Ну надо же, какая у меня репутация! Неудивительно, что лордики меня побаиваются.

В общем, все заговорщики во главе с лидером-капитаном дружно сошлись на том, что если бы им пришлось самолично меня убивать, то безопаснее всего это сделать, когда я усну, для надежности предварительно напоив меня до беспамятства. Что вполне реально, поскольку пиво я люблю сверх всякой меры.

Однако. Вот не думал, что я еще и алкоголик.

Итак, нас ждала пивная ловушка. Пивная, медовая, мясная… Всё, что пожелаем, выдадут нам гостеприимные родичи нашего капитана, а когда мы все нажремся, напьемся, натрахаемся и уляжемся спать, оставив присматривать за имуществом кого-нибудь из свиты, наши храбрые моряки скормят этого «кого-нибудь» рыбам, отдадут швартовы и канут в морских просторах вместе со всем хранящимся на палубах добром, оставив разбираться с нами гостеприимных родичей. Нет, ни слова об убийстве сказано не будет. Но если так случится, что нас не станет, а наше имущество останется, то справедливо будет отстегнуть дольку и храбрым непричастным морякам. А как иначе между родней-то?

Когда роли участников были расписаны и злодеи разошлись, я глубоко задумался.

В принципе, предотвратить грабеж несложно, даже если не вводить в курс дела лордов, что я в любом случае делать не собирался. Хрен знает, что взбредет в их родовитые мозги.

Да и не нужны они.

Чтобы разрушить коварный план, мне с парнями достаточно переночевать на палубе.

Вот только это будет временное решение. Неизвестно ведь, сколько у нашего капитана родичей на пути следования. Подозреваю, что много.

Поэтому мне нужно раз и навсегда отбить у капитана желание поживиться за наш счет.

И к тому времени, когда наш кораблик зашел в уютную маленькую бухту, вроде той, что была рядом с моим сёлундским имением, я уже знал, как поступить.

Родня у Стена-Стана действительно оказалась гостеприимной.

Стол накрыли выдающийся. И пива наварили, не скупясь. Полсотни пудов ячменя извели, не меньше. А еще у них было замечательное чувство юмора. Оно буквально било через край, особенно когда речь шла о глупом английском конунге, который решил заключить союз (такова была официальная версия нашего визита) с конунгом датским. Судьба барана, решившего задружиться с голодным волком, лежала в основе их прогнозов. Нас же, сердечных, юмористы уподобляли той отаре, которой оный баран предводительствовал. Особо доставалось чванливым чевиотским лордам, хотя и по моему поводу тоже кое-кто прошелся. В том смысле, что любой настоящий дан запросто мог бы порубить такого малыша, как я. Но не станет этого делать, дабы не попортить мою дорогую стальную шкурку. Другой же молодой балагур тут же предложил, не парясь, приложить кулаком по макушке. И шкурка цела, и я в нужной кондиции. Делай что хочешь. Хоть как женщину пользуй.

Но тут вмешался наш капитан и живо поставил балагура на место. Мол, я хоть и мелкий, но не сакс какой-нибудь, а ярл из Скоген Лифер, Страны Туманов[265]. И вдобавок муж, достойный во всех отношениях. На корабле вел себя правильно, по обычаю, весло вращал сам, как положено, и людей своих заставлял, хотя они на румах новички. Это сразу видно. Так что никаких поносных слов в мой адрес он, Стен, не допустит. Более того, он много слышал о том, как убивал я. А вот о боевых достижениях племянника ему неведомо. Посему он склонен думать, что для победы надо мной даже десятка таких тупиц будет маловато. И будь у балагура ума чуть побольше, чем у козла, он мог бы и сам сообразить, кто чего стоит, взглянув на мое вооружение. А если своего ума нет, то мог бы и у папаши спросить.

Тут папаша, мордастая ютская сволочь, самодовольно ухмыльнулся, поднял кубок и провозгласил:

– За отменное английское оружие и доброе английское серебро!

– В вашу честь пьют, – сообщил мне один из кентских ютов.

Я тоже поднял чашу, продемонстрировал папаше-хозяину дружелюбный оскал и сообщил по-русски:

– Чтоб тебе гадить часто и жидко!

– Что он сказал? – забеспокоился местный главарь.

– Это он по-ирландски, наверное, – предположил Красный. – Я этого языка не знаю.

– Ну и пес с ним, – папаша подмигнул мне и опростал кубок.

Я же дождался момента, когда капитан выбрался на крылечко отлить, и пошел за ним.

И после того, как мы дружно освежили двор гостеприимного ютландского родича, завязал шнурок, повернулся к капитану и сказал на языке славных викингов:

– Я знал, что ты храбрый человек, Красный, но не думал, что настолько храбрый.

– Ты говоришь? – от изумления капитан даже шаг назад сделал, едва не свалившись с крылечка.

– Это последнее, что должно тебя беспокоить, дружище, – заметил я.

– Ага… – пробормотал Стен, пытаясь собрать в кучку разбегающиеся мысли. – А почему я храбрый?

– Потому что ты сегодня ночью собрался украсть верегельд, который нортумбрийский конунг Элла посылает Рагнарсонам.

– Верегельд? Рагнарсонам? За кого?

Он трезвел буквально на глазах.

– За их отца, за кого ж еще.

Зрачки у капитана расширились:

– Рагнара Лотброка?

– А разве у них был еще один отец?

– Кто убил? – выдохнул Стен.

– Как кто? Элла-конунг, конечно. Бросил его в змеиную яму. А потом узнал, кто это был, раскаялся и решил откупиться.

Капитан аж подпрыгнул. Вернее, попытался, потому что я его снова придержал.

– Даже и не думай, – я покачал головой. – Ты уже взялся за это дело. Бросишь или сбежишь, будет только хуже. Ты ведь знаешь Ивара?

Кивок.

– И Сигурда Змееглазого.

Губы капитана задрожали.

– С этой лодки можно спрыгнуть только в сети Ран, – порадовал его я.

– Лучше так, чем в лапах сыновей Рагнара, – проговорил капитан.

Он пытался совладать с охватившим его ужасом, и у него получалось. Молодец, что тут скажешь.

– И чем только думал твой конунг, когда решил откупиться от Рагнарсонов.

– Думал, что откупится, – усмехнулся я.

– А ты? – Капитан посмотрел на меня совсем уже трезвыми глазами. – Зачем ты взялся за это дело, если все знал наперед? Тебя ведь тоже убьют. Они всех нас…

– Не всех. – Я отпустил Стеново плечо. – Меня не тронут. Я – Ульф Хвити с Сёлунда. Ярл Ульф Хвити. Слыхал обо мне?

Капитан наморщил лоб… потом мотнул головой. Нет, не слыхал.

– А вот это ты узнаешь? – я свободной рукой извлек из-за пазухи выданный мне когда-то медальон с личным знаком Ивара Бескостного.

О, эту штучку капитан знал. Ее знали даже в самых дальних норвежских фьордах.

– Надеюсь, ты больше не попытаешься украсть верегельд Рагнара?

Капитан энергично замотал головой.

– И родичу своему скажи, Красный. Нельзя, чтобы они убили англичан. Когда Рагнарсоны услышат новость, они захотят пустить кому-нибудь кровь. И лучше пусть это будет кровь чевиотских лордов, а не твоя. Как считаешь?

– Я скажу! – оживился капитан. – Я скажу всем…

– А вот всем – не надо. Мои слова о смерти Рагнара – только для ушей его сыновей. Они должны услышать первыми. Тебе я сказал, чтобы ты не наделал глупостей.

– Я перед тобой в долгу, – Стен прижал кулак к груди.

– Ты будешь в еще большем долгу, когда твой корабль выйдет из Роскилле-фьорда.

– Ты обещаешь?

– Я обещаю, что сделаю все, чтобы Рагнарсоны не вырезали ваши сердца. Это будет нелегко, потому что им очень захочется это сделать, а если Рагнарсоны что-то хотят, удержать их трудновато. Но я постараюсь. И еще: ты теперь мой человек, Стен. Отныне и до того часа, когда покинешь Роскилле. Ты понял?

– А родичи Эллы?

– До них мне дела нет. Думаю, они умрут, – сказал я равнодушно. – И смерть их будет интересной. Ивар с Сигурдом такие затейники.

– Все, что ты скажешь! – пообещал капитан Стен. – Спаси нас! Век буду за тебя Бога молить!

– За себя моли, – посоветовал я. – Тебе нужнее.

А чевиотские лорды, как и предполагалось, наелись, напились, попользовались хозяйскими тир[266] и улеглись спать на почетных местах, так и не узнав, что могли и не дожить до утра.