Мои мальчики, кроме Саши, уехали в Петербург. Очень скучно без них. Благодарю Вас безгранично, мой дорогой, за Ваше письмо к Коле, которое я не распечатала, впрочем, и сейчас же послала ему. Это для него будет радость неописанная. Сашок просил у меня позволения писать Вам, мой милый друг. Я ему разрешила, потому что надеюсь, что Вы, по своей доброте, простите ему это желание, и ведь, конечно. Вы не будете себя беспокоить ответами, когда не расположены писать.

Вы поручаете мне, дорогой мой, утешить Влад[ислава] Альб[ертовича] в Вашей критике. Да ведь он в восторге от нее, он молится на Вас, без энтузиазма, без слез он не может говорить о Вашей дивной доброте. “Как, - говорит, - такое светило, такой колосс не погнушался таким червяком, как я (это его точное выражение): не только до мельчайших подробностей обратил внимание на всё, но с такою неподражаемою деликатностью объяснил мне правило сочетания ударений музыки и слов”. Он давал мне читать Ваше письмо, мой несравненный человек, и я изумлялась, и только и можешь всегда сказать: господи, что это за человек!

В субботу, т. е. завтра, я переезжаю в Москву. В прошлую субботу не переехала потому, что дом в Москве не был готов. Погода у нас необыкновенная, среди дня жарко, как летом. До свидания, мой милый, дорогой, несравненный. Будьте здоровы и покойны. Всем сердцем беспредельно любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Как Вы скоро работаете, друг мой, это поразительно: давно ли Вы начали оперу, и уже конец близится.

Москва,

7 сентября 1882 г.

Милый, дорогой, несравненный друг мой! Не знаю, как и благодарить Вас за восхитительные фотографии, которые Вы мне прислали; это такая прелесть, что глаз отвести не хочется. Татьяна Львовна - красавица, как и всегда, Анна - прелестна, как ангел божий, залетевший на землю; ее милое, невинное выражение лица очаровательно. Юрий - это картина, что за красота! Митя и Боб - самые прелестные гимназистики, которых природа когда-либо создавала. Это замечательно, какое это семейство красавцев; природа как будто специально занялась ими, чтобы показать миру, какие чудеса она может создавать - восхитительно! Поздравляю Вас еще раз, мой дорогой, с новым членом семейства, произведшим Вас в чин дедушки. Дай господи ребенку всякого счастия на земле, а родителям всегда радости и утешения от него.

Теперь перехожу к главному предмету и главной цели этого письма.

Прошу Вас, умоляю, мой дорогой, бесподобный друг, не писать никому из нас до тех пор, пока Ваша голова совершенно излечится и не останется даже ни малейшей наклонности к головным болям. Вы до того деликатны, что, право, становится совестно. Ну, как же Вы можете извиняться перед моим Сашей, перед ребенком, который не смеет и думать считаться с Вами чем бы то ни было. Он, писавши к Вам, удовлетворял своему страстному желанию и, конечно, не надеялся на ответ совсем, а уже и не мечтал о скором. Теперь же я прошу Вас всеми силами души, мой милый, дорогой, не пишите мне никогда, когда Вы нездоровы; берегите свое здоровье прежде всего и пуще всего. Ведь Ваша жизнь и здоровье необходимы для моего счастья на земле, они слишком дороги для меня, для того, чтобы я могла равнодушно смотреть, как Вы их тратите на удовольствие другим; пожалуйста, мой хороший, дорогой, не пишите.

Я свою руку сама сглазила: как приехала в Москву, так она стала хуже. Вообще мне ужасно жаль Плещеева: так там было хорошо. У меня, слава богу, все здоровы. Вчера я была на выставке, и она мне совсем не понравилась: в произведениях нет ничего особенного, а обставлена она отвратительно. Завтра приезжает государь. За границу я выберусь, вероятно, не ранее 20-го. Коля приезжал на несколько часов; так мне жаль его, - бедному грустно одному. От Вашего письма он в восторге. Благодарю Вас глубоко, мой милый, дорогой, за Ваше доброе, такое ласковое отношение к моим детям; меня глубоко это трогает. Будьте здоровы, мой бесценный, и исполните мою просьбу, не пишите мне; раньше месяца я не жду от Вас письма. Всем сердцем беспредельно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Каменка,

9 сентября 1882 г.

Милый, дорогой друг! Прежде всего позвольте поблагодарить Вас от всей души за поздравительную телеграмму Вашу. Голова моя, слава богу, здорова совсем, и я снова могу дозволить себе и работать и письма писать, так что Саше на его письмо я уже ответил и надеюсь, что он получил его.

Теперь передам Вам, что мне пишет г-жа Кондратьева о докторе Мецгере. Она отвечает мне по пунктам. 1) О летах доктора она никогда не справлялась, но, судя по наружности, полагает, что ему около сорока лет. 2) Он сам не приписывает себе, как оказывается, никакой особенной магнетической силы, но все его пациенты, ощущая во время его сеансов какое-то необыкновенно приятное состояние нервов, подозревают в нем эту силу. 3) Наружность его некрасива, но г-жа К[ондратьева] находит его симпатичным. 4) Он очень учтив, ласков, весел и оригинален. Славится не только как специалист по массажу, но также и как вообще превосходный диагност. Вот, милый друг, сведения, на верность которых Вы вполне можете положиться, и я ласкаю себя надеждой, что Мецгеру суждено вполне излечить Вас от Вашего недуга.

Касательно Вашего поручения узнать, как сестра относится к вопросу о женитьбе Коли на Анне, покамест скажу только одно, что сестра, как и всё их семейство, питает к Коле самую искреннюю, горячую симпатию, и мне нечего осведомляться насчет этого у нее, ибо я достоверно знаю, что она и Лев Васильевич от всей души были бы счастливы и рады, если б это могло устроиться. Но как она смотрит на неизбежность двухгодичного ожидания и как желает влиять на Анну: заставлять ли ее уже теперь серьезно смотреть на Колю как на будущего жениха, или только будет пассивна, хотя и сочувственно, смотреть на их сближение, - этого, дорогая моя, я не знаю в настоящую минуту, ибо обстоятельства сложились так, что мы в течение этого лета с сестрой почти вовсе не виделись. Я хотел ей написать об этом сейчас же и даже просить ее прямо Вам ответить на беспокоящий Вас вопрос, но решил, что лучше это отложить до того времени, когда Вера (которая, как оказывается, очень тяжело перенесла роды, и до сих пор еще очень слаба, так что и ребенка кормить не может) совсем оправится и сестра совсем успокоится. С Анной я, как писал уже Вам, не считаю себя в праве говорить о Коле иначе, как об общем и милом друге. Во всяком случае, дорогая моя, будьте покойны; я вполне уверен, что если Коля в предстоящие два года останется верен своему чувству, то он будет принят a bras ouverts [с открытыми объятиями] и родителями и милой девушкой, которой посчастливилось внушить любовь этому чудному юноше.

Работа моя подвигается, но не могу скрыть, что я очень утомлен. Когда вполне окончу черновую работу и останется только приняться за инструментовку, мечтаю через Москву и Петербург проехать в Италию и там на полной и совершенной свободе заняться этим.

Будьте здоровы, дорогая!

Беспредельно любящий Вас

П. Чайковский.

Каменка,

14 сентября [1882 г.]

Дорогой, бесценный друг!

Хотя Вы в последнем письме запрещаете мне писать Вам, но так как я, слава богу, теперь совсем здоров, то без всякого ущерба для своего физического благосостояния могу повиноваться влечению сердца, которое заставляет меня обращаться к Вам письменно по старой привычке, сделавшейся уже неотложной потребностью моей жизни. Так как, действительно, от напряжения всех своих духовных и умственных сил, направленных к опере моей, я чувствую большое утомление и должен на время по возможности сократить свою переписку, тем не менее, писать Вам для меня не труд, а радость и удовлетворение сердечной потребности. Если бы снова наступили головные боли, обещаю Вам опять на время вовсе прекратить писание чего бы то ни было.