Пожалуйста, дорогой мой, напишите мне Ваше мнение о работе моего приемыша Пахульского. Мне интересно знать, подвигается ли он вперед.

До свидания, бесценный мой. Всем сердцем Ваша

Н. ф.-Мекк.

Прилагаю здесь бюджетную сумму по сроку 1 декабря. Как я боюсь, что у нас скоро будет война с Пруссиею.

Париж,

1879 г. ноября 19-20. Париж.

19 ноября/1 декабря.

Был вчера в концерте Паделу. Играли два действия из “La prise de Troie” Берлиоза. Восторг публики был неописанный, каждому номеру аплодировали с бешенством. Удивительные эти французы! У них теперь что ни играй с именем Берлиоза на афише, и все будет приниматься с одинаковым восторгом. Между тем, по правде сказать, “La prise de Troie”-вещь очень слабая, скучная, и в ней более, чем где-либо, проявились все важнейшие недостатки Берлиоза, т. е. некрасивость и бедность мелодии, натянутость гармонизации и несоответствие сильной и богатой фантазии с недостаточностью изобретения. У него были великолепные намерения и высокое настроение, но не хватило силы исполнить задуманное. Исполнение было посредственное и, скорее, даже плохое, но это нисколько не мешало публике бесноваться от восторга. Кроме Берлиоза играли еще хорошенькую увертюру Massenet “Phedre”.

Вечером писал письма к родным. Меня немножко удивляет молчание брата Анатолия. Вероятно, в Аркашоне есть его письмо, и я надеюсь, что оно еще дойдет.

Как жаль, что Вы не можете сегодня ехать в Comedie Francaise! Дают “Le gendre de M. Poirier”-великолепная комедия, великолепно исполненная.

20. Вторник, утром.

Получил сейчас Ваше письмо со вложением бюджетной суммы, за которую много, много благодарю Вас.

Знаете, дорогой друг, что Вы обладаете какой-то сверхъестественной способностью инстинктивно предугадывать мои нужды и желания. Не далее, как вчера, я думал о “Воспоминаниях” Пассек и о том, что приятно было бы иметь в руках эту книгу, и Вы сегодня посылаете мне ее! Мои денежные запасы теперь истощились почти совсем, и сегодня я хотел Вас просить о присылке бюджетной суммы,-а Вы предупреждаете меня! Мало того, что я обязан Вам всеми благами, которые делают мою жизнь счастливою, но еще Вы предупреждаете и разрешаете все мелочные затруднения мои! Очень часто меня терзает мысль, что я не умею достаточно выразить Вам всю мою благодарность, боюсь привыкнуть и перестать как следует ценить всю неизмеримость благ, которыми, благодаря Вам, пользуюсь! Но ведь если бы я стал поверять бумаге все чувства, котерые Вы возбуждаете во мне, то я бы должен был ежечасно и ежеминутно утомлять Вас своими излияниями, ибо нет минуты дня, когда бы, сознавая себя свободным, а следовательно, и счастливым, я бы мысленно не благословлял Вас.

Вы спрашиваете, отчего я выбрал Рим. Выбрал не я, а Модест. Доктор Мержеевский (петербургская знаменитость) не назначил для Коли специального местопребывания и только сказал, что ему нужны солнце и воздух, и когда Модест (просил о Риме, то Мержеевский сказал: “Все pавно”. И Модест, которого давно влечет этот город богатствами живописи, которую он смертельно любит, избрал Рим.

Третьего дня, после Вашего указания на нездоровость римского климата, я написал Модесту на poste restante о том, что ради здоровья его воспитанника нам нужно поселиться где-нибудь на Riviera Ponente. Теперь буду ждать его ответа. Он должен был вчера вечером быть в Риме, и, следовательно, дня через два я могу ожидать ответа. Я сделаю все возможное, чтобы уговорить Модеста ехать в другое место.

Тотчас по разрешении вопроса о нашем местопребывании, что должно случиться приблизительно к тому времени, когда Вы отсюда уедете, соберусь и я в то место, которое мы с Модестом изберем.

Я живу здесь фланером и сибаритом, т. е. занимаюсь пока очень мало и целый день брожу по улицам, засматриваюсь на магазины, захожу то в Louvre, то в Palais de Justice (я очень люблю бывать на заседаниях Tribunal

correctionnel, где ежедневно можно видеть водевильные сцены самого забавного свойства), то в какой-нибудь театр и т п. Жизнь эта до поры до времени очень приятна, но, разумеется, долго так жить я бы не мог. Мне уж теперь начинает хотеться очутиться где-нибудь в уютном и тихом уголке и, если б это от меня зависело, я бы с наслаждением дней через десять отправился бы в мой милый Clarens или, что еще лучше, устроился бы на Viale dei Colli y того же Bonciani, где так несказанно хорошо мне было в прошлом году. Вообще из итальянских городов всего охотнее я бы избрал Флоpенцию, и, если б она подходила бы под требования Колиного здоровья, я бы уговорил Модеста там поселиться.

Вы в воскресенье собираетесь в Chatelet, a я в начале настоящего письма неодобрительно отзываюсь об опере Берлиоза и охлаждаю Ваше любопытство. Это вышло немножко не кстати, но все-таки, милый друг, я бы очень советовал Вам, если здоровье позволит, быть в Chatelet. У такого композитора, как Берлиоз (болезненного и несовершенного музыканта, но гениального поэта), всегда найдутся и хорошие минуты. Меня же лично будет интересовать сравнительное достоинство исполнения Pasdeloup и Colonn'a, да, кроме того, хочется проверить свои первые впечатления. Я непременно буду.

Соната моя, может быть, небезынтересна, но это во всяком случае одно из мало любимых мною детищ моих. Как жаль, что Вам не пришлось слышать ее в исполнении Рубинштейна!

Сонату Влад[ислава] Альб[ертовича] я прочел с интересом и удовольствием. Она-шаг вперед в его совершенствовании. Подробнее я поговорю о ней с Вами в другом письме. Покамест скажу только, что общее впечатление очень приятно.

Позвольте рекомендовать Вам и Юлье Карловне очень интересное чтение: “Memoires de M-mе de Remuzat”, печатавшиеся в “Revue des deux Mondes”, а теперь вышедшие отдельной книгой.

Я счастлив, что Вам лучше. Ради бога, будьте здоровы, друг мой!

До свиданья!

Безгранично любящий Вас

П. Чайковский.

Потрудитесь прислать мне с Влад[иславом] Альб[ертовичем] нашу симфонию на один день.

Париж,

21 ноября 1879.

Милый, дорогой мой! Как невыразимо приятны и дороги мне выражения, заключающиеся во вчерашнем письме Вашем. Если я умею кстати прислать Вам книгу, то Вы себе и представить не можете, до какой степени кстати бывает всегда Ваше доброе слово ко мне, каким врачующим средством оно является для меня....

Мое здоровье сегодня недурно, только я жмусь от холода ужасно. У меня в комнате десять градусов,-это немножко мало.

Вчера я получила письмо от Colonn'a в ответ на мое, в котором я его благодарила за уведомление о решении комитета, выражала сожаление, что я не могу присутствовать при исполнении симфонии, просила его уведомить меня телеграммою в Москву, как примет публика симфонию, и выражала уверенность, что она будет исполнена вполне хорошо (que l'execution sera parfaite), и вот выписываю Вам его точные слова в ответ на эту уверенность:

“Soyez assuree, que j'apporterai a l'execution de notre symphonie tous les soins qu'elle merite et que je serais doublement hereux de pouvoir etre agr'able a la fois a vous, Madame, qui encouragez si noblement les arts et au Maitre qui porte si haut le drapeau musical de la Russie” [“Будьте уверены, что я приложу к исполнению нашей симфонии все старания, которые она заслуживает, и что я буду вдвойне счастлив угодить сразу и вам, милостивая государыня,-кто так бескорыстно поощряет исскуство,-и композитору, который так высоко держит в России музыкальное знамя”.].

Не правда ли, что это очень мило? Вообще его письмо написано весьма мило и изобличает в нем очень порядочного человека. Я очень рада, что V такого человека в руках находится наша симфония. А Вы заметили, друг мой, что он также говорит “notre symphonie”? [“наша симфония”]

Как мне досадно, боже мой, как досадно, что я не могу быть при ее исполнении. Один раз только услышать такую вещь и больше, вероятно, никогда, а теперь, когда я ее хорошо изучила, мне еще интереснее слышать на оркестре. Бедный я человек, никогда не могу делать того, что бы хотелось...