Там-то, на этом осколке великой Римской империи, и ждал меня благородный господин Озрик. С дамой.

– Благородный Николас Мунстерский, – представил меня Озрик. Причем с таким пафосом, будто я был лордом этого самого Мунстера. Лесть, причем грубая, – сильный аргумент. – А это, Ник, моя сестра Анис.

Ух как глазками стрельнула. Девка огонь, судя по всему. Не девка, простите. Девица из благородных. Хотя насчет девицы я не уверен. Слишком близко она ко мне подошла.

– Польщена, мой лорд. Брат много говорил о твоей доблести. Это ведь ты проучил несносного Эззи?

– Он, он, – подтвердил Озрик. – Наш малыш Эзельстан все еще пытается залезть тебе под юбки?

– Не бывать такому! – Анис даже ножкой притопнула. Слишком пылко. Переигрывает английская красотка. Ох, переигрывает. Тем более она тут же одарила меня улыбкой, намекавшей, что ко мне в аналогичной ситуации могут отнестись более благосклонно.

Вот что это за спектакль? И, черт, я зря не попросил в «аренду» парочку тех ткачих. Уверен, за небольшое вознаграждение дело сладилось бы. И мой организм вел бы себя… скромнее.

– Рад, что ты ко мне заглянул, – произнес Озрик с таким видом, будто это не он меня пригласил, а я просто проезжал мимо. – Нравится?

– Римская работа, – похвалил я. – Видел такие у франков.

Надо отметить, что я видел такие и здесь. Во время прошлого визита в компании Ивара и Уббы.

– Отец подарил, – с гордостью сообщил Озрик. – А ему достался от деда. – И внезапно переменил тему: – Слыхал, ты теперь у Эллы вроде советника.

– Так и есть.

Я не стал принижать собственный статус. И скрывать причину королевского расположения тоже не стал:

– Король выделил меня после того, как я вспомнил имя казненного в змеиной яме норманнского короля.

– И кто же он был? – заинтересовался сын олдермена.

– Рагнар Лотброк.

Да, не знают здесь этого имени. Придется кое-что напомнить.

– Три года назад здесь были викинги. Помнишь?

Конечно, он помнил. Здесь они тоже побывали. Разграбили то, что не было увезено под защиту городских стен, убили слуг, оставленных присматривать за поместьем. Хоть не хозяйство не сожгли, слава Богу. Именно – Богу. Норманны попытались, но дождь помешал.

– Этих викингов привели датские конунги Ивар и Убба, – пояснил я. – Рагнар, казненный Эллой, их отец.

Вот теперь проняло.

– И это еще не всё, – «успокоил» я Озрика. – У Рагнара есть и другие сыновья. И у каждого – тысяч по пять воинов. – Тут я немного преувеличил, но совсем немного. – И если они пойдут сюда, то с ними будет еще тысяч тридцать-сорок норманнов из вольных.

Вот теперь я озадачил его по-настоящему. Аж лоб морщинами пошел.

Его очаровашка-сестра глядела на него недоумевающе. Что-то пошло не так?

Но Озрик о ней забыл напрочь. Неужели так впечатлила нарисованная мной перспектива?

Ладно, добавим в костер маслица.

– Пятьдесят тысяч самых свирепых язычников-норманнов! Когда еще представится такой шанс уничтожить их всех разом! – заявил я с воодушевлением. – Сделаем то, что не получилось у короля франков! Если Нортумбрия, Мерсия, Восточная Англия, Уэссекс, все королевства англов, саксов, валлийцев объединятся, мы раз и навсегда отучим норманнов грабить наши земли!

Удостоился робкой улыбки Анис. Озрик же моего оптимизма не принял. Не верил он в возможность единого англосаксонского войска. Я, надо отметить, тоже. Но сказать об этом – мог. Я же ирландец. Для меня все эти англосаксы – одна сата… общность.

– А это точно был…

– Рагнар, – подсказал я. – Рагнар, сын Сигурда. Король данов из Сёлунда. Так его называли. Это точно он. Такого раз увидишь, уже не забудешь.

– И что думает Элла? – стараясь сохранить невозмутимое выражение, поинтересовался сын нортумбрийского олдермена и потомок королей.

– Думает, – ответил я уклончиво. – Я думаю: он жалеет, что казнил язычника. Возможно, ему не хватает твердости. Надеюсь, у твоего господина Осберта ее побольше.

Кончики усов Озрика дрогнули. Ну да. В твердости Осберта он уверен не был. Ведь именно ее недостаток и привел к смене власти в Нортумбрии.

Но обсуждать это со мной Озрик не собирался. Во всяком случае, здесь, на лестнице.

По-дружески обняв, он отвел меня на пару шагов в сторону и сообщил:

– Стол накроют примерно через час, – он кивнул на уцелевшие с древних времен солнечные часы[259]. – А моя сестра покажет тебе дом. Она будет рада это сделать. Я много говорил ей о твоей доблести. И о том, как ты показал себя на земле франков.

– Надеюсь, не о том, как… – я продемонстрировал недвусмысленный жест.

– Нет конечно. Анис – девица, исполненная… добродетелей!

И улыбнулся. Очень двусмысленно.

– Здесь мы храним зерно, – сказала Анис. – Тут всегда сухо и тепло, хоть и подвал. Даже зимой.

Вдоль стен – деревянные емкости, на стенах развешан всякий сельскохозяйственный инвентарь. На полу, рядами, упакованное в подобие снопов свежее сено. Пахло яблоками и совсем чуть-чуть – пылью.

Ну надо же. Какое интересное использование римской бани.

– Озрик сказал… – начала Анис.

Нет, не стоило ей подходить так близко. И так проникновенно глядеть. И так запрокидывать голову, будто подставляя нежное горлышко.

– Ах… – сказала Анис, когда я аккуратно снял с ее головы накидку-платок. Волосы у Озриковой сестренки оказались еще светлее, чем я думал. Собранные на затылке в сложный узел, они прядями стекали вдоль висков, открывая аккуратные, чуть оттопыренные ушки.

Еще одно «ах», когда я прижал ее к себе и попробовал на вкус приоткрытый ротик. И третье – когда мягко опрокинул ее на сено.

Верхнее платье[260], нижнее, рубашка под ними. Еще и шнуровка по бокам. Не так-то просто добраться до лакомого.

Вся эта разнообразная ткань мешала мне куда больше, чем слабое, чисто символическое сопротивление девушки. И «нет», которое она выдыхала, было не отказом, а приглашением. Моя рука добралась наконец до ножки в кожаном башмачке, двинулась дальше – по щиколотке, по икре, колену, добравшись, наконец, до внутренней поверхности бедра, чуть влажной и нежной. Похоже, Анис не слишком часто ездила верхом. А если и ездила, то не по-мужски.

Набедренной повязки на ней не оказалось. К сожалению, не оказалось и другого. Желания.

А я, к сожалению или к радости, еще не настолько викинг, чтобы творить насилие. Как бы я ни истосковался по женщине за эти полтора месяца, но брать ту, которая меня не хочет, неправильно.

И моя рука отправилась в обратное путешествие. А потом я заглянул в голубые и ничуть не испуганные глаза и спросил:

– Брат велел?

– Ты о чем, мой господин?[261]

«Милорд… Ну, ну».

Я одним движением поставил Анис на ноги.

Весила она килограммов сорок пять, не больше.

Поясок под грудью расстегнулся легко. И избавиться от просторного верхнего платья с большим вырезом и короткими широкими рукавами оказалось несложно, а вот нижнее, даже с распущенной шнуровкой сбоку и на запястьях, далось сложнее.

– Помоги-ка мне, – велел я.

Анис подняла руки, и я стащил шерстяную одежку, как снимают шкурку с небольшого зверька.

Теперь на ней была только льняная исподняя рубашка, длинная, почти до лодыжек, зато с прорезями под мышками.

Я бросил на сено свой гвардейский плащ, аккуратно уложил пояс с оружием, стянул через голову кольчугу, безрукавку-подкольчужник, рубаху из синей английской шерсти, оставшись в исподней шелковой, неброского бледно-желтого цвета.

Рубаха, вернее, ее материал Анис удивил. Настолько, что она ее даже потрогала. Этакий статусный предмет совсем не по уровню простому и даже непростому гвардейцу. Нортумбрия – страна немаленькая, но не слишком богатая.

– Что ты делаешь, мой господин?

Вместо ответа я сунул руки в прорези ее рубашки. Спинка у нее была трогательно худенькая. Все косточки прощупывались. Анис задрожала. Сосочки маленькой, едва намеченной груди, собрались в твердые комочки, а зрачки расширились.