Париж,

16 апреля 1883 г.

Христос воскресе!

Дай бог, дорогая моя, чтобы праздник этот принес Вам радостное успокоение насчет Миши, чтобы Вы были здоровы и благополучны. В первый раз в жизни пришлось мне провести страстную неделю и встретить пасху вне России. Это для меня немалое лишение; с самых ранних лет я всегда особенно любил праздник этот и испытываю чувство зависти, когда помышляю о тех, которые теперь встречают его в России.

В здешних делах моих не произошло никакого изменения. Таня всё в том же положении, и разве только тому радоваться можно, что нет ухудшения. Операция, о которой я писал Вам, предстоит во всяком случае в более или менее отдаленном будущем. Вот это-то мне особенно и тяжело, что я решительно не могу предвидеть, когда мне можно будет спокойно оставить ее здесь одну на попечении ее компаньонки.

Первые дни по отъезде брата я очень скучал, но меня спасает работа моя, и все мои часы, за исключением тех, которые посвящаю посещениям Тани, отдаю работе. Мне хочется, чтобы опера эта могла идти в будущем сезоне, а для этого необходимо, чтобы партитура была готова как можно скорее. Признаться сказать, я очень утомлен всей этой лихорадочной поспешностью, с которой мне пришлось писать в последнее время разом и два коронационных сочинения и оперу. С каким наслаждением зато буду отдыхать летом в России, в деревне, особенно, если мне удастся возвратиться домой с сердцем спокойным насчет Тани. Хотя, увы, сомневаюсь, что когда-нибудь можно будет вполне быть покойным на ее счет. Это - существо, обреченное, по-видимому, на неудачи, несчастия, болезни.

Сейчас мне принесли письмо Ваше, дорогая моя, и я премного Вам благодарен за него. Вы не поверите, сколько я радости испытываю, когда получаю от Вас такие письма, как сегодня, т. е. написанные твердым почерком, отражающие в себе более спокойное настроение и лучшее состояние здоровья.

То, что Вы говорите о коммунизме, совершенно верно. Более бессмысленной утопии, чего-нибудь более несогласного с естественными свойствами человеческой натуры нельзя выдумать. И как, должно, быть, скучна и невыносимо бесцветна будет жизнь, когда воцарится (если только воцарится) это имущественное равенство. Ведь жизнь есть борьба за существование, и если допустить, что борьбы этой не будет, то и жизни не будет, а лишь бессмысленное произрастание. Но мне кажется, что до сколько-нибудь серьезного осуществления этих учений еще очень далеко.

Мне было очень тяжело написать такое длинное порицание Влад[иславу] Альберт[овичу] за все труды его. Вообще, вопрос о его будущих музыкальных занятиях требует с моей стороны подробного обсуждения, и я отлагаю это до лета, когда досуга будет много, да, кроме того, нужно устное обсуждение. В письме очень трудно высказать массу технических подробностей, на которые хотелось бы указать ему.

Поверьте, дорогая моя, что не бесполезную жертву приношу, оставаясь здесь. Что-нибудь одно: или я должен оставаться, пока не будет лучше, или вызвать отца или мать ее, а это последнее - невозможно!

Прошу Вас, дорогой друг, передать мои поздравления всем Вашим, а Колю троекратно лобызаю по обычаю.

Беспредельно преданный Вам

П. Чайковский.

Здесь погода стоит отвратительная.

[Париж]

23 апреля 1883 г.

Суббота.

Милый, дорогой друг мой!

Всё из того же Парижа пишу Вам и решительно еще не предвижу, когда можно будет уехать. Положение племянницы Тани то же самое. Оставить ее нет никакой возможности хотя бы уже оттого, что находящаяся при ней компаньонка, присутствие которой я считаю необходимым (ибо это превосходнейший человек, оказывающий Тане не только услуги и заботы, но и совершенно родственные ласки), объявила, что ни за что не согласна остаться с ней одна, боясь ответственности перед родителями, с коими даже вовсе не знакома.

Точно так же всё я целый день сижу за работой, задавшись целью окончить мою оперу и таким образом осмыслить мое здешнее пребывание. Работаю я до утомления и отупения, но зато велико будет душевное мое наслаждение, когда, бог даст, возвращусь в Россию успокоенный и насчет Тани и насчет оперы.

Не могу Вам выразить, дорогой друг, до чего я был обрадован благоприятными известиями о состоянии здоровья Вашего Миши. Имею о нем ежедневные сведения от Модеста, который не пропускает ни одного дня без письма ко мне, и в каждом письме пишет последние известия. Какое было мне счастье, когда я прочел, что он выпил две чашки чаю. Ведь это было первое проявление аппетита после столь долгого времени, а аппетит - несомненный признак выздоровления. Если б Миша был для меня не более как знакомый мне симпатичный мальчик, то и то с великой радостью я принимав бы известия об улучшении в ходе болезни. Но он Ваш сын; я знаю, что Ваше собственное благосостояние в совершенной зависимости от него, и поэтому неудивительно, что участие мое к нему самое горячее.

Погода весьма мало благоприятствует мне в Париже. Настоящей весны до сих пор еще нет, и северный лютый ветер немилосердно дует безостановочно.

Недавно испытал я большую тревогу и страх. Генерал Рихтер телеграфировал мне, что кантата моя (которую я послал уже давно вместе с другими партитурами) не пришла и что он боится, не пропала ли она. Не могу Вам изобразить моего отчаянья. Я уже решил, что, наверное, и кантата, и марш, и целое действие оперы пропали ! Но пришлось провести только одну бессонную ночь. На другой день утром пришла телеграмма, что всё дошло в целости.

Будьте здоровы, дорогая моя! Дай бог, чтобы Миша скорее выздоравливал.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Всем Вашим, и милому Коле в том числе, усердные поклоны и приветствия.

Вена,

26 апреля 1883 г.

Милый, дорогой друг мой! Я опять осиротела: после Сащонка приехал Коля, но промелькнул и исчез, как метеор. Он пробыл целую неделю, но это время пролетело, как один день, и теперь опять грустно и тяжело. Будущее также нерадостно: положение моего бедного Миши таково,. что не на радость я вернусь на родину. Ему бывает лучше случайно, на один день, в общем же его состояние не только не улучшается, но становится всё более угрожающим. Он ничего не ест, а если его уговорят проглотить несколько чайных ложечек чего-нибудь, то его рвет, так что уже дошло до того, что его питают искусственным образом посредством ирригатора, так что как меня ни стараются уверить, что ему лучше, но я вижу, что положение его более чем опасно.

За Вас, мой бедный, дорогой друг, у меня также сердце болит. Когда же кончится Ваше заключение, когда Вам можно будет увидеть родные поля, вздохнуть родным воздухом? Как здоровье Татьяны Львовны? Когда Вы думаете уехать из Парижа? Нашел ли Анатолий Ильич дачу. и где, если нашел? Думаете ли Вы еще осчастливить мое Плещееве своим присутствием? Я так же в заключении, как Вы: жду - не дождусь возможности вернуться домой, а меня пугают, что коронация будет отложена до 29 мая; это будет ужасно. В Вене вообще жить очень хорошо. Квартира у нас отличная (только очень высоко), для стола и вообще для всякого комфорта можно достать всё самое отборное, музыки очень много, для прогулки мест много очень красивых, но это всё не то, что дома, по поговорке: “в гостях хорошо, а дома лучше”. У нас очень тепло, но часто идут дожди.

Скажите, милый друг мой, узнали Вы что-нибудь о той женщине, которую как-то Вы с Модестом Ильичом подняли на тротуаре? Сказала ли она правду, или это был обман? А насчет предположенной мною французской культуры в Ницце я сильно ошиблась, - она очень неблагоустроена. А ввело меня в заблуждение то обстоятельство, что на второй же день нашего приезда, вставши рано утром, я увидела, что поливают улицу. Меня это восхитило, но потом что же оказалось и в этом отношении - что поливают один раз в день, рано утром, и, конечно, при горячем солнце и постоянном ветре эта поливка высыхает через два часа бесследно, и во весь день несчастные люди обречены глотать ужасную известковую пыль, которая страшно вредна и для легких и для глаз, так что Вы на каждом шагу встречаете людей, больных глазами. И во всех отношениях Ницца весьма неблагоустроена, а народ, как везде во Франции, отвратительный, грубый, нахальный, самоуверенный, бессердечный, так что жизнь там очень непривлекательна, и после нее Вена делает еще более приятное впечатление. Но где всегда мило и хорошо, это во Флоренции; это удивительно симпатичный город, я с таким наслаждением провела теперь там три дня.