Так я теперь купила дом на свое имя, но для того, чтобы Володя жил в нем, потому что я не могу выносить, чтобы тот, кто есть теперь представитель нашего имени, у которого в руках сосредоточены все дела отца его, который логично занял перед обществом и правительством место своего отца, жил бы как мелкий чиновник, шатался бы по квартирам, не имел бы средств никого принять прилично. А Володе приходится принимать весьма высоких лиц, потому что, повторяю, ему пришлось продолжать роль своего отца, и я бы презирала сама себя, если бы я допустила своего старшего сына и представителя имени, весьма известного в Москве, до крайности и нищеты. И все те, которые имеют какое-нибудь соприкасание к имени Me к к, должны быть благодарны мне за то, что я поддерживаю положение этого имени, в лице его представителя, a position oblige [положение обязывает]; мещанская обстановка для нашего имени была бы оскорбительна для памяти того человека, который сделал это имя так известным. И вот почему я даю Володе больше, чем другим своим детям, я даю ему на представительство, и все другие Meкк должны быть мне за это благодарны, а между тем я и теперь вижу, как в Москве недовольны за мою покупку дома, но, конечно, они делают этим то, что чем больше они ненавидят Володю, тем больше я буду заботиться о нем.

Вот Вам, дорогой мой, настоящая истина, я уверена, что Вы понимаете меня. А за мои средства прошу Вас, дорогой мой, не беспокоиться; я только и прошу бога, чтобы они до конца моей жизни остались такими, какие они есть теперь.

Через неделю ровно, в будущую субботу, 22 февраля, я хочу уехать отсюда в Вену, потому что там кончается срок моей квартиры, и я хочу найти другую. Прошу Вас, дорогой мой, следующие письма адресовать опять в Вену: Kaiser Josefstrasse, № 20. Простите, милый друг мой, что это письмо написано так неопрятно, но сегодня какой-то фатальный день: я всё капаю чернилами.

Вот написала-то Вам длинное послание, Вы устанете читать, но теперь до Вены не буду Вам писать, дорогой мой, потому что буду укладываться. По дороге я остановлюсь в Париже дня на три и в Вене, вероятно, буду к 1 марта. Будьте здоровы, мой дорогой, милый друг. Всею душою беспредельно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

С. Майданово,

21 февраля 1886 г.

1886 г. февраля 21 - 25. Майданово.

Милый, дорогой друг мой!

Получил сейчас Ваше последнее большое письмо из Belair и прочел его с величайшим интересом и с понятною радостью. Теперь только я уверен, что Вы по-прежнему пользуетесь большими средствами и не страдаете от необходимости стеснять свою свободу, что для Вас после многих лет широкого материального раздолья было бы чрезвычайно тягостно. Радуюсь за Вас, дорогая моя, и испытываю полнейшее успокоение от тревоживших меня мыслей.

Что касается Вашего заступничества за Владимира Карловича, то скажу Вам, что я смутно всегда сознавал, что к нему очень многие относятся несправедливо и что в нападках на него кроется ревность, зависть, пристрастность. Теперь, после Вашего письма, положение его среди семьи окончательно разъяснилось для меня. Что касается публичных толков о нем, то из всего слышанного, а также из всего, что Вы о нем говорите, я вывожу заключение, что Вл[адимир] Карл[ович] - необычайно добрый человек. А так как больше всего в людях я ценю именно это качество, то моя симпатия к нему упрочилась раз навсегда.

Еще раз благодарю Вас, милый друг, за то, что Вы дали себе труд написать мне столь подробное и, вероятно, сильно утомившее Вас письмо.

Я опять провел несколько дней в Москве, присутствовал на последнем концерте Ант. Рубинштейна и на всех прощальных празднествах, устроенных в честь его. На этот раз программа его была посвящена русской музыке. Из моих сочинений он сыграл четыре пьесы, разумеется, бесподобно, но, признаюсь, выбор его мог бы быть удачнее и интереснее. Накануне концерта состоялся в консерватории церковно-музыкальный вечер, на котором один из лучших московских церковных хоров исполнил по программе, мной составленной, различные новейшие сочинения из области церковной музыки. В том числе и несколько моих новых вещей было очень хорошо спето. Вообще в последнее время наша духовная музыка начинает идти по хорошей дороге вперед. Виновником этого движения - сам государь, очень интересующийся совершенствованием ее и указывающий, по какому пути нужно идти. Со мной он дважды беседовал об этом предмете, и все мои последние вещи написаны по его приглашению и в том духе, которого он желает.

25 февраля.

Погода стоит удивительная. Начинается наша чудесная русская весна, и я с грустью помышляю о том, что скоро покину Майданово. Теперь только я понял, что поступил неосторожно, обещав брату Анатолию и его жене посетить их весной. Чем ближе срок отъезда, тем более сжимается мое сердце и тем сильнее хочется оставаться дома. Но меня ожидают с таким нетерпением, что отложить поездку невозможно.

Приветствую Вас в Вене и желаю Вам, дорогой друг, хорошо и со всяким благополучием прожить в Вашем любимом городе.

Будьте здоровы.

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

С. Майданово,

13 марта [1886 г.]

Милый, дорогой друг!

Довольно давно не писал Вам по причине десятидневного пребывания в Москве и болезни. Я должен был встречать и принимать в консерватории нашего великого князя, и при этом так жестоко простудился, что целую неделю безвыходно просидел в комнате, страдая простудной лихорадкой и нервами. Затем последние два дня посвятил репетициям “Манфpeда” и присутствовал на концерте, в коем он исполнялся. Я доволен собой; мне кажется, что это лучшее мое симфоническое сочинение. Исполнено оно было прекрасно, но, как мне показалось, публика мало поняла его и относилась довольно холодно, хотя по окончании мне и была сделана овация. Но это скорее за прежние заслуги; собственно же “Манфpeд”, по-видимому, не особенно понравился.

Вчера я вернулся в Майданово вместе с братом Модестом, который приезжал в Москву слушать “Манфреда”. Срок моего отъезда в дальний путь приближается, и, как я уже писал Вам, чем дальше, тем менее мне хочется уезжать, и я не знаю, чего бы я ни сделал, чтобы остаться дома. Но ехать по разным причинам совершенно необходимо, и около двадцатого числа я поеду.

Вчера перед отъездом я навестил Колю и Анну. Последняя, как Вам известно, лежит почти постоянно, очень похудела, но, кажется, чувствует себя хорошо.

В день, когда приезжал в Москву вел[икий] кн[язь], состоялся концерт учеников консерватории, на котором присутствовал и вел[икий] князь. Концерт этот произвел самое отрадное впечатление и доказал, какое драгоценное приобретение сделала консерватория в лице своего нового директора Танеева. Серьезность программы, полное отсутствие всякого шарлатанского битья на эффект (каковые явления встречались в последние годы и состояли в том, что перед публикой выставлялись не плоды консерваторского учения, а необработанный, но красивый материал, например красивые голоса едва начавшихся учиться), превосходно обученные хоры и оркестр - всё это произвело на вел[икого] кн[язя] и на всю публику впечатление самое благоприятное. Я горжусь тем, что консерватория мне обязана тем, что она теперь в столь хороших и достойных руках. Зато здоровье Танеева меня беспокоит: он очень утомлен и похудел до неузнаваемости.

Надеюсь, что Вы здоровы, дорогая моя! Дай Вам бог всякого благополучия. До отъезда я еще буду писать Вам.

Ваш, беспредельно Вам преданный.

П. Чайковский.

Владикавказ,

29 марта [1886 г.]

Милый, дорогой друг!

Как давно я Вам не писал! Где Вы теперь? На всякий случай пишу Вам это письмецо в Вену. В Тифлисе надеюсь получить от Вас весточку и оттуда напишу более обстоятельно. Вот уже две недели, что я почти живу в вагоне. Был в Петербурге, день провел в Майданове, оттуда поехал в Москву и через два дня отправился в Таганрог, где провел два дня у брата Ипполита. Вчера приехал сюда и надеялся сегодня же выехать в Тифлис, но не достал экипажа и лошадей, и выеду завтра. Впрочем, не особенно сокрушаюсь от этой задержки. Погода чудная - совершенная весна. Горы в виду моей гостиницы (отвратительно грязной, хотя и считающейся лучшею), Казбек красуется во всем своем величии, - вид изумительно чудный. Таганрог мне понравился. В распоряжении моего брата имеется пароход, на коем мы совершили чудесную прогулку по морю. Расположение моего духа чудесное, здоровье превосходно, одним словом, я чувствую, что путешествие это подействует на меня освежительно и благотворно. Алексея я взял с собой и очень рад, что благодаря этому обстоятельству все хлопоты и заботы о путешествии лежат не на мне.