«Ты, верно, сошел с ума! Что было, то быльем поросло! Мало ли что я тогда мог сгоряча ляпнуть? Ступай-ка отсюда, братец, да выкинь дерзкие свои притязания из головы», — ответствовал Мвен верному слуге.

Вне себя от обиды и огорчения, юноша отправился к городскому старшине и пожаловался на хозяина, не желавшего держать данное слово. Тот призвал Мвена и спросил: обещал ли тот отдать свою дочь в жены слуге? Не моргнув глазом, бывший прокаженный заявил, что все это досужие выдумки и он, конечно же, и помыслить не мог выдать свое чадо за голодранца.

«Есть ли у тебя свидетель, который может подтвердить, что слышал данное тебе Мвеном слово?» — обратился городской старшина к юноше.

«Обещание было дано в святилище, и слышала его только Миапхети», — признался верный слуга.

«Тогда пошел вон и не морочь мне голову. Сегодня ты говоришь, что Мвен обещал тебе в жены свою дочь, а завтра, быть может, скажешь, будто я, растроганный твоей верностью, обещал вознаградить тебя за нее мешком чогов, — ухмыльнулся городской старшина. — Ступай прочь и без свидетелей мне на глаза не показывайся, иначе я велю бить тебя палками за клевету».

Поистине велики были горе, обида и гнев юноши, коли решил он отправиться в храм Миапхети и умолять ее быть его свидетелем против Мвена. И горячи, видать, были его мольбы, если откликнулась на них Богиня. Она явилась юноше во сне и сказала:

«Я исполню твою просьбу. Отправляйся поутру к городскому старшине, а я пойду следом. Но помни, ты не должен оглядываться».

«Как же я узнаю, что ты и впрямь следуешь за мной?» — вопросил слуга Мвена, который, будучи обманут хозяином, усомнился и в словах Богини.

«Ты услышишь звук флейты за своей спиной».

Наутро юноша двинулся в город, и за спиной его действительно сладко пела божественная флейта. Он шел по полям и лугам, шел по городским улицам, а флейта все пела и пела. Но неподалеку от дома городского старшины ему померещилось, что пение ее, заглушенное доносящимся с базара гамом, умолкло. Испугавшись, что Богиня, как и хозяин, решила подшутить над ним, выставить дураком и подвести под палки, он обернулся. И в тот же миг следовавшая за ним Миапхети исчезла, а на том месте, где она только что была, появилась каменная статуя играющей на флейте Богини.

«Горе мне! Горе потерявшему веру в людей и Богов!» — возопил юноша и, не помня себя от отчаяния, бросился к дому городского старшины. Рвя на себе волосы и стуча кулаками в грудь, он уверял творившего суд и расправу чиновника, что привел свидетеля. Надо пройти всего сто, ну двести шагов, дабы увидеть его и убедиться, что рассказанное им — чистая правда.

Видевшие шедшую за юношей Богиню и ее изображение люди громко требовали, чтобы городской старшина пошел и взглянул на явленное им чудо, и тому пришлось уступить. Но при виде каменного изваяния Миапхети он насупился и громогласно возвестил, что статуя эта ничего не доказывает и не может быть чьим-либо свидетелем. «Если бы изваяние Богини извлекло из своей флейты хоть один звук, я, может быть, и поверил бы, будто голодранец сей не дерзкий, бессовестный плут. А коль скоро она молчит и в свидетели не годится, то не избежать ему обещанных мною палок». Произнеся эти слова, он собирался приказать городским стражникам схватить верного слугу, но тут из каменной флейты полились дивные, чарующие звуки. Их слышало множество людей, и все они потом в один голос уверяли, что так могла играть только Богиня.

Когда же звуки волшебной флейты стихли, все увидели, что тело Мвена, прибежавшего поглядеть, как его верного слугу будут наказывать палками, вновь покрылось страшными язвами. Узрев новое чудо, городской старшина, трясясь от ужаса, крикнул стражникам, чтобы те несли правдивому юноше мешок чогов из его казны, а сам, пав на колени перед каменной Миапхети, умолял ее простить ему неверие и насмешки.

Юноша женился на дочери прокаженного. Статую играющей на флейте Богини торжественно отнесли в храм Миапхети, что под Дареалом, куда толпами стали стекаться паломники. По прошествии времени каменную Миапхети-флейтистку перевезли в столицу Мавуно, где специально для нее было построено святилище, в котором она стоит и поныне.

История любопытная, слов нет, но Эврих почему-то полагал, что приснившийся Нжери сон нельзя отнести к разряду пророческих, и, вступая в кабинет Газахлара, был готов к любым неожиданностям. И те не заставили себя долго ждать.

При виде арранта расхаживавший по изящно убранной комнате хозяин «Мраморного логова» кивнул ему и, подойдя к столу, на котором стояла шкатулка из черного дерева, инкрустированная серебром и слоновой костью, извлек из нее свернутый и стянутый золотистой ленточкой рулон пергамента Шагнул навстречу Эвриху и протянул ему свиток, о содержании которого догадаться было немудрено, ибо в Мавуно лишь в особых случаях пользовались дорогостоящим пергаментом, отдавая предпочтение бумаге местного изготовления. Однако писать на бумаге вольную для светлокожего чужеземца в стране, где, после восшествия на престол Кешо, к иноземцам стали относиться с подчеркнутым недружелюбием, видя в каждом из них злопыхателя и соглядатая всех трех северных континентов одновременно, было, конечно же, в высшей степени непредусмотрительно. Даже этот сделанный из прочной телячьей кожи лист, с текстом, изобиловавшим завитушками, характерными для письменности народов Мономатаны, Эврих, вероятно, скоро истреплет до дыр, показывая каждому городскому стражнику, о бдительности и придирчивости коих он успел немало наслушаться за проведенное в империи время.

— С некоторых пор на моей родине не принято употреблять слово «чудо». Оно стало почти ругательным, и все же то, что ты сделал, излечив меня от тяжкого недуга, трудно назвать как-то иначе, — торжественно произнес Газахлар, давая Эвриху возможность ознакомиться с содержанием составленного по всем правилам документа. — Благодарность и стремление облагодетельствовать кого-либо за свой счет не являются присущими Небожителям чертами. Не свойственны они и мне, и потому, выполняя свою часть сделки, я тоже совершаю чудо.

Задрапированный в ослепительно белый, украшенный черными и золотыми узорами саронг, Газахлар выглядел весьма представительно. Лишенное каких-либо признаков растительности лицо его производило несколько странное, но никак не отталкивающее впечатление. Он быстро набрал нужный при его росте вес, кожа была чистой и источала запах цветочной воды, используемой им для умывания К Газахлару вернулись сон, аппетит, и никто не дал бы ему больше пятидесяти с небольшим лет, что полностью соответствовало действительности, так что Эврих мог быть удовлетворен результатами своей работы. Удовлетворен он был и содержанием врученного ему пергамента, получить который никак не рассчитывал без дополнительных условий и оговорок.

— Благодарю тебя, — медленно сказал аррант, не испытывая ни малейшей признательности к человеку, кичащемуся тем, что сдержал свое слово, и дивясь откровенности Газахлара, совершенно, на его взгляд, в данной ситуации излишней.

— Условия сделки были соблюдены обеими сторонами, и нам не за что благодарить друг друга, — сухо промолвил владелец «Мраморного логова». — Получив вольную, ты можешь нынче же покинуть мой дом, но можешь и остаться. Помимо лекаря мне нужен секретарь, и, думаю, ты подходишь на эту должность как нельзя лучше. Кстати, у меня скопилась куча записок, не говоря уже об устных просьбах, страждущих Небожителей, желающих, чтобы ты посетил их особняки.

— Я тронут оказанной мне честью… — начал было Эврих, полагая, что Газахлар уже закончил свою речь, но тот, остановив его нетерпеливым движением, продолжал:

— Насколько я понял, до того как попасть в Мванааке, ты занимался врачеванием от случая к случаю. Путешествия — хорошая школа, но ты уже вышел из возраста ученика. Пора остепениться, и обстоятельства складываются для тебя столь удачно, что не воспользоваться этим — значит прогневить Белгони. Золото само липнет к твоим рукам, а моя поддержка поможет тебе занять со временем весьма высокое положение при императорском дворе.