Суды по делам о ритуальных убийствах, основанные на злонамеренных измышлениях, приобретают в этот период эндемический характер и приобретают зловещий, инквизиционный характер. Делам такого рода уделяется большое внимание, и они рассматриваются высшим польским судом, Коронным трибуналом, без каких-либо гарантий беспристрастности, которые были предусмотрены для таких дел древними хартиями польских королей. и совсем недавно была подтверждена Стефаном Баторием. В 1598 году Люблинский трибунал приговорил трех евреев к смертной казни по обвинению в убийстве христианского мальчика, тело которого было найдено в болоте в соседней деревне. Для принуждения обвиняемых к даче показаний был приведен в действие весь инквизиторский пыточный аппарат, и в Люблине с особой торжественностью была проведена казнь через четвертование. Тело юноши, невольной причины гибели невинных жертв, было перенесено иезуитами в одну из местных церквей, где стало предметом суеверного почитания. Подобные судебные процессы, с периодической сменой обстановки, происходили во многих других местностях Польши и Литвы.
Одновременно клерикальная партия развернула литературную агитацию против евреев. Отец Мойецки издал в 1598 году в Кракове свою яростно антиеврейскую книгу под названием «Еврейское скотоложство» (Ocrucieństwo Żydowskie), перечисляя все суды по ритуальным убийствам, когда-либо имевшие место в Европе и особенно в Польше, и добавляя другие, придуманные для этой цели автором.
Польский врач по имени Шлешковский обвинил еврейских врачей, своих профессиональных соперников, в систематическом отравлении и умерщвлении добрых католиков и объявил свирепствовавшую в то время заразу символом неудовольствия Божия покровительством, дарованным евреям. Евреи в Польше (Ясны довод о докторах żydowskich, «Ясный аргумент относительно еврейских врачей», 1623 г.).
Но пальма первенства, несомненно, принадлежит Себастьяну Мичинскому из Кракова, неистовому автору «Зеркала польской короны» (Zwierciadlo
korony Polskiej
, 1618). Как послушный ученик иезуитов, Мичинский собрал все, что суеверие и злоба когда-либо изобрели против евреев. Он обвинил евреев во всех смертных грехах: в политической измене, грабеже, мошенничестве, колдовстве, убийстве, святотатстве. В этой непристойной брошюре он призывает депутатов польского сейма поступить с евреями так же, как с ними поступили в Испании, Франции, Англии и других странах, — изгнать их. В частности, книга полна клеветы на богатых евреев Кракова, в результате чего настроения против еврейского населения этого города быстро сместились в сторону бунта. Чтобы предотвратить возможность эксцессов, король приказал конфисковать книгу. Подстрекательские нападки Мичинского также привели к бурным дебатам на сейме 1618 года. В то время как одни депутаты превозносили его как борца за правду, другие осуждали его как демагога и угрозу общественному благополучию. Сейм проявил достаточно здравого смысла, чтобы отказаться следовать примеру писателя, обезумевшего от ненависти к евреям; тем не менее мнения, высказанные им, постепенно овладели польским народом и подготовили почву для зловещих конфликтов.
Преемник Сигизмунда III, Владислав IV, не был столь ревностным в своем католицизме и преданности иезуитам, как его отец. Он проявлял известную терпимость к проповедникам других вероисповеданий, старался поддерживать древние иудейские привилегии и вообще делал своим делом примирение враждующих сословий друг с другом. Однако распри между религиозными и социальными группами уже настолько глубоко въелись в жизненные силы Польши, что даже гораздо более энергичный король, чем Владислав IV, вряд ли бы смог положить этому конец. Вместо того чтобы согласовать конфликтующие интересы, король вставал то на одну, то на другую сторону. В 1633 году Владислав IV. подтвердил на коронационном сейме основные привилегии евреев, предоставив им полную свободу в их экспортной торговле, установив пределы их судебной автономии и поручив муниципалитетам принять меры для защиты их от народных вспышек. Но в то же время он запретил еврейским общинам возводить новые синагоги или устраивать новые кладбища, не получая в каждом случае королевской лицензии. Это ограничение, кстати, можно считать привилегией, поскольку попытка была предпринята Сигизмундом III. поставить право возведения синагог в зависимость от согласия духовенства.
Желая в целом уважать права евреев, тем не менее в отдельных случаях король благосклонно относился к петициям различных городов об ограничении этих прав и иногда отменял свои собственные указы. Так, в июне 1642 г. он разрешил краковским евреям свободно заниматься экспортной торговлей, но через два месяца отозвал свое разрешение, так как краковские купцы-христиане пожаловались ему на эффективность еврейской конкуренции. Выполняя прошение могилевских мещан на Днепре,[30] он подтвердил в 1633 г. распоряжения отца о переселении евреев из центра города на его окраины, а впоследствии, в 1646 г., санкционировал решение магистрата, запрещающего сдавать им дома в христианском районе. Закон, запрещавший евреям заниматься мелкой торговлей на базаре, произвел в некоторых городах значительное повышение цен на предметы первой необходимости, и шляхта ходатайствовала перед королем об отмене этого запрета для города Вильно. Владислав удовлетворил прошение, но, в угоду Виленскому муниципалитету, наложил одновременно ряд суровых ограничений на местных евреев, сделав их ответственными перед городскими судами в денежных тяжбах с христианами, ограничив их район проживания границ «еврейской улицы» и запретить им заниматься теми ремеслами, которыми занимались христианские профсоюзы (1633 г.). Та же политика была ответственна за антиеврейские беспорядки, происходившие примерно в то же время в Вильно, Бресте и других городах.
Ничто так не обостряло эти конфликты, как нелепая экономическая политика польского правительства. Варшавский сейм 1643 г., стремясь определить цены на различные товары, издал закон, обязывающий всех купцов публичной клятвой ограничиться определенной нормой прибыли, которая была установлена в размере семи процентов в случае коренной христианин (incola), пять процентов в случае иностранца (advena) и только три процента в случае еврея (infidelis). Очевидно, что, находясь под принуждением продавать свои товары по более низкой цене, еврей, с одной стороны, был вынужден снижать качество своего товара, а с другой стороны, должен был подрывать христианскую торговлю и тем самым привлекать сам гнев своих конкурентов.
Что касается польского духовенства, то оно, верное своей старой политике, взращивало в своей пастве вульгарные религиозные предрассудки против евреев. Это относится, в частности, к иезуитам, хотя в меньшей степени относится и к другим католическим орденам Польши. Частой уловкой для поднятия престижа церкви было проведение впечатляющих демонстраций. Весной 1636 года, когда в Люблине случайно пропал христианский ребенок, на евреев было брошено подозрение, что они замучили ребенка до смерти. Королевский трибунал, который рассматривал дело и не нашел никаких доказательств, оправдал невиновных евреев. Тогда местное духовенство, недовольное приговором суда, сфабриковало новое дело, на этот раз с необходимыми «доказательствами». Монах-кармелит по имени Петр утверждал, что евреи, заманив его в дом, велели немецкому хирургу пустить ему кровь, и что его кровь выдавливали и переливали в сосуд, а евреи бормотали над ней таинственные заклинания. Трибунал отдал должное этому отвратительному обвинению и, пройдя через обычные судебные разбирательства, включая средневековые «перекрёстные допросы» и дыбу, приговорил одного еврея по имени Марк (Мардохей) к смертной казни. Монахи-кармелиты поспешили разрекламировать это дело, чтобы еще сильнее посеять ужасные предрассудки в сердцах людей.
Еще один судебный процесс аналогичного характера имел место в 1639 году. Два старейшины еврейской общины Ленчицы были приговорены Королевским трибуналом к смертной казни по обвинению в убийстве христианского мальчика из соседней деревни. Ни протест Ленчицкого старосты о том, что дело не подсудно его суду, ни то, что обвиняемый, хотя и был подвергнут пытке, но отказался дать признательные показания, не могли отвратить смертного приговора. Тела расстрелянных евреев разрезали на части и подвешивали на шестах на перекрестках дорог. Монахи-бернардинцы из Ленчицы обратили внимание на инцидент, поместив останки предположительно замученного мальчика в своей церкви и повесив картину, изображающую все подробности убийства. Суеверные католические массы стекались в церковь, чтобы поклониться усыпальнице юного святого, увеличивая доходы бернардинской церкви, чего и добивались набожные монахи.
