Знаете ли Вы, друг мой, что к здешнему рождеству приезжает в город Compagnia Belloti Bon № 2, о которой я Вам говорила. В ней есть замечательная артистка, Pia Marchi, и Вы съездите посмотреть их, милый друг мой. Кажется, первое представление будет на самый день рождества, т. е. в будущую среду. Я вижу, что из этой труппы выбыли несколько человек великолепных артистов, но тем не менее одну Marchi стоит смотреть хоть каждый день. До свидания, бесценный мой. Всею душою Ваша Н. ф.-Мекк.

Р. S. Посылаю Вам, милый друг мой, папиросы трех сортов, для того чтобы Вы могли выбрать из них которые Вам больше нравятся и сообщить мне, чтобы я могла оставить Вам некоторый запас до прихода Ваших.

[Флоренция]

6/18 декабря 1878 г.

5 1/2 часов.

Villa Bonciani.

Прежде всего скажу Вам, дорогой друг мой, что я с величайшим удовольствием прочел в Вашем письме, что Вы собираетесь в Париж в конце января. Я поступлю со своей стороны так как Вы мне советуете, только с той маленькой разницей, что все-таки поеду в Clarens через Париж и останусь там дня два или три. Видите, почему мне нужно. Я хочу во что бы то ни стало достать либретто оперы “Jeanne d'Arо”, дававшейся пять лет тому назад в Париже. Музыка этой оперы, как оказывается, ненапечатана, но я почти уверен, что либретто напечатано и его можно достать. Если же и оно в продаже не имеется, то я достану себе копию с либретто, которое, как мне помнится из газетных отзывов, -было превосходно составлено. Пока у меня не будет в руках этого либретто, я не могу вполне предаться своей работе. У меня покамест есть только драма Шиллера в переводе Жуковского. Очевидно, оперный текст не может быть основан строго по сценариуму Шиллера. В нем слишком много лиц, слишком много второстепенных эпизодов. Требуется переделка, а не только сокращение, поэтому мне и хочется знать, как поступил француз, всегда одаренный чутьем сцены. Кроме того, я хочу порыться в каталогах и достать целую маленькую библиотеку по части Jeanne d'Arc. Например, есть у Шиллера одна сцена, где Иоанна вступает в борьбу с Лионелем. Мне же, по некоторым соображениям, хотелось бы, чтобы вместо Лионеля тут был Монгомери. Можно ли это? Исторические ли эти лица? Чтобы все это узнать, нужно прочесть две-три книги. А покамест я взял прямо из Жуковского одну сцену, которая, во всяком случае, у меня должна быть, хотя бы я ее и не нашел у Mermet. Это именно та сцена, где король, архиепископы и рыцари признают в Иоанне посланницу свыше.

Итак, вот почему я все-таки съезжу в Париж, а потом с большим удовольствием готов ехать в Clarens, хорошенько там поработать, а после того, к февралю, приехать в Париж, который, разумеется, вдвое будет милее, роднее и приятнее для меня, потому что Вы там будете. Наконец, Вы этого желаете, и этого вполне достаточно, чтоб я желал искренно того же самого. После обеда вчера я ходил в город и был в телеграфном бюро, из коего послал поздравительную депешу Рубинштейну. Это ему доставит большое удовольствие, а мне так бы хотелось его, бедного, всячески утешить. Вообще с той минуты, как я вышел из-под его несколько тяжеловесной ферулы, я стал относиться к нему с гораздо большей симпатией. Кроме того, мне бесконечно жаль его, ибо я знаю, что он имеет слабость жестоко страдать от газетных ругательств.

Я только что из Сasсine, где была огромная масса щегольских экипажей с франтами и франтихами. Американец с двенадцатью лошадьми не катался. Кстати, я имел невежество не отвечать ни разу на Ваш вопрос, знаю ли я его. Знаю, и в прошлом году не только его много раз видел то с швстью то с восьмью, то с десятью и т. д. лошадьми, но в наше пребывание случилось с ним трагическое происшествие, едва не стоившее ему жизни. Около Duоmо он свалился и расшиб себе голову. После того он долго был болен. Какой странный маньяк!

Не бойтесь, дорогой друг, что опера помешает нашей сюите. Никоим образом. Я был бы не покоен и не мог бы как следует заняться оперой, если б не окончил сначала сюиты. Но мне очень досадно, что она запоздала.

Тысячу благодарностей за папиросы. Из них бостанжогловские мне нравятся больше всего. Но теперь мне больше никаких не нужно, ибо запас еще есть, а там придут и заказанные Анатолием. Какая Вы бесконечно добрая! Спасибо Вам, дорогая моя.

Ваш П.Чайковский.

[Флоренция]

7 декабря 1878 г.

8 часов утра.

Villa Oppenheim.

Мой милый, безгранично любимый друг! Не знаю, как и выразить Вам мою радость и благодарность за то, что вы опять готовы изменить ваш проект для меня, но только меня уже начинает мучить совесть, я думаю, не слишком ли уже я злоупотребляю вашего готовностью всегда сделать мне добро. Написала вам свое желание без всякой надежды на его исполнение с вашей стороны, и вдруг вы опять готовы меня баловать, но мне так совестно, что, несмотря на то, что мне этого ужасно хочется, я прошу вас, мой милый, добрый друг, если вам будет хоть немножко неудобно, нe приезжайте в Париж к февралю. К тому, я очень боюсь вот чего: я за исполнение своих проектов никогда не могу поручиться, и я боюсь доставить Вам какое-нибудь расстройство и неудобство, если Вы не поживете теперь в Париже, а мне нельзя будет приехать к февралю. Поэтому еще раз прошу Вас, мой бесценный друг, сделайте так, чтобы для Вас не произошло никакого неудобства.

Посылаю Вам, милый друг мой, ту книжку “Отечественных записок”, которая уже была у Вас, но где Вы, вероятно, не прочли рассказы Додэ; но это так хорошо, такие прелестные эскизы, полные поэзии, живости, типичной верности, что их стоит прочесть. Между ними заметьте, друг мой, “Старички”, - ну, это такое представление, которое прямо просится под кисть художника как жанровая картинка.

Я вчера хотела, но потом забыла поздравить Вас с именинами нашего общего друга Ник[олая] Григ[орьевича]. Мне его также очень жаль, и если бы я могла, то готова была бы много сделать, чтобы удержать его в Москве в Музыкальном обществе и в консерватории. А знаете, друг мой, я думаю, он теперь скажет, что и Вас я погубила, потому что он, конечно, знает Ваш адрес и от моего брата легко может узнать и мой, и, сопоставляя их, он со своею подозрительностью придет к гениальному открытию, что это я Вас подстрекнула бросить консерваторию и что я Вас гублю. Я также часто бываю в своем роде козлом отпущения, но все-таки Ник[олая] Григ[орьевича] в известной его деятельности я очень люблю и очень почитаю, а это все недостатки, хотя нельзя сказать - мелкие, но все же свойственные человеческой натуре вообще и при крупных заслугах, какие он имеет, вполне извиняемые.

Теперь я, дорогой мой, денька два не буду Вам писать и прошу Вас сделать то же самое, иначе мне было бы совестно получать Ваши письма. А не буду я писать потому, что это время я так много получала писем и до того много писала сама, что у меня в глазах точно песок насыпан, и необходимо дать им отдохнуть.

Вчера, когда Вы были в Cascine, я наслаждалась Вашею музыкою. Мои дочери под мой аккомпанемент пели Ваш дуэт из “Евгения Онегина”: “Слыхали ль Вы”. Что за прелесть этот дуэт, сколько в нем нежной грации, мечтательности, - восхитительно! Потом пели следующие Ваши романсы:

“О, спой же ту песню!”, Мазурку на слова Мицкевича, Молитву на слова Толстого (это до того хорошо, что я не могу слушать, не ощущая дрожь по всему телу) и “Вечер”. Вы приводите в восторг с различными ощущениями. Да, еще пели одну из арий Натальи в “Опричнике”, от которой я также с ума схожу.

Сегодня я замышляю съездить в Boboli, если погода не разрушит этого намерения; а начало дня некрасиво. Напишите мне, дорогой мой, до какого времени приблизительно Вы предполагаете пробыть здесь. Всею душою Ваша

Н. ф.-Мекк.

1878 г. декабря 7 - 8 (?). Флоренция.