— Ради принцессы Чаг стоило рискнуть и задействовать Ловца Душ. К тому же я любил ее… — Лагашир оторвал взгляд от кольца и поднял глаза на Ингереда. — Вероятно, тебе известно, что заключенная в кольцо душа нуждается в постоянной подпитке. Она черпает силы у владельца кольца, и чем дольше находится в заточении, тем больше энергии требуется, чтобы удержать ее там…
— Короче говоря, ты просишь позволения воспользоваться телом Марикаль, дабы впустить в него душу, заключенную тобой в это кольцо?
— Да.
Ингеред охватил сильными, крупными пальцами подлокотники кресла и задумался. Для дворцового лекаря ответ был ясен: кем бы ни были Лагашир и его спутники, они хотели вернуть жизнь своей подруге, то есть сделать то, о чем он мог только мечтать. И раз уж спасти Марикаль невозможно, то почему бы не использовать ее телесную оболочку, дабы вернуть из небытия другого человека? Мясо, кости и жилы обладали внешностью Марикаль, но уже не были ею. Более того, через весьма непродолжительное время тело, разучившееся есть, пить и двигаться, ждала окончательная гибель, так что, рассуждая здраво, отказывать чужеземцам не было никаких разумных причин, и как врачеватель Ингеред должен был радоваться представившейся ему счастливой возможности понаблюдать за переселением души в новую оболочку. Хотя с другой стороны…
Если некоторым людям не доставляет удовольствия представлять, как в дом, где они прожили много лет, вселится кто-то другой, то что же должны почувствовать Азани с Аджибар, узнав, что тело Марикаль будет принадлежать чужому человеку? Что бы почувствовал он сам, если бы речь шла не о Марикаль, а о его собственной дочери?..
— Быть может, ты принимаешь нас за мошенников, которые намерены использовать высокое положение сестры фора Азани в корыстных целях? — нарушила молчание Мисаурэнь. — Уверяю тебя, это не так, и лучшим тому доказательством служит то, что мы не собираемся задерживаться в Махаили, а Ул-Патар покинем в ближайшие дни. Что же до самой Чаг, то она была исфатейской принцессой, старшей дочерью Бергола из рода Амаргеев, и это нетрудно будет проверить, если душа ее займет тело Марикаль.
— Она была достойной, хотя и не очень красивой девушкой. Фору Азани и Аджибар не придется стыдиться ее, я бы на их месте гордился такой сестрой, добавил Гиль.
— А вы… вы уверены, что Ловец Душ позволит ей вселиться в тело Марикаль? — спросил Ингеред, прикидывая, как ему убедить фора и Аджибар пойти навстречу просьбе чужеземцев.
— Уверен! — решительно заявил Лагашир. — Мои друзья тоже обладают некоторыми магическими способностями, и уж втроем-то мы сумеем совладать с кольцом Тальога.
— Ну что ж, попробуем уговорить брата и сестру Марикаль. Объяснить им суть задуманного вами действа будет нелегко, но…
— А не привлечь ли нам к этому делу Вокама? — неожиданно для себя предложил Гиль. — Он показался мне достойнейшим и разумнейшим человеком. Думается мне, «тысячеглазый» сумеет использовать принявшую облик Марикаль принцессу в борьбе с Хранителем веры и хотя бы ради этого поможет нам договориться с Азани и Аджибар.
Лагашир поморщился — предложение это пришлось ему явно не по душе, но Ингеред кивком выразил свое согласие. Если Вокам находится в Золотой раковине и у него найдется время выслушать их…
— Хорошо, тогда последний вопрос. Регл, представляя вас, упомянул, что вы прибыли к нам из Бай-Балана, миновав степь, горы Оцулаго и половину империи. Я не спрашиваю зачем, хотя спросить так и подмывает, вероятно, на это у вас были веские причины, знать которые мне вовсе не обязательно. Но скажите, неужто не попалось вам по дороге ни одной сумасшедшей девушки, в тело которой можно было бы переселить душу вашей Чаг без всяких хлопот?
— Не попалось, — коротко ответил Лагашир, и дворцовому лекарю не понадобилось особой проницательности, чтобы понять: девушки-то были, да все не те. В каком это, спрашивается, мало-мальски приличном городке не найдется своей умалишенной? Но если Лагашир и правда любил Чаг, то какая-нибудь уродина ему бы не подошла. А раз уж Чаг была принцессой, да еще некрасивой, то и мучилась, наверно, от этого так же, как Тимилата, и возлюбленный ее, надо полагать, готов был на все, лишь бы новое тело пришлось ей по нраву.
На языке у Ингереда вертелся еще один, самый распоследний вопрос, и он уже открыл рот, чтобы задать его, когда поднявшийся с кресла Лагашир, опережая дворцового лекаря, сообщил:
— К сожалению, мы не сумеем упрятать душу Марикаль в кольцо Тальога и заново возродиться ей не удастся. Ловец Душ Срабатывает только один раз, после чего кольцо рассыпается в прах.
— Может, оно и к лучшему. — Ингеред вздохнул. — Во всяком случае, это избавляет фора и его сестру еще от одного, несравнимо более трудного выбора: позволить ли душе Марикаль беспрепятственно вознестись в небесные чертоги Кен-Канвале или заточить ее до времени в твое кольцо.
— Полагаю, даже если бы кольцо это можно было ис пользовать многократно, второй раз Лагашира постигла бы неудача, — заметила Мисаурэнь, направляясь к двери. — В Бай-Балане я едва оттащила его от края Вечности, и, люби он Чаг чуточку меньше, мы бы сегодня не надоедали тебе своими дикими просьбами.
— Предвечный помогает любящим, — буркнул Ингеред, переступая порог комнаты и с завистью глядя на склонившуюся над ложем раненого фора Сильясаль.
Гребцы навалились на весла, и перегруженная бурхава, с трудом преодолевая течение Главного канала, вошла в густую тень, отбрасываемую высокой набережной, сложенной из массивных каменных блоков. Баржурмал прислушался, ожидая, что ночную тишину вот-вот разорвет тревожное пение сигнальных рожков, но стражники, охранявшие покой обитателей дворца Повелителя империи, то ли не заметили лодку, скрытую до времени за высокобортным торговым суденышком, то ли, памятуя наказ Флида, подкрепленный полновесными золотыми «пирамидами», сочли за лучшее принять устремившуюся к берегу бурхаву за галлюцинацию и подивиться: чего только не привидится в неверном свете масляных светильников, зажигаемых на набережной по распоряжению мнительной ай-даны с тех пор, как яр-дан вернулся в столицу.
Шепотом велев подогнать лодку вплотную к набережной, Баржурмал поднялся на ноги и, вытянув руки, принялся ощупывать шершавые каменные блоки. Наученные Флидом джанги из личной сотни «тысячеглазого» последовали его примеру, и вскоре один из них радостно возвестил:
— Вот он! Деревянный клин в щели! Не солгал ай-данов секретарь!
— А ну, давай ближе! — скомандовал Баржурмал. Он-то, в отличие от сопровождавших его джангов, не сомневался: перед тем как бежать от Тимилаты, старший ее секретарь позаботился о том, чтобы сделать ведущий во дворец ход доступным для проникновения извне. Это было его платой за жизнь и благополучие, и, по мнению яр-дана, платой невысокой, ибо он с большим удовольствием свернул бы предателю шею, чем воспользовался его услугами. Однако, когда решается судьба империи, считаться с собственными желаниями не приходится.
Баржурмал нашел деревянный клин, ощупал торец плиты. Отыскав углубления, утвердил в них пальцы и потянул плиту на себя. Сначала ему показалось, что шарнир, на котором она должна повернуться, заклинило, но вот щель стала чуть шире. Потом еще шире…
— Атар, подсунь ломик!
Бурхаву качнуло, когда дюжий джанг, просунув рычаг между плитой и каменным блоком, навалился на него всем весом. В воду посыпались песок, каменные крошки, и повернувшаяся ребром плита открыла узкий лаз, предназначенный для бегства из дворца, но никак не для проникновения в него.
— Вперед! — тихо приказал яр-дан, и Атар, поставив ногу на сцепленные замком ладони одного из джангов, нырнул в пахнущее гнилыми водорослями и тиной отверстие. За ним последовали Фахерхот, Устиф и Кевенг.
— Довольно, теперь пустите меня!
Чьи-то мощные руки подняли яр-дана, и Кевенг втянул его в лаз. Фахерхот запалил толстую свечу, а Устиф с Атаром устремились вперед. Сгорбившись и стараясь не поскользнуться на затянутом смрадной жижей полу, Баржурмал двинулся за ними по полого уходящему вверх подземному ходу.
