Но если вникнуть в мою жизнь, то это становится извинительным. Я человек, который всю жизнь живет сердцем; мне надо всегда кого-нибудь любить, кого-нибудь баловать, о ком-нибудь заботиться, но теперь мне не к кому применить своей потребности. Дети так велики, что баловать их нельзя, а заботливость моя им надоедает, внуков мне не дают, вот я и перенесла свою нежность и потребность любви на маленьких собачек: им очень приятно, когда я их балую, против моей заботливости они не восстают, потому что вполне признают мой авторитет, и сами очень любят меня, - вот и объяснение моей страсти к собачкам.

Из России я постоянно получаю какие-нибудь неприятности. Теперь приближается обыкновенное рязанское собрание акционеров, и, как обыкновенно, разгуливаются человеческие страсти, желание на чужой счет или, вернее сказать, на счет чужого благосостояния устраивать свое положение, приобретать величие, даже уважение. Козни и подлости в полном ходу, и вот я опять волнуюсь, возмущаюсь. Но что делать: это всё неизбежно, пока живешь.

Из всех газетных отзывов, которых я так много перечитала о Вашей музыке, милый друг мой, больше всех я осталась довольна отзывом из Праги. Это есть то настоящее отношение, о котором я говорила и которое должно быть к Вашей музыке: критиковать ее в музыкальном отношении даже смешно, потому что она выше всякой критики, следовательно, может говорить только каждый о своем личном впечатлении, о своем чувстве, вызванном этою музыкою. Так и сделал автор статьи из Праги; он и не критикует, он только восхищается всем в этой музыке. Это как критика Белинского Пушкину. И я тем более довольна этим отзывом, что он идет из Праги, города самого музыкального и серьезного в Европе. Другие же, немцы, слишком много резонерствуют над Вашею музыкою, именно берутся критиковать и говорят вздор. Французы нахальничают, по обыкновению, больше хотят заставить Вас восхищаться ими, чем сами восхищаются Вами, ну, да эти в музыке - дурни, и вот только из Праги соответственный отзыв; это потому, что они славяне и истинные музыканты.

Будьте здоровы, покойны, веселы, милый, всегда дорогой друг мой. От всего сердца жму Вам руку и прошу не забывать безгранично любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Анна, слава богу, поправляется; мальчишечку окрестили.

Chateau Belair,

18/30 марта 1888 г.

Милый, дорогой друг мой! В прошлом своем письме я забыла сказать Вам, что уезжаю отсюда 7 апреля, и если бог даст благополучный путь, то тринадцатого должна быть в Москве. Поэтому, дорогой мой, прошу Вас писать мне в Москву к тринадцатому, а то я боюсь, чтобы Ваше письмо не затерялось, если не найдет меня уже здесь. Не пишу больше, потому что надо написать еще два письма. Будьте здоровы, дорогой, несравненный друг. Всею душою горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Таганрог,

22 марта 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

После бесконечно долгого пути я наконец приехал в Таганрог. Шесть ночей я провел в вагоне, и Вы можете себе представить, до чего дошло мое утомление. Как нарочно, погода всё время была великолепная, и я очень сожалел, что у меня не хватило смелости ехать морем. Насколько я предпочитаю морское путешествие железной дороге, и вообще как сильно я начинаю любить море. Даже о переезде через канал из Дувра в Кале я припоминаю с наслаждением, хотя погода была скверная. Мечтаю о каком-нибудь отдаленном морском путешествии и буду стараться, чтобы меня в будущем году или года через два пригласили для дирижированья концертов в Америку. Не странно ли, что после утомительного более чем трехмесячного странствования по чужбине я уже снова мечтаю о путешествии? Но таков человек. Как только мое возвращение в Россию, о чем я мечтал как об величайшем благе, стало фактом, так немедленно я уже начинаю желать, чтобы в будущем году пришлось опять поездить!.. Впрочем, это нисколько не мешает мне радоваться при мысли, что через месяц. я буду жить у себя, где-нибудь в деревенской глуши. В настоящее время мой Алексей (который, между прочим, в конце февраля женился) занят поисками за дачей для лета, а если возможно, и для постоянного жилья. Очень трудно найти что-нибудь вполне подходящее к моим требованиям. В течение всей зимы Алексей и Юргенсон заботились о приискании для меня деревенского убежища и до сих пор еще ничего не нашли.

Здесь я гощу у брата Ипполита, которого не видал два года, так же как и жены его. Они оба несколько состарились за это время, и брат мой жалуется на разные недуги.

Погода стоит удивительная. Завтра я еду в Ростов, Владикавказ, Тифлис, где надеюсь получить от Вас известие. Там я намерен пробыть от двух до трех недель.

Будьте здоровы, дорогой, милый друг мой! Дай Вам бог счастливо и вполне благополучно совершить Ваше путешествие в Россию. Беспредельно преданный

П. Чайковский.

Тифлис,

29 марта 1888 г.

Вот я наконец и в Тифлисе, дорогой, милый друг мой! Переваливши через хребет, я попал прямо в жаркое, даже слишком жаркое лето, так как солнце обожгло мне дорогой лицо, и я вот уже три дня хожу с совершенно красным носом и левой половиной лица. Фруктовые деревья отцветают, все остальные уже покрыты весенней листвой, и мне теперь как-то дико подумать, что ровно три недели тому назад я мерз в вагоне по дороге в Англию и снежный занос остановил наш поезд где-то в поле на целых два часа.

Своих я нашел вполне здоровыми и благополучными, но зато из Петербурга меня ожидали грустные известия о болезни бедной сестры моей. У ней опять невыносимые страдания вследствие камня в печени. Брат Модест пишет, что она ужасно страдала и кричала от боли несколько дней; потом ей стало несколько лучше. Жду с нетерпением известий оттуда.

От Алексея получил известие, что он нанял для меня небольшую усадьбу около Клина, но дальше, чем Майданово. Я знаю эту усадьбу; она в очень живописном месте, лесу много и вид прелестный. Очень радуюсь, что у меня уж есть пристанище, в которое я надеюсь попасть недели через три. Я уеду отсюда на шестой неделе поста и на страстной буду уже в с. Фроловском (так называется мой новый уголок), хотя не надолго, ибо необходимо будет побывать на несколько времени в Петербурге.

Дорогое письмо Ваше от 16 марта я получил. Вы пишете о дурной погоде, преследующей Вас, и о том, что Вы стосковались об юге. По этому поводу я опять, как однажды в прошлом году, не могу удержаться, чтобы не попытаться соблазнить Вас поездкой на Кавказ. Что это за чудная страна! Сколько в ней разнообразной красоты и какое наслаждение находиться в местах, не опошленных английскими туристами, почти девственных и неистощимо богатых впечатлениями. К сожалению, ехать сюда для Вас слишком далеко, хотя путешествие можно обставить самым комфортабельным образом.

Весьма сочувствую Вашей страсти к собакам, которых я сам ужасно люблю; но я думаю, что я единственный в своем роде любитель псов. Во-первых, больше всего я люблю простых дворняжек, а во-вторых, я терпеть не могу держать собак у себя в доме и во всю мою жизнь имел только одну комнатную собачку когда-то давно, в Москве. Не люблю же я держать их потому, что вечно страдаю за них; мне всё кажется, что они голодны, что им чего-то нужно, чего выразить они не могут, что они больны и т. д. и т. д. Да кроме того, мой Алексей их не любит, а раз что прислуга недостаточно заботлива и терпелива к животному, ему не может быть хорошо. Давно уже я собираюсь завести говорящего серого попугая. Эти птицы мне ужасно симпатичны, особенно когда они так кротки и умны, как Ваш старый попугай, который теперь у Коли. Осенью непременно приобрету себе попку.

Всей душой желаю, чтобы дела по Рязанской железной дороге кончились для Вас так же хорошо, как в прошлом году.