Таковы способности бардов. Влияние на мир через звук, через вибрации, иногда через запахи и образы. И если я творил печати напрямую, рисуя в Изнанке, то барды действовали тонко и изысканно, создавая условия, при которых Изнанка сама отвечала на зов.

Я не питал иллюзий. Талли, мягко говоря, опасна. С одинаковой легкостью может обрушить потолок или раздробить кости присутствующим, превратить народ в обезумевшее от страха стадо, воющее и скулящее. Но вместе с тем она способна и лечить, и созидать. Или вот как сейчас – пробуждать свет в мохнатых душонках. За что, признаться, испытывал благодарность. Потому как мутный поток эмоций, омывающий меня, стал теплым и чистым.

Кроме того, народ отвлекся, помыслы и чувства устремились к Талли. И даже Бран не обратил внимания, когда я сделал аккуратный шажок в сторону.

Убедившись, что друг так же завороженно слушает и смотрит, я мягко проскользнул между зеваками, вернулся к столам, а потом нырнул в тень под мраморным балконом. Отыскал узкий проход во внутренние помещения грота, проник туда и, бегом преодолев десяток шагов, спрятался во мраке у ближайшей арки.

Послышались голоса, шаги, колыхнулись тени – не заметив меня, прошло несколько слуг с подносами. Тихо шелестела вентиляция, пахло сыростью и одновременно горячей пищей, откуда-то издалека тянуло холодком.

Выдохнув, я нашарил на ремне потайной кармашек и вытянул маленькое зеленое стеклышко в круглой оправе. Приложил к глазу и посмотрел перед собой, потом выглянул в коридор, изучил обстановку.

Сложилось как нельзя лучше. В том числе помогла песня Мак-Суини, ибо сейчас, пока она стоит на сцене, никто не почувствует почти незначительной ряби в Изнанке, что давали инструменты. И системы безопасности Мак-Молоуни на время приема приглушили. Я увидел лишь несколько тусклых энергетических линий в коридоре, питающих матово-серые шары под потолком. Те в свою очередь искали жизненные формы и сравнивали с отпечатками в памяти. Сходится – свой. Не сходится – чужой.

Но зона действия у приборов небольшая, к тому же сличали не визуальные образы, а считывали наличие маячков-пропусков – похожих на булавки с изображением солнца, что висели на груди прислуги и хозяев. А значит, обмануть несложно, если знать как.

Главное, что нет ни ловушек, ни сложной активной защиты. Если же столкнусь с местными обитателями, то прикинусь заплутавшим в поисках уборной аристократом.

Иронично. Играть самого себя не приходилось.

Дождавшись следующей группы слуг, я достал из потайного кармана иголку, сломал пополам. Одну часть воткнул в свой рукав. Затем ловко высунулся из-за угла в момент, когда последний из официантов прошел мимо, и засунул второй обломок ему под воротник. Парень вздрогнул и сбился с шага, недоуменно оглянулся. Но я спрятался, а его окликнули… он пожал плечами – померещилось, бывает, – зашагал дальше.

Выдохнув, я вновь приложил стекло к глазу. Удовлетворенно кивнул, когда заметил, как разгорается игла на рукаве. Осторожно шагнул из арки в коридор, пристально посмотрел на ближайшую сферу. И лишь убедившись, что та никак не реагирует, позволил себе немного расслабиться.

Вообще-то всю эту затею сложно назвать планом. Скорее спонтанная авантюра, основанная на домыслах, зыбких предположениях. Ведь тот же медальон на фото в газете мог оказаться банальной копией. И лезть в Лимб уж очень не хотелось, пусть и со всеми возможными козырями в руках. Тьма и Вестники не то, с чем стоит шутить. Особенно гностику.

Простых людей Вестники могут подчинить при непосредственном контакте в реальном мире. Обладающие же способностями слышат шепот больной Изнанки на расстоянии. И мрак проникает именно оттуда, незаметно и коварно. Верный товарищ прикрывает спину, а в следующий момент обращается в безумное чудовище, жаждущее пожрать твою душу и выпить кровь. Бросается на остальных, заражает, и стройные ряды обороняющихся превращаются в паникующую толпу.

По крайней мере, так это описывали книги. И у меня нет оснований не доверять им. Ведь пару раз спускался в брошенные поселения, погибшие от нашествия Тьмы, дышащие остаточными эманациями. И хотя полностью закрывался селенитом, чувствовал себя крайне неуютно.

С другой стороны, если медальон окажется подлинным, можно будет подумать о том, чтобы продать ключ в твердыню теургов другим искателям. И цена будет высока. Достаточно, чтобы осилить следующий платеж банку, дождаться нового заказа и момента, когда Коул заберет субмарину у арендаторов.

С третьей же… я питал надежду на то, что платить вообще не придется. Что, выждав какое-то время, солью грот Нолану по бросовой цене. И ничто меня не остановит.

Ностальгия? Нет. Воспоминания? Тоже нет. Понятия о чести или банальная жадность? Нет и еще раз нет. Я не аристократ и уж тем более не лорд. По крови разве что. Но не по духу. И мне эта ноша не нужна.

Максимально освободив контроль над собственным разумом, я глубоко вдохнул. Но не запахи, а чужие эмоции и чувства. Сделал короткую перебежку по коридору и раньше, чем услышал шаги, почувствовал во второстепенном тоннеле чью-то скуку пополам с усталостью. Спрятался за колонной, пропустил пожилого дворецкого с кипой каких-то бумаг. Вновь сделал рывок в десяток шагов, услышал отзвуки злости и вместе с тем тревожность, стыд. Через мгновение из кухни вынырнули две молоденькие служанки с подносами, одна тащила осколки бутылки, бокалов.

Меня не замечали. Каждый раз предугадывал появление людей заранее, успевал продумать действия вплоть до каждого шага, до каждого движения. И, наверное, со стороны это выглядело чертовски странно: молодой мужчина шел по особняку как невидимка, проскальзывал перед носом у обывателей, и его движения походили на ломаный танец.

Но необычней то, как я стал воспринимать мир. В Изнанку не провалился, нет. Но окружающее посерело. И на блеклом фоне как факелы, как сгустки разноцветного огня перемещались люди. Звуки остались звуками, но вот сама концепция запахов и цветов прочно переплелась с эмоциями, спуталась.

Потом, я знал, будет жутко болеть голова. Но потом. Сейчас я танцевал, прятался, играл. А против меня играло время.

Планировка грота Мак-Молоуни гораздо запутанней и сложней, чем в моем родовом имении. Главный коридор петлял, изгибался, перетекал в большие залы, гостиные и часовни, ветвился. И я то и дело останавливался, вспоминал набросок карты, что нашел в бумагах отца, выбирал те или иные ходы.

Откуда вообще схема появилась в библиотеке, мозги не сушил. Старшие дома постоянно играли в шпионов, искали друг на друга компромат, способы ослабить конкурентов, заключали союзы и пакты и тут же нарушали. Благо последняя гражданская война, вошедшая в историю как Зима Тары, закончилась семьдесят лет назад. И убийства аристократов из домов противников перестали быть делом обыденным. Хотя отравить могли. Или что чаще – дискредитировать, впутать в скандал, испортить репутацию.

К слову, мое проникновение тоже попадало под данный перечень. Но предпочитал не рефлексировать. Сосредоточился на передвижении и лишь мельком отметил, что от сверкающего богатства главного холла ничего не осталось. Стены – голая скала, разве что обработана хорошо, на полу щербины и сколы, пятна влаги и плесени. На люках схематичные символы солнца, светильники – простые стеклянные шары, далеко разнесенные друг от друга. Отдельные двери дополнительно заперты сложными печатями. А однажды увидел ловушку, призванную ударить нарушителя мощным разрядом тока.

Смахивало на монастырь или тюрьму и больше вязалось с репутацией Мак-Молоуни. Ведь это род пасторов, инквизиторов и высших иерархов Церкви. Тут и пахло как в монастырях – зябкой сыростью и тленом.

«Но тем интересней контраст, – мелькнула мысль. – Реально хорошие политики и далеко не глупцы, если умеют пускать пыль в глаза. Где роскошью, а где и показным аскетизмом».

Прошло, наверное, минут пять, прежде чем я достиг цели своего пути – неприметного люка посреди затянутого глубоким зеленоватым сумраком безликого коридора. Именно здесь, по информации подкупленного Стариком служки, находились личные покои епископа. И судя по защите на двери, он не соврал.