В концерте Лавровской я опять наслаждалась слушаньем Русско-сербского марша. Как я его люблю! Как мне жаль, что я не могла быть в Вашем концерте в Петербурге, но я не имела никакой возможности....

Во время смерти и похорон Венявского у меня был Н[иколай] Г[ригорьевич]. Разговор, конечно, касался и Вас. Мы оба восхищались Вашими сочинениями, и он сказал мне, как новость для меня, что Вы написали сюиту и что она очень хороша, но говорил мне, что он имеет программу Вашего петербургского концерта и что сюита не будет исполняться. Вероятно, после ее назначили к исполнению.

Однако я всегда с Вами заговариваюсь, мой милый друг, а пора кофе пить. Когда я думаю, что мы опять будем вместе в Браилове и в Сиамаках, у меня сердце запрыгает так радостно в груди, что надо придержать его, чтобы не выпрыгнуло совсем. До свидания, мой бесценный. Горячо Вас любящая

Н. ф.-Meкк.

Москва,

3 апреля 1880 г.

Мои планы провести вчерашний день в одиночестве расстроились самым странным образом. Пообедавши в два часа, я предпринял прогулку по Замоскворечью в той надежде, что никого не встречу. Когда я шел по набережной, вдруг показалась коляска, и в ней ласково приветствующий меня адмирал, в котором я тотчас же узнал вел. кн. Конст[антина] Ник[олаевича]. Оказалось, что после консерваторского спектакля он поехал кататься, и судьба, как нарочно, столкнула меня с ним. Подозвав меня, он выразил изумление, что встречает меня за Москвой-рекой, удивился, что я не был на спектакле, и предупредил, что на обеде у генерал-губернатора расскажет Рубинштейну про нашу странную встречу. Таким образом, инкогнито мое было нарушено, и, скрепя сердце, я поехал тотчас же отыскивать Рубинштейна, дабы предупредить его обидчивость и объясниться. В театре его уже не было. Мне сказали, что он в Эрмитаже, но там вместо него я нашел все общество консерваторских преподавателей. Удивлению и расспросам не было конца. В восемь часов от меня потребовали, чтобы я поехал провожать великого князя, где много смеялись все при нем находившиеся, в том числе и Рубинштейн, моему неудавшемуся инкогнито. В результате вышел совершенно потерянный для работы день и скверное расположение духа. Сегодня утром пришлось принять несколько посещений, а потом я занимался. Теперь только что воротился с прогулки. Проходил, между прочим, мимо Вашего дома.

Относительно поручения Вашего поговорить с Ник[олаем] Григ[орьевичем] об экзамене Влад[ислава] Альберт[овича] само собою разумеется, что оно будет исполнено. Но не ручаюсь за то, что Рубинштейн] снизойдет на эту просьбу. Я предвижу, что он встретит затруднение в том, что для выпускных экзаменов требуется присутствие депутата от правительства, которого нельзя будет пригласить ради одного Пахульского. Впрочем, очень может быть, что он согласится превозмочь это затруднение. Во всяком случае сегодня я с ним поговорю.

Мне действительно довольно тяжко без Алеши, но что делать! Еще тяжелее было бы для меня, если б я оставил Модеста одного с Колей. Модест аккуратно занимается с Алешей, и в этом отношении последний очень много выиграл, ибо я никуда не годный, нетерпеливый и несносный учитель.

Вы спрашиваете, милый друг, кто высокие особы, с коими пришлось сталкиваться. Расскажу Вам, как я провел последние два дня, чтобы дать Вам понять, как много я вытерпел в Петербурге. В воскресенье от двух часов до пяти был у г-жи Абаза, где находилось все семейство вел. кн. Екатер[ины] Михайловны, которым пришлось сыграть отрывки из новой оперы. Дочь ее-очень способная певица и очень мило поет мои романсы. Оттуда отправился на обед к Исакову, главному начальнику военных заведений. Начало вечера провел у гр. Литке, а от одиннадцати часов вечера до трех просидел у симпатичного и очень музыкального вел. кн. Конст[антина] Конст[антиновича]. Он очень уговаривает меня предпринять вместе с ним осенью кругосветное плавание. Предложение не лишено соблазнительности, но ехать на три года, лишиться своей свободы, заключить себя, как в темницу, в каюту корабля, нет, на это я не решусь. В понедельник присутствовал на большом обеде у кн. Васильчиковой, где я был, так сказать, виновником торжества и где находилось большое общество из всевозможных титулованных особ, в числе коих был принц Евг[ений] Максимил[ианович] Лейхтенбергский, жена коего отличная певица и делает мне честь называть себя моей поклонницей. Повторяю: все это служит мне утешительным доказательством моего возрастающего успеха, но единый бог знает и из всех людей Вы одни можете понять, чего мне все эти посещения аристократических и всяких других обществ стоили.

Анатолий переходит сюда на то же место, т. е. товарищем прокурора, так что повышения по службе нет. Но здешний его начальник, гр. Капнист, очень к нему благоволит, и есть надежда, что он пойдет в гору.

Какова погода! Как у меня хорошо в гостинице. Я отворяю балкон и беспрестанно выхожу любоваться видом на Кремль. Вероятно, мне придется остаться почти всю будущую неделю. До свиданья, дорогой и милый друг.

Ваш П. Чайковский.

Москва,

5 апреля 1880 г.

Тысячу раз благодарю Вас, мой милый, несравненный друг, за Вашу готовность помочь мне в деле, связанном с экзаменом Влад[ислава] Аль[бертовича], но, подумавши и поговоривши с ним об этом, я пришла к тому решению, чтобы не просить об ускорении экзамена, и поэтому мне, вероятно, придется пробыть май в Москве, т. е. в Сокольниках, и поехать в Браилов на одну только неделю....

Как мне Вас жаль, мой бедный, милый друг, что Вам не удалось и отдохнуть после петербургских мытарств. Эта судьба, она бывает очень злая и в особенности любит указывать людям, что все их планы и проекты ничего не значат против ее каприза. Ведь придумала же наслать на Вас великого князя. А как я рада, что Вас в Петербурге так чествовали. Пора нам ценить свое великое, хотя, я думаю, этого свойства нельзя будет найти в театральной дирекции; это такое богопротивное учреждение, которое не умеет, да и не хочет ценить ничего хорошего.

Как идет предмет постановки к будущему сезону Вашей “Jeanne d'Arc”, Петр Ильич, обещают ее поставить или сперва еще какую-нибудь Гpоссмановскую “Тень” будут показывать публике? Вот эти-то всякие китайские тени и заслоняют действительных талантов русских. Дай бог, чтобы общественное мнение пришло на помощь “Jeanne d'Arc” и защитило бы ее против этой возмутительной дирекции....

Пожалуйста, милый друг мой, не отвечайте мне здесь на мои письма и не пишите мне их. Я понимаю, что Вам и времени мало и расположение духа дурное, и потому убедительно повторяю свою просьбу не писать мне совсем, пока Вы в Москве.

До свидания, милый, дорогой друг. Всем сердцем безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Москва,

8 апреля 1880 г.

7 часов утра.

Очень, очень благодарю Вас, мой милый, дорогой друг, за присылку мне вещей, купленных Вами для родных. Все эти вещи очень хорошенькие, но это не та работа, о которой я говорила, что она очень дорога. Я подразумевала mosaique и образцы такой работы я пришлю Вам показать через Пахульского. Теперь попытаюсь угадать цены вещей: 1) браслет с cornaline стоит 200 L[ires], 2) крест с сапфирами-также около 200 L, 3) крест с голубою mosaique и жемчугом-150 L, 4) золотой pendent cuvrage filigrane-60 L, 5) колечки с бирюзою и жемчугом-по 40 L и 6) самые маленькие колечки, одно из них-15 и другое (с висюльками)-10 L. Близко ли я угадала или нет? Если я дурно оценила, то простите мне, друг мой, Верно я знаю только то, что эти вещи очень, очень миленькие, не знаешь, которой отдать предпочтение, которую смотришь, та и лучше.

А у меня все дела, расчеты, разговоры. Вчера я должна была говорить и делать самые сложные расчеты четыре часа сряду и хотя я устала ужасно, но так как этот разговор шел с Володею, то я вынесла из него самое [конец письма не сохранился].