До вчерашнего дня Ильяс полагала, что Таанрет, узнав о ее беременности, счел, что с порученным ей делом она справилась успешно и более нет никакой нужды поступаться ради нее своими планами и намерениями. Проще и удобнее всего во всех бедах и недоразумениях обвинять своих ближних, и так молодая женщина и поступала, пока Дадават не обмолвилась, что все еще делит ложе с Усугласом и собирается продолжать это делать, пока «живот не отвиснет до полу». А уж тогда, дескать, настанет время изобрести какие-нибудь другие способы заставить мужа носить ее на руках и сдувать пылинки со своей ненаглядной женушки. Судя по тому, что Дадават щебетала как птичка, присутствие Усугласа в ее постели ничуть ей не повредило, и, следовательно, сама Ильяс проявляла в отношении Таанрета излишнюю осторожность. Которая, очень может статься, пришлась ему не по душе и явилась истинной причиной все более редких появлений его в покоях супруги.

«Вай-ваг, как все изменилось! Презиравшая Усугласа до свадьбы красавица Дадават не чает теперь души в своем толстом, неуклюжем муже, а мы с Таанретом видимся раз в два или три дня и дуемся друг на дружку, как мышь на крупу», — думала Ильяс, подходя к Трапезной и мысленно ругая себя за то, что послушалась совета осторожной Мутамак, уверенно утверждавшей, что, «пока у госпожи не родится ребеночек, желтоглазому аспиду нечего делать в ее спальне». Ну как тут было не пожалеть о сбежавшем из «Мраморного логова» Урубе, к которому она с детства привыкла обращаться с любыми возникавшими у нее по части здоровья вопросами!

Заглянув в Трапезную, молодая женщина убедилась, что предположения ее были верны: в просторном зале осталось едва ли три десятка оксаров, чьи громкие и нетвердые голоса подтверждали, что обед давно закончился и разыскивать Таанрета надобно где-то в другом месте.

— Ты не знаешь, где мой муж? — обратилась форани к застывшему в нише у дверного проема стражнику.

— Не знаю, госпожа. Ушел. — Он сделал неопределенный жест, и Ильяс поняла, что вряд ли получит более вразумительный ответ от кого-либо, ежели не разыщет Кифара, надзирающего за всем и вся во дворце и совмещающего должность смотрителя, домоуправителя и начальника дворцовой стражи.

Плутать по переходам дворца не было никакого смысла, ибо Таанрет, если не уехал на ипподром или в театр, мог находиться сейчас где угодно. В покоях Кешо или Татама, в канцелярии или в собственном кабинете, а то и в комнатушке какой-нибудь служанки или рабыни. Последнее предположение, сколь бы неприятным оно ни было, форани не исключала, поскольку императорский дворец был битком набит смазливенькими девицами и ходившая по столице шутка, будто при Триумвирате их здесь развелось столько же, сколько при Димдиго сочейросов, вполне соответствовала истине.

— Не видала ли ты Нганыо или Мутамак? — без особой надежды спросила Ильяс у проходившей мимо служанки. Найти желтоглазого представлялось ей делом абсолютно нереальным, но уж подругу свою и матушку Мутамак она должна отыскать без особого труда. Они ведь знают, что она ждет их…

— О служанках твоих мне ничего неизвестно, а к Таанрету я могу тебя проводить. — Девица растянула в услужливой улыбке толстые выпяченные губы и ловко переставила высокий кувшин с одного плеча на другое.

— Проводи, — согласилась Ильяс.

— Госпожа, позволь мне прежде отнести в Трапезную вино?

— Отнеси, — опережая форани, разрешил Сабаар, делая Ильяс знак не вмешиваться.

Молодая женщина кивнула. После нескольких покушений на Таанрета она разделяла его уверенность в том, что предателя надобно искать среди новых властителей империи и их приближенных — стало быть, во дворце, — и не считала любые предосторожности телохранителей чрезмерными.

Пока служанка относила кувшин с вином Небожителям, Сабаар переговорил с находившимися в Трапезной стражниками, и двое из них присоединились к нему и Тамбе.

— Как тебя звать? — обратился к вернувшейся служанке старший телохранитель, которому показалась подозрительной готовность ее проводить их к Таанрету и совершенно не понравилась усмешка, появившаяся на вывернутых губах девицы при виде вдвое увеличившейся охраны Ильяс.

— Можешь звать меня Батис. — Служанка подмигнула Сабаару и, вызывающе покачивая бедрами, двинулась по длинному, скудно освещенному масляными светильниками коридору.

«Врет!» — подумала Ильяс, проверяя, легко ли вынимаются метательные ножи из ячеек перевязи, скрытой белой с алыми узорами накидкой. Неожиданно ей расхотелось искать мужа, и, если бы не боязнь показаться телохранителям вздорной квохчущей курицей, она бы отказалась от услуг Батис. В списках приглашенных на торжественный обед она видела имя Кальдуки, с которым собиралась поговорить еще на свадьбе. Ежели старый летописец принял приглашение Триумвирата посетить дворец, то, вероятно, сидит сейчас в императорском архиве и разумнее всего было бы, воспользовавшись случаем, побеседовать с ним, а не искать встречи с желтоглазым, которая едва ли обрадует кого-либо из супругов.

— Вот мы и пришли. Я видела, как Таанрет удалился сюда после пира.

— Да уж, раз Валихамун и Гордас у дверей, значит, за ними находится их господин, — с кислым видом отозвался Сабаар, тоже, по-видимому, начавший раскаиваться в том, что ввязался в поиски Таанрета.

Гигантское, многократно перестраивавшееся здание дворца все еще не было приведено в надлежащий вид после учиненного во время штурма разгрома. Несколько отдельно стоящих флигелей выгорело вчистую, а часть разоренных залов и комнат просто заперли, дабы следы разрушений и варварского грабежа не так бросались в глаза. Закут, в который привела их Батис, ничем не отличался от множества других, расположенных в старой, северо-западной части дворца, пришедшей в запустение еще при Димдиго, и потому Ильяс было совершенно непонятно, чем тут мог заниматься Таанрет в канун праздника.

«Почему меня должно волновать, что подумают обо мне телохранители и дворцовая стража? Зачем соваться туда, где меня явно не ждут и где приход мой вызовет лишь неудовольствие? — с тоской спросила себя молодая женщина, вглядываясь в лица Валихамуна и Гордаса, взиравших на нее с ужасом и недоумением, словно на выходца с того света. — Ну что мне мешает повернуться и уйти? Любая здравомыслящая форани так бы и поступила, а чем я хуже? Вот сейчас улыбнусь, сделав вид, будто полностью удовлетворена тем, что супруг мой находится во дворце, и отправлюсь в свои покои…»

— Я желаю переговорить с мужем! — услышала Ильяс свой собственный резкий, не терпящий возражений голос и ужаснулась тому, что наделала.

— Таанрет… просил, чтобы его не тревожили, — не слишком уверенно произнес Валихамун. — Мы сообщим ему, что ты желаешь с ним говорить, когда он освободится.

— Мне надобно видеть его немедленно! — отрезала форани, делая шаг к двери.

— Прости, госпожа, но это невозможно! — негромко пробасил Гордас, заслоняя дверь могучим телом.

— Как ты смеешь!.. — Ильяс в бессильной ярости прикусила губу, совершенно некстати вспомнив затрещину, полученную от Гордаса в святилище Балаала, и едва удержалась, чтобы не приказать Сабаару, Тамбе и присоединившимся к ним в Трапезной стражникам расчистить путь.

Остановило ее не сознание того, что подобная настойчивость вызовет гнев желтоглазого, а уверенность в том, что приказ ее, как бы ни надрывала она глотку и топала ногами, выполнен, конечно же, не будет. И донельзя глупое положение, в которое она сама же себя и поставила, станет еще глупее…

— Госпожа моя, позволь, я скажу тебе два-три слова.

Внезапное вмешательство Батис разрядило обстановку. Смерив Гордаса испепеляющим взглядом, Ильяс последовала за приведшей их сюда служанкой, жестом велев телохранителям не приближаться.

— Госпожа, если ты хочешь всего лишь удостовериться, что супруг твой цел и невредим, тебе незачем врываться в комнату. В соседнем помещении есть глазок, через который ты можешь взглянуть на него.

— Веди, — скомандовала молодая женщина, покосившись на замерших у входа в заповедную комнату телохранителей Таанрета.