не прочь поболтать и выплеснуть в разговоре накопившееся напряжение.
— Раз в две седмицы, ежели змеи в расцвете сил. Вай-ваг, если бы они плодились в неволе, а Кешо не рассорился со всеми соседями, я бы давно уже стал богачом! Обучил бы своему ремеслу сыновей, и зажили бы мы припеваючи. А так пришлось одного гончару в ученики отдать, другого в мастерскую по изготовлению бумаги пристроить. Отец мой, веришь ли, первый додумался змей дома для дойки держать. И неплохо было зажил. Ведь вот на этих островах, к примеру, их ловить не переловить, и особенного ухода они за собой не требуют. Ну ладно, доставайка склянку, пора нам с пленницы нашей первую мзду получить.
Порывшись в висящей на боку сумке, Эврих вытащил склянку с затянутым пергаментом горлом, в то время как Гжемп нащупывал через ткань мешка голову змеи.
