Не проходило дня, чтобы она не обращалась к юноше с просьбой исполнить то, ради чего древние боги послали его ей. Сначала он воспринимал это как не слишком удачную шутку, но со временем понял, что Узитави вовсе не собиралась шутить. Девушка была по-своему очень хороша собой, и Эврих не думал отказываться, тем более что сама она без тени смущения делала все, чтобы ему захотелось «исполнить волю богов». Однако изображенные на храмовых барельефах позы любовников настолько заинтересовали охотницу, что юноше пришлось изрядно попотеть и проявить чудеса ловкости, дабы его ненасытная подружка получила все, что ей было угодно получить.

В Верхней Аррантиаде, как, впрочем, и в Нижней, высоко чтили красоту обнаженного тела, и плотская любовь никогда не считалась чем-то постыдным или зазорным. Юноши и девушки хорошо знали, как доставить друг другу удовольствие, но создатели здешних храмов оказались не в пример изобретательнее, а Узитави требовательнее, чем все прежние знакомые Эвриха. Просвещенность храмовых ваятелей особого удивления у юноши не вызвала — каждый народ в чем-то превосходит своих соседей, а вот темперамент юной охотницы стал внушать ему некоторые опасения. В неукротимости, неуемности и ненасытности Узитави ему виделось что-то противоестественное, и единственным объяснением этого могло служить предположение юноши, что татуировка каким-то образом повышает ее возбудимость. Мысль эта посетила Эвриха совершенно случайно, но потом на довольно хорошо сохранившемся храмовом барельефе он разглядел девушку с такими же точно рисунками на теле. И если даже, строго говоря, изображение это ничего не доказывало, то на определенные размышления наводило. Во-первых, прародители племени мибу, по-видимому, некогда обитали в долине Каменных Богов или где-то поблизости, а во-вторых, если татуировкой покрывались только супруги божества, каковой Узитави, по ее словам, и являлась, то татуировка эта, возможно, имела целью не только внешне выделить девушку, но и изменить ее внутренне…

— Эврих! Ты идешь или нет? Гляди — вон ту белую скалу мы называем Мать Мибу, а это — Ущелье гудящего ветра, — прервал размышления юноши окрик Узитави.

Дождавшись Эвриха, девушка начала спускаться в ущелье, за ней двинулся Таг, которого не смущали самые крутые спуски и подъемы. Ущелье гудящего ветра ничем не отличалось от множества других, и юноша ломал голову над тем, чем привлекло оно внимание Узитави, до тех пор, пока не увидел в основании белой скалы жерло пещеры, у которого на песчаной площадке были сложены две кучки камней. Между камнями было засунуто несколько лоскутков пестрой материи, два позеленевших от времени медных наконечника для копий, а вокруг лежали рассыпавшиеся бусы из крупных звериных клыков и когтей.

— Это святилище Наама. Божества, которому долгое время поклонялись мибу. Оно охотно принимает подарки и жертвы, но упорно не желает помогать тем, кто их приносит.

С каждым днем Эврих все лучше понимал Узитави, и сейчас девушка, как он догадывался, намеревалась предъявить счет своему божеству. Занятие, прямо скажем, не слишком разумное, но выяснение отношений с богами составляет неотъемлемую часть жизни жрецов, и нельзя винить Узитави за то, что она принимает неблагодарность Наама так близко к сердцу.

— Тебе надо посетить святилище, перед тем как мы снова пустимся в путь?

— Наш путь закончен. Древние боги должны получить выкуп за своего посланца. Ступай за мной. — Узитави выбила искру на трут и, запалив вытащенную из мешка ветку хасы — священного древа огня, — шагнула в пещеру.

На этот раз Эврих не был уверен, что правильно понял девушку. Когда она заводила речь о древних богах, уловить смысл сказанного становилось почти невозможно. Одно было ясно: она звала его за собой и, видимо, хотела предъявить претензии своему божественному супругу в присутствии земного любовника. Чудные верования у этих дикарей, но не ему их судить, подумал юноша и решительно двинулся вслед за Узитави.

Пройдя похожим на тоннель коридором, они очутились в небольшой круглой пещере, посреди которой стояла вырезанная из розоватого песчаника фигура поднявшегося на задних лапах человекодракона. Скрюченные передние лапы его были вытянуты вперед и чуть разведены, словно приглашали прийти в каменные объятия чешуйчатой твари, огромный фаллос вызывающе торчал вверх, а на удлиненной клыкастой морде застыло выражение вечного вожделения.

— Ну и мерзость! — пробормотал Эврих по-аррантски, чувствуя невыразимое отвращение к человекоподобной гадине, у ног которой была свалена груда ритуальных даров, а в левой глазнице сиял огромный драгоценный камень. Обточенный в форме шара, он светился зловещим желто-красным пламенем, в самой сердцевине которого таилась пронзительная, подобная бездонному зрачку, чернота.

— Вот Глаз Дракона! Возьми его! — Узитави указала на пылающий в глазнице истукана драгоценный камень. — Древние боги желают получить его — отныне он принадлежит им!

— Это хуб-кубава?! — Эврих воззрился на девушку, как будто увидел ее впервые. И тут в мозгу его словно что-то сдвинулось. Он вспомнил сделанный Хрисом мелками рисунок цветка хуб-кубавы. Желто-красные лепестки и черная, похожая на зрачок сердцевина! Ну конечно, именно из-за этого сходства камень и цветок получили одинаковые названия! Теперь уже не важно, что было в честь чего названо, но путаница налицо!

— Узитави, я ищу не камень, а цветок! Я ищу растение, которое называется хуб-кубава, и не намерен ослеплять твоего идола! Мне нужна трава, понимаешь, трава?! — Эвриху казалось, что он говорит предельно ясно, но державшая над головой факел девушка смотрела на него с недоумением. — Мне нужен не камень, а то, что растет! Цветок, называемый Глазом Дракона, понимаешь? Не сам Глаз, а растение!..

— Ты искал Глаз Дракона? Вот он, бери его! Не надо слов. Или ты боишься Наама? — Узитави неожиданно сунула факел в лицо Эвриху, так, что он едва успел отшатнуться. — Тебя послали древние боги, и ты должен выполнить их волю! А Наама можешь не бояться. Если ты взял его Супругу и он не посмел возражать, то почему бы тебе не забрать и его Глаз? Торопись, факел скоро догорит!

Пропади оно пропадом! Опять эти древние боги! Из сказанного Узитави Эврих понял ровно половину — она желала, чтобы он взял Глаз Дракона. О целебной траве девчонка, похоже, ведать не ведает и вела его именно сюда. Но на что ему этот камень? Или она хочет, чтобы он достал Глаз Дракона для нее? Э, была не была, Глаз он ей достанет, а уж она пусть потом сама утрясает свои отношения с Наамом.

— Свети лучше! — скомандовал он и, уцепившись за переднюю лапу идола, поставил ногу на его чешуйчатое бедро. Вытянув руку, ухватился за клык человекодракона, подтянулся, оседлав его переднюю лапу и, выпрямившись, уставился прямо в сияющий Глаз Дракона. Осторожно прикоснулся пальцами к полированной поверхности, ожидая, что полыхавшее внутри самоцвета пламя обдаст нестерпимым жаром, обожжет, опалит, но драгоценный камень был, как ему и положено, прохладным. Решившись, Эврих потянул его из глазницы, ощущая приятную тяжесть и удивляясь тому, как изумительно ровно отшлифована поверхность огненного ока.

Ухватив Глаз Дракона двумя руками, он подался назад, поставил одну ногу на когтистую лапу монстра и спустил другую, нащупывая опору. Ага, вот и фаллос этой твари на что-то сгодится!

— Берегись! — взвизгнула Узитави. Послышался сухой хруст, опора ушла из-под ноги Эвриха, и он, судорожно вцепившись в Глаз Дракона, шмякнулся на каменный пол святилища.

— Зар-раза! — прошипел юноша, поднимаясь на ноги. Одной рукой он прижимал к животу Глаз Дракона, другой потирал ушибленное плечо.

— Ну все, можем идти? Закончила ты свои счеты с супругом? — раздраженно поинтересовался он, поворачиваясь к Узитави, в ужасе уставившейся на каменного истукана. — Что еще стряслось? Что ты глаза выкатила, будто смерть свою увидела?

Проследив за взглядом девушки, он понял, чем было вызвано его падение: огромный фаллос Наама, не выдержав его веса, откололся и лежал теперь у ног истукана, подобно гигантской окаменевшей гусенице.