17 сентября 1881 г.

Ради бога, простите, дорогой друг мой, что так несвоевременно посылаю Вам свое поздравление с днем именин. Желаю Вам от глубины души моей всякого счастья и благополучия. Как я буду радоваться за Вас, когда в воскресенье буду воображать Вас в вагоне!

Беспредельно любящий

П. Чайковский.

[Москва]

19 сентября 1881 г.

Несравненный друг мой! Хочу перед отъездом сказать Вам еще несколько слов и пожелать также как можно скорее очутиться в вагоне. У меня был составлен маршрут на Париж в Биарриц, где Сашок должен был купаться, и во Флоренцию на всю зиму. Но теперь эти ужасные дела так задержали меня в Москве, что о морских купаньях и думать нечего, а следовательно, и в Париж мне ехать совсем нечего. Поэтому я меняю маршрут и направляюсь на Вену, Триест, Венецию, оттуда, быть может, в Милан, быть может, в Рим, так как дача во Флоренции будет готова только к 28 октября. Очень неприятны и неудобны эти перемены маршрутов; так например, у меня взят перевод на Париж, а теперь я должна буду выдержать некоторое неудобство, учитывая его в другом каком-либо городе. Потом с корреспонденциями трудно, а при моих делах я всегда могу понадобиться для разрешения каких-нибудь вопросов, и необходимо надо, чтобы знали мой адрес. Вас, милый друг мой, я попрошу не писать мне до-тех пор, пока я установлюсь на одном месте на более продолжительное время, только я прошу Вас очень теперь написать мне приблизительно, где и сколько времени Вы намерены пробыть, чтобы я знала, куда адресовать Вам.

Итак, до свидания, мой дорогой, несравненный друг. От души желаю Вам как можно скорее устроиться так, как Вам необходимо для отдыха и здоровъя. Всем сердцем безгранично любящий Вас друг

Н. ф.-Мекк.

Не откажите, друг мой, сообщить мне Ваше мнение о произведениях Влад[ислава] Альб[ертовича].

Москва,

19 сентября 1881 г.

Милый, дорогой друг! Вы спрашиваете, какие мои планы? Я отсюда около 1 октября поеду в Каменку, чтобы до некоторой степени, хоть временно, усладить одиночество Льва Вас[ильевича], принужденного теперь жить в опустелом доме сиротою. Там хочу я остаться недели две и хорошенько поработать над Бортнянским. А затем мечтаю уехать за границу и быть приблизительно к 1 ноября в Италии. Поеду я не прямо, а остановлюсь хоть на несколько дней в Швейцарии, в моем милом Clarens. Одним словом, во Флоренции, где я остановлюсь на несколько дней, я буду, когда уже и Вы там поселитесь, и мысль, что опять ненадолго буду находиться там в одно время с Вами, невыразимо пленяет меня. Итак, дорогая моя, если на одной из остановок Вам вздумается написать мне словечка два, то потрудитесь иметь в виду, что до 15 октября приблизительно я буду находиться в Каменке, а затем точного адреса моего указать не могу, и потому, в случае если захотите что-нибудь сказать мне, потрудитесь адресовать Юргенсону, которому мое местопребывание будет всегда известно. А главное, как можно больше теперь отдыхайте, и прошу Вас на время вовсе не думать о корреспонденции со мной! Я отлично понимаю, что до тех пор, пока Вы не устроитесь прочно, Вам не до писем. Мне бы тяжело было только целый месяц быть вовсе без известий об Вас, и потому Попрошу хоть один раз вкратце известить меня в Каменку о Вашем здоровье, и всего лучше, если Вы потрудитесь поручить это Влад[иславу] Альб[ертовичу].

Мне ужасно досадно, что я сегодня забыл указать Влад[иславу] Альб[ертовичу] на те ошибки в сочетаниях слов с музыкой, которые я нашел в его сцене “Демон”. Ну, бог даст, во Флоренции поговорим об этом. Если б Вы только знали, дорогая моя, до чего меня радует и пленяет мысль об Италии, о Флоренции и Риме.

Дай господи, чтобы путешествие Ваше совершилось как можно благополучнее, чтобы Вы хорошенько отдохнули от Ваших московских тревог и забот! Как я радуюсь, что Саша с Вами.

Милый друг! сестра пишет мне, что она глубоко огорчена тем, что не осуществилось ее ближайшее знакомство с сыновьями Вашими. Она надеется, что, быть может, Коля навестит их на праздниках в Киеве. Как хорошо бы было, если б это состоялось.

То, что Вам сказали о Панаевой, есть положительная неправда. Верно во всем этом только то, что Адлерберг ее большой поклонник.

Как любопытен эпизод романической любви г. Гретенера! А какая теперь должна быть хорошенькая Софья Карловна! Я еще в 1878 г. во Флоренции восхищался ею.

Будьте здоровы и счастливы, дорогая моя, и дай Вам бог счастливого пути.

Ваш навеки П. Чайковский.

Р. S. Я не знаю, что бы теперь со мной было, если б не было в виду Италии! Вам, дорогая моя, я обязан всеми счастливыми минутами моей жизни.

Триест,

26 сентября 1881 г.

Дорогой, несравненный друг! Мне не хотелось писать Вам, не переехавши границу. К тому же, и теперь Вы можете видеть по почерку, как я истомлена дорогою, но тем не менее, находясь на пороге Италии, я чувствую желание сказать Вам, как я довольна, что приближаюсь к этой благословенной стране, и уже ощущаю в атмосфере эту громадную разницу с нашим несчастным отечеством. Вообразите, милый друг, что сегодня здесь очень ненастная погода, пасмурно, идет дождь, ветер, как буря, и, несмотря на это, на воздухе двенадцать градусов тепла и в нетопленных комнатах пятнадцать. Жаль только, что я вследствие этого страшного ветра все-таки не могу выходить на воздух и только вдыхаю его, подходя к открытому окну. Вообще я вижу, что этот год окончательно убил мое здоровье и, вероятно, отнял половину оставшейся жизни. И неудивительно,-никто не знает, что я вытерпела с тех пор, как увидела настоящее положение своих дел; от постоянного беспокойства, мучительных дум и крайне напряженного состояния нервов я дошла до такого положения, что даже ночью не отдыхала, потому что не спала, а бредила своими делами, и несколько раз ночью на меня находили вдохновения, которые я днем приводила в исполнение, и каждый раз была довольна, но для здоровья это было разрушительно. И теперь еще я в большом беспокойстве. В cреду должно быть акционерное собрание нового Л[ибаво]-Роменского общества, на котором должен был решиться вопрос обоюдных счетов между нами и новым обществом. По условию между мною и покупателем, ни они, ни мы не должны поднимать никаких претензий друг к другу, но ведь разве-можно положиться на иродов. Я просила в Москве уведомить меня сейчас, как собрание состоится, но до сих пор не имею никакого известия и нахожусь в смертельном беспокойстве. Но все-таки я рада, что вырвалась из России....

Сегодня ночью Сашок едет на пароходе в Венецию, а мы завтра вечером по железной дороге. В Венеции мы пробудем два дня и потом в Рим, где останемся до 19 октября. Поэтому, дорогой мой, если Вы захотите обрадовать меня Вашими письмами, то прошу Вас адресовать их в Рим Hotel de Rome. Я не следую Вашему совету остановиться в Hotel Costanzi, потому что я привычлива, как кошка, и знаю, что если я остановлюсь не там, где всегда (a Hotel de Rome я уже посещаю двенадцать лет), то мне будет все не по себе, я не буду чувствовать себя в Риме в этой новой обстановке. Мы все простужены,-вывезли это благо из Москвы. До свидания, мой милый, горячо любимый друг. Хотелось бы мне очень в Риме найти письмецо от Вас. Фу, какие глупости я говорю. Разве может поспеть Ваше письмо дойти к моему приезду в Рим. Мое, нетерпение превышает возможность, но на желание не может быть критики. Всею душою беспредельно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Рим,

1/13 октября

1881 г.

Вот я и в Риме, мой милый, бесконечно дорогой друг. Солнце и его теплота божественны, и я рада ужасно, что добралась сюда, но одно только тяжело, что здоровье мое уж очень дурно; грудь расстроена ужасно, я кашляю, кашляю до изнеможения, аппетит совсем пропал, и какое-то томление, тяжесть во всем теле не дают мне отдыха. Боюсь, что уже и Италия мне не поможет, слишком усердно Россия надо мною поработала. Я вам писала, милый друг, что .я ждала с беспокойством собрания акционеров нового Л[ибаво]-Роменского общества. Теперь получила известие, что опять отложено до 5 октября. Еще ожидание и томление.