— Ульф! — прорезал тишину чистый женский голос.

Вскрикнула не хозяйка — ее дочь.

Она птицей вспорхнула со скамьи, кинулась к жениху, обняла, прижалась…

— Ульф… Ты вернулся, вернулся…

Жених отстранил ее бережно, но не отпустил, держа за руку сделал еще несколько шагов — до самого стола.

— Ульф… — Лицо девушки вдруг приняло выражение, какое бывает от несправедливой обиды. Кажется, она поняла, что суженый вернулся как-то неправильно… Совсем не так, как возвращаются победители.

Глаза хозяйки поместья расширились…

— Мой сын… — тихо, одними губами спросила она.

— Жив, — сказал возвратившийся, и Рунгерд облегченно выдохнула.

За столом тоже расслабились, задвигались…

— А где всё? Ты что же, ничего не добыл? — растерянно проговорила девушка. Она поглядела на вход в дом, будто ожидая, что завеса сейчас откинется и внутрь хлынет несметная добыча любимца Удачи. Ее жениха…

— А если — ничего? — глухим голосом проговорил тот. — Тогда ты мне уже не рада? Не пойдешь тогда за меня?

И снова — тишина, нарушаемая только треском огня в печи.

Губы девушки задрожали. Выражение незаслуженной обиды проступило еще сильнее:

— Ты… Что такое говоришь? Я — невеста твоя. Ты же мне дар свадебный… Ты больше не хочешь меня, да? Другую нашел, да? — Звонкий голос девушки внезапно обрел твердость.

— Нет, Гудрун. Ты одна мне люба! — Вернувшийся поднес к губам ее руку (которую всё это время не отпускал), прижался губами, влажной от дождя бородой. — Но люб ли я тебе, если даже подарка не привез?

— А не привез, и пусть! — Девушка высвободила руку, взяла в ладони мокрую голову суженого и жарко поцеловала в губы.

Отстранилась, поглядела, оценивая: понравилось ли? Хорошо ли? Увидела: да, хорошо. Блеснула ровными зубами:

— Ныне не подарил, так еще подаришь! Главное — вернулся!

И снова впилась губами в губы.

— С возвращением, Ульф Вогенсон! Ты, верно, голоден? Садись за стол!

Это сказала сама хозяйка, когда дочь наконец перестала целовать жениха.

Гудрун тоже спохватилась. Как же! Первым делом накормить-напоить, а уж потом — расспрашивать. Потянула за руку наверх, к почетным местам…

Но жених уперся.

— Довольно ли у тебя нынче снеди, госпожа Рунгерд? — спросил он зачем-то, хотя и без того видно: стол небедный.

— На дюжину таких, как ты хватит, — без улыбки, строго ответила хозяйка.

…Я глядел на нее и думал, что успел позабыть, как она хороша. Мою Гудрун — помнил, а ее, королеву, забыл.

Но как держится. Ни одного вопроса. Выдержка — мне бы такую.

— Погоди, свет мой, — произнес я ласково, высвобождая руку из пальчиков Гудрун, — все же нехорошо, когда приходишь к тем, кого любишь без подарков. Кое-что я припас и для той, кого люблю и для той…

…Кого любил.

Нет, последние два слова я, конечно, вслух не произнес. Выразился более дипломатично: «…той, кто произвел ее на свет».

А потом достал из-под плаща кожаный мешок, развязал и картинно вывалил его содержимое прямо на обеденный стол.

И с удовольствием услышал дружное: «Ах!»

Естественно. Очень сомневаюсь, что кто-либо из присутствующих видел прежде столько золота разом.

Я сполна насладился произведенным впечатлением, а затем эффектно сбросил с плеч позаимствованный у своего арендатора плащ и пламя факелов заискрилось на драгоценных арабских доспехах. И на килограммовой золотой цепи, подаренной мне Рагнаром. И на самоцветах в оголовье сарацинской сабли, которую я теперь носил на правом боку…

Гудрун залилась счастливым смехом… Нет, я не дал ей повиснуть у меня на шее, хотя этот «груз» был мне куда милей золотого украшения.

Это еще не все сюрпризы! Далеко не все!

Я взял со стола оправленный в золото рог из добычи, взятой в Нанте и дунул.

Рог рявкнул как надо: низко и зычно.

— Значит, дюжину ты накормить сможешь, моя госпожа? — спросил я Рунгерд. И услышав снаружи топот ног, густые мужские голоса и восторженный собачий брех, произнес с улыбкой:

— Ну так корми!

В следующий миг в дом ворвались мои «однополчане». И первым — Свартхёвди Медвежонок. Огромный, счастливый. Подхватил сестру, пронесся вдоль стола, схватил и мать, и с ними, двумя, налетел на меня… И мы закружились вчетвером, опрокинули что-то…

И я наконец по-настоящему ощутил: я — дома!

— …Глядел на людей Торкеля-ярла, — рассказывал Свартхёвди, поигрывая кубком, — глядел и думал: обидно будет, если умру, считай, на пороге дома. А еще обиднее, что всё наше добро каким-то короткохвостым сконцам достанется. И тогда воззвал я к отцу нашему Одину. Так, как лишь настоящие дети его умеют… — Свартхёвди сделал паузу, огляделся: все ли его слушают внимательно? Слушали все. Даже мы, непосредственные участники данной истории.

— …Воззвал я к Одину… — повторил Медвежонок и сообщил торжественно: — И Отец Воинов меня услышал!

Не имеющий звуковых аналогов в этом мире жуткий рёв берсерка отключил мое правое ухо не хуже, чем выстрел из гранатомета. Пущенное Свартхёвди копье описало идеальную дугу… и закончило путь в цепкой лапе одного из хирдманнов на носу драккара.

И, эхом Медвежонкова вопля, с вражеского корабля прилетел такой же жуткий рык оскорбленного в лучших чувствах пещерного медведя.

У наших противников тоже имелся берсерк. А когда эхо умолкло, птички на береговых скалах перестали галдеть и гадить, а я сполна проникся нашем безрадостным будущим, с чужого драккара донесся зычный голос Хавгрима Палицы:

— Ты ли это, Медвежонок?

— Иди и посмотри! — рявкнул в ответ Свартхёвди.

Он уже настроился на драку и давать задний ход не собирался.

— Гляжу: у тебя теперь свой кнорр?

Медвежонок рыкнул что-то невразумительное. По-моему, он пытался совладать с «боевым превращением», а дело это было нелегкое.

— Это наш кнорр! — крикнул я.

— Чей — наш? — уточнил выпускник стенульфовской школы оборотней.

— Я — Ульф! Ульф Черноголовый! — И решил форсировать события, потому что драккар противника был уже в тридцати метрах. — Биться будем? Или еще поговорим?

Хавгрим заржал. Выдержал паузу, дабы все мы настроились на «умереть с честью»… А затем поднял кверху щит. Светлой изнанкой наружу.

Я чуток расслабился. Еще не вечер, конечно, но, может, и обойдется.

— Вы там не пиво везете? — поинтересовался Хавгрим. — Вижу: трюм у вас забит по самые люки!

— Пиво тоже имеется, — дипломатично ответил я.

Объяснять, чем именно вызвана наша солидная осадка, лучше не стоит. Из того запаса, что мы купили у ютландцев, оставалось еще бочонков пять. На угощение хватит. Лишь бы «дорогие гости» не полезли в трюм за добавкой.

Тут гребцы на драккаре уперлись веслами и резко сбавили ход. Мгновение — и мы сошлись борт к борту. По моему знаку Скиди и Гуннар Гагара бросили вниз концы (наш кнорр, несмотря на осадку, был на метра на полтора выше), а сконцы — кранцы: пару мешков с шерстью.

Так и есть: на драккаре полным-полно головорезов!

Свартхёвди наконец взял себя под контроль. Улыбнулся во всю пасть и перемахнул через борт — прямо в объятья Хавгрима Палицы.

Люди Торкиля-ярла попрятали оружие (какое восхитительное зрелище!) и тоже лыбились. А где же сам ярл?

Оказалось — нету ярла. То есть — есть, но не здесь, а при дворе главного датского конунга. С основной дружиной. А перед нами, так сказать, вспомогательная. Молодежь. За главного в ней — ярлов сынок, Эйнар Торкильсон. А наставником при нем — старина Хавгрим. Вот ведь как удачно получилось.

— А мы идем фризов пощипать, — поведал нам Палица уже под пивко. — А, может, и дальше. Как получится. А вы с кем торговать будете?

— В Хедебю поплывем, — соврал Медвежонок. — А там, может, и в Гардарику. Когда Хрёрек-ярл вернется. Он с Рагнаром на франков пошел.