— Ничего особенного. Конечно, вероятность такой встречи была исчезающе мала. Где-то бесконечно малая, Время знает какого порядка. Но… Вспомни, когда ты моделировал на компьютере наше возвращение на аэродром, что он тебе выдавал? Ты же сам рассказывал и жаловался, что ничего понять не можешь.

— Но все-таки какие последствия может иметь эта встреча с самим собой?

— Никаких. Ты встретился не с самим собой, а с настоящим Андреем Злобиным.

Это параллельная фаза, а скорее всего гармоника той фазы, где ты работал.

— Почему ты так считаешь?

— Да потому что в той фазе Андрей Злобин, то есть ты, погиб, а здесь он живой.

— А может быть…

— Не может! Я после твоего спора с Магистром несколько раз тщательно проверила сцену твоей, то есть Андрея Злобина, гибели. Все искала зацепку, чтобы вернуть тебя назад. Но факт остается фактом. Андрей Злобин погиб вместе с самолетом во время взрыва.

— Но вот Андрей сказал, то его взрывом выбросило из кабины…

— Его выбросило, а тебя просто не могло выбросить. Фонарь закрыт, ремни не расстегнуты, как тебя могло выбросить? Когда твой «Як» загорелся, ты принял решение и даже не делал попыток спастись. Ты же сам говорил, что в то время искал смерти.

— Да, все так и было, — соглашаюсь я.

— Ну, ладно, с этим мы разобрались, а вот в честь чего полковник Злобин подарил гауптштурмфюреру Вольфсдорфу коньяк? — интересуется Лена.

— А в честь того, что именно Вольфсдорф сбил тогда Злобина над Рославлем, а через минуту сам был сбит Николаевым.

— А откуда он это узнал?

— Я ему сказал…

— Ты?!

— Ну, Вольфедорф, какая разница? Память Вольфсдорфа подсказала мне подробности этого боя с его точки зрения. Я уточнил у них детали и все рассказал.

— Ну, ты и рисковый! Он же мог тебя сразу шлепнуть…

— Нет, не мог. Ведь это был или я сам, или наш Андрей. Скорее — Андрей. А он на такое не способен.

Лена только головой качает и глаза таращит:

— Интересно, Андрей ведь наверняка смотрел всю эту сцену. Что он при этом думал?

— Ладно, вернемся, узнаем. А сейчас,. — предлагаю я, — давай граммов по пятьдесят выпьем, остальное оставим Курту с Ангеликой. А сами пойдем домой.

Лена соглашается и, выпив, растягивается на койке:

— Ох, и устала я, Андрюша! Всего-то один день на войне, а устала смертельно. Как они уже который год воюют? А как ты сам тогда почти пять месяцев выдержал?

Я уже лежу на свободной койке и, глядя в потолок, отвечаю, многозначительно подняв палец:

— Мы — летчики!

— А не саксофонисты! — смеется Лена. Но я уже ничего не могу ей ответить. Усталость и выпитое берут свое. Проваливаюсь в бездну сна.

— Знаешь, Андрей, что самое хорошее в нашей работе? — спрашивает Лена, едва мы с ней приходим в себя.

— Что же? Любопытно будет узнать твою точку зрения.

— То, что мы всегда возвращаемся. Как бы ни был труден путь к дому, мы все равно возвращаемся. Великое Время! Как приятно снова увидеть эти панели, компьютеры и приборы!

— И Магистра! — подхватываю я.

— Особенно тебе! — смеется Лена, одеваясь. — И особенно сейчас!

— Ладно, Ленок, победителей не судят…

— Еще как судят! Сейчас сам увидишь. Помнишь у Гюго «Девяносто третий год»? Там маркиз награждает канонира за подвиг орденом, а потом приказывает его повесить за допущенную им оплошность. Так вот, предсказываю, что сейчас тебя ожидает в основном второе.

Моя подруга, как всегда, оказалась права. То, как встретил нас Магистр, живо напомнило мне старый анекдот. «Вот я и вернулся, папа. Это моя жена и дети. — Очень хорошо. Но я-то тебя за табаком посылал».

При нашем появлении Магистр хмуро кивает и показывает рукой на мониторы. На одном из них — ряды темпоральных уравнений, а под ними — значение детерминанта… Он — мнимый! Меня прошибает холодный пот.

— Полюбовался? — мрачно спрашивает Магистр и показывает на другой дисплей. — А это — твои уравнения. Здесь детерминант, хоть и весьма малый, но все-таки больше нуля и, самое главное, вещественный. Это-то всех и ослепило. А видишь, чем отличаются уравнения?

— Одним членом.

— Правильно! Хоть это заметил. Ну, а что это за член?

— По-моему, фактор личности.

— Угадал! Не зря учили. А помнишь, как мельтешила картинка, когда компьютер моделировал завершение операции? Теперь смотри сюда.

На третьем дисплее я вижу, как четверка «Яков» атакует пару «Мессершмитов». Все четко, никаких мельканий и раздвоений, но картина несколько иная, чем была у нас с Леной. Правда, исход тот же самый. «Молнии» есть «Молнии», но ход боя совершенно другой, за это я могу поручиться.

Магистр поясняет:

— Здесь срез времени взят из памяти компьютера на момент твоего внедрения. Только одно отличие: в кабине не ты, а Анри. А вот уравнения с фактором личности Краузе.

Магистр показывает на четвертый дисплей. Там детерминант твердо положительный. Настолько твердый, что его даже пощупать хочется.

Закуриваю и сажусь в кресло. Мне уже ясно, что как разработчик операций я не состоялся. Это не для меня. Куда бы здесь провалиться? Чтобы скрыть свое состояние, глубоко затягиваюсь и пускаю дымовую завесу.

Магистр смотрит на меня так, словно решает, что ему со мной делать? «Канделяброй оглоушить аль подушкой придушить?» Неожиданно он подходит к бару и достает традиционную бутылку и три рюмки.

— Я был решительно против присвоения тебе категории Гамма. Но Катрин приняла весь огонь на себя, да и я тоже был хорош. Поторопились мы…

Магистр замолкает, потом машет рукой:

— Словом, давай выпьем за Бакалавра Гамма-один! А заодно и за случайность, которая помогла нам избежать схлопки.

— А что за случайность, Магистр? — спрашивает Лена.

— Это то, что ведомым к нему была назначена Ангелика Кранц, а не мужчина. Тогда на задание вместе с тобой пошел бы Андрэ. Вот, смотри!

Магистр набирает код. На дисплеях мелькают ряды уравнений, пляшут сложные кривые … Внезапно помещение оглашается тревожными пульсирующими звуками, а на всех почерневших дисплеях ярко горят жирные красные восклицательные знаки.

— Схлопка! — поясняет Магистр. — Это я ввел фактор присутствия Андрэ.

Я ошеломлен и долго не нахожу, что сказать. Потом все-таки лепечу бессмыслицу:

— Но Магистр, кто же мог такое предвидеть…

Лена смотрит на меня с сожалением, а Магистр очень спокойно, мягким, отеческим тоном поясняет мне:

— Андрэ. Если мы здесь будем не в состоянии предвидеть такие моменты, то нам пора прикрывать лавочку и всем составом перебираться куда-нибудь в XXV или XXX век. Нечего нам тогда и соваться в реальные фазы со своим воздействием на грани фола.

Он снова замолкает, потом спрашивает:

— Элен, у меня седины не прибавилось?

— Да вроде нет.

— Что мне делать, Элен, с этим мальчишкой? Я думал, что не переживу того момента, когда он начал выяснять со Злобиным, кто кого сбил в сорок первом году. Ну зачем тебе это понадобилось? — устало спрашивает он.

— Я подумал, что он — это я и что сейчас, прямо на моих глазах, произойдет схлопка…

— Когда-нибудь я загоню тебя в настоящую схлопку, — мечтательно произносит Магистр, и по его тону я не сомневаюсь, что он это сделает. — Там ты прочувствуешь, что это такое. Какого черта ты провоцировал Злобина на эти приятные воспоминания? Ведь ты был на грани разоблачения, да еще и Элен подставлял при этом! Нет, Андрэ, с тобой не соскучишься.

Он еще какое-то время смотрит на меня, как на комод, размышляя: переставить его или выбросить:

— Глаза бы мои на тебя не глядели! В гроб ты меня вгонишь раньше времени, Андрэ. Я вот даже не знаю, стоит ли отправлять тебя завтра на такое рискованное задание? После твоей сегодняшней выходки я бы ни за что не пустил. Но Совет настоял, что, кроме тебя, никто с этим не справится. Я так и не смог их убедить в том, что ты еще не хроноагент в сане Бакалавра Гамма, а мальчишка. Именно! Под внешностью серьезного мужчины скрывается безответственный подросток, для которого вся наша работа — сплошные приключения и романтика. Он все еще думает, что мы здесь в игрушки играем!