Подхожу к бензобаку и открываю сливной кран. Весело журчит струйка бензина.

— Прощай, солдат. И прости, если сможешь, — говорю отойдя на несколько шагов, бросаю в лужу бензина горящую спичку. Останки “Яка” вспыхивают жарким пламенем.

Снимаю шлемофон, достаю “ТТ” и салютую “Яку”. Молча смотрю на пожирающее самолет пламя. Поняв смысл происходящего, солдаты тоже обнажают головы и в молчании смотрят на погребальный костер.

— Проводи меня до командира, сержант, — прошу я.

В блиндаже, освещенном двумя большими коптилками, сидят шесть командиров. У дверей — радиостанция, за которой дежурит девушка-ефрейтор.

Я определяю старшего — это капитан моих лет — и представляюсь:

— Гвардии капитан Злобин, командир эскадрильи 2-го Гвардейского истребительного авиационного полка. Находился в разведке, сбит в воздушном бою, сел на вынужденную посадку в вашем расположении.

Капитан представляется в свою очередь:

— Капитан Ненашев, командир батальона 414-го стрелкового полка. Держим оборону. Здоров? Не ранен?

— Все в порядке, спасибо.

— Могу чем-нибудь помочь гвардии?

— Можешь. Первое, — я отстегиваю планшет с картой и подаю его капитану, — эту карту надо как можно скорее доставить в штаб фронта. Здесь последние данные о расположении танковой группы Гудериана.

Капитан бросает на карту взгляд, и его скуластое лицо вытягивается.

— Еремин! Мухой — в штаб дивизии! Бери трофейный “Хорьх” и лети, словно тебе зад скипидаром смазали.

Молоденький лейтенант вскакивает.

— Есть доставить карту в штаб дивизии!

— Береги ее, лейтенант, как невесту, как маму родную, — прошу я его. — За эту карту восемь гвардейских асов головы сложили.

— Не беспокойтесь, товарищ гвардии капитан, доставлю в целости-сохранности, — заверяет лейтенант и выбегает из блиндажа.

— Слушай, гвардия, что они, в самом деле уже сосредоточились для удара? — спрашивает Ненашев с беспокойством.

— Да нет, это я так, от балды нарисовал.

Капитан мрачно улыбается и спрашивает:

— Ну а второе?

— Мне нужна связь со своей частью.

— Нет проблем. Только на прошлой неделе рацию нам в батальон выдали. Хоть со Смоленском, хоть с Москвой поговорить можно. Тоня, помоги гвардейцу связаться с его частью.

Выяснив у меня частоту. Тоня быстро устанавливает связь со штабом моего полка и передает мне микрофон. Блиндаж наполняют восторженные и удивленные голоса Лосева, Федорова и Жучкова. Слышно, как к микрофону рвется Николаев. Я докладываю обо всем. Неожиданно рация отвечает голосом Строева:

— Ну, спасибо, Андрей! Тут посты наблюдения передали уже, что в этом квадрате упали три “мессера”. Я все гадаю, кто их приветил? На тебя никак не подумал, а, выходит, зря. Ты даже не представляешь, что вы с Николаевым сделали. Плюнь мне в глаза, если к 7 ноября я тебе Золотую Звездочку на грудь не повешу! Сам к Верховному поеду с представлением.

— Спасибо, товарищ генерал.

Микрофон снова берет Лосев.

— Андрей, как там обстановка?

Я вопросительно смотрю на комбата, тот неопределенно пожимает плечами.

— Спокойная, товарищ полковник.

— Есть возможность заночевать до утра?

— Комбат, приютишь на ночь? — спрашиваю я Ненашева.

Тот подходит к рации и берет у меня микрофон.

— Товарищ гвардии полковник! Говорит командир батальона капитан Ненашев. Не беспокойтесь. Примем вашего аса с армейским гостеприимством. Не каждый день у нас такие гости бывают. Он на наших глазах из троих “мессеров” черный дух выпустил. А такое мы не забываем. Все будет в лучшем виде.

Он протягивает мне микрофон:

— Тебя требует.

— Андрей! — снова слышу я голос Лосева. — Сегодня мы за тобой прилететь не сможем. Сам знаешь почему. Ночуй у пехоты, а завтра за тобой прилетит “У-2”. Только смотри там, пехота — народ хлебосольный, не каждый день к ним летуны с неба падают. Ты уж не подведи, но и не увлекайся шибко.

— Буду вести себя, как подобает гвардии.

— То-то, до завтра!

— До завтра, товарищ гвардии полковник.

В блиндаж входит старший лейтенант. Лицо его мне кажется знакомым. Но где я его мог видеть?

— Старлей, а мы с тобой до войны нигде не встречались? — спрашиваю я, когда он заканчивает свой доклад комбату. Старший лейтенант всматривается в моё лицо.

— Андрей! Злобин! Это ты, что ли? Лавров я. Костя. Mы с тобой 4 мая встречались, ты с Серегой Николаевым вместе пришел. Еще песни нам пел. Только я тогда лейтенантом был.

— А! Вот и встретились!

Я вспоминаю молодого пехотного лейтенанта, который был на той вечеринке, где я познакомился с Ольгой.

— Вот это встреча! — восхищается Константин. — Славяне! Вы даже не представляете, кого нам с неба занесло. У нас в гостях — заслуженный артист Военно-воздушных сил старший лейтенант Андрей Злобин!

— Гвардии капитан, — поправляет его Ненашев.

— Прошу прощения, но это сути не меняет. Женя, — обращается Константин к одному из командиров, — я в твоей роте гитару видел. Она жива?

— Жива.

— Все, славяне! За нами — выпивка и закуска, а за авиацией — звуковое оформление. Вечер у нас получится — на всю жизнь запомните. Ручаюсь!

— Многообещающее заявление, — усмехается Ненашев.

Пока он с командирами решает вопрос об “организации” вечера, мы с Лавровым рассказываем друг другу об общих знакомых. Весть о героической гибели Ивана Тимофеевича буквально потрясла его. Зато несказанно обрадовали его мой рассказы о Сергее. “Он всегда был мировой парень!” Особенно Константина удивляет то, что Ольга стала моей женой.

— Это просто потому, что ты — со стороны. Мы-то все знали, что Ольга — неприступная красавица. А после Женьки к ней вообще боялись подходить. Ты ведь понял, о чем я?

Внезапно он мрачнеет.

— А ведь я его недавно видел.

— Кого?

— Женьку Седельникова. Он сейчас в особом отделе армии. Контрразведка или что-то в этом роде. Как бы он не узнал про вас с Ольгой, напакостить может здорово.

— Ерунда. Сейчас не 38-й год. Сейчас война. На фронтового летчика дело не заведешь, а Ольгу он вряд ли обижать станет.

— Как сказать. Это такая категория людей, что им на все наплевать, даже на свою любовь, хоть и бывшую.

— Хорош, мужики! — прерывает нас комбат. — Соловья баснями не кормят. Прошу к столу.

На столе уже стоит солидная бутыль самогона и немудреная, но обильная фронтовая закуска. При виде ее во мне сразу просыпается острое чувство голода. Умял бы все, что на столе, в одни ворота.

В блиндаже довольно тепло, я снимаю меховую куртку и расстегиваю “молнию” комбеза. На свет божий являются мои регалии. Комбат удивленно свистит:

— Вот это, я понимаю, иконостас!

— Это ты “боевиков” уже на фронте получил? — спрашивает Константин. — В мае, я помню, у вас с Сергеем по Звезде только было.

— Где же еще. Кстати, у Сергея — такой же набор.

— Ну, вы даете! Если не секрет, сколько немцев уговорил, что летать больше не стоит?

— Скромничать не буду, сегодня был двадцать седьмой.

— Ну, славяне! У нас в гостях не просто гвардеец. У нас в гостях гвардейский ас! А Серега как?

— У него тоже за двадцать.

— Вот за это и выпьем! — говорит Ненашев, протягивая мне кружку. — За крылатую гвардию, за красных соколов! Дай им бог и дальше так же крушить этих стервятников!

Ядреный самогон обжигает глотку. Крякнув и закусив кващеной капустой, я показываю Ненашеву, чтобы он разбил по второй.

— Где вы берете такое забористое зелье?

— На дивизионном складе гэсээмщик его гонит. Только никто не может понять из чего. Злые языки утверждают, что из солярки и автола, но тем не менее пьют. Продукт, сам видишь, получается неплохой.