Пистолет падает к моим ногам. Я запихиваю их оружие ногами под кровать, достаю из-под подушки револьвер, взвожу курок и только тогда вставляю на место защелку ударника. Гуго уважительно качает головой, наблюдая за моими манипуляциями.

— Давайте ваши вопросы.

— Вы — люди де Ривака?

— Да.

— Он здесь?

— Нет.

— Где он сейчас?

— В Млене, в гостинице «Перл».

— Ну что ж, Симон, вы свободны. А что касается вac, Гуго, то с вами я хотел бы продолжить беседу.

— Но вы же обещали, граф! Где ваше слово лейтенанта мушкетеров?

— Не надо оскорблений! Вы меня не так поняли.

Нагибаюсь и достаю из-под кровати шпагу Гуго.

— Мне плевать на ваши слова о кардинале Бернажу. Каждый волен поклоняться кому пожелает: Христу или сатане, исповедоваться кому пожелает: Бернажу или Маринелло. Меня это не волнует. Но я — лейтенант мушкетеров его величества и не могу оставить безнаказанным оскорбление моей государыни. А так как не в моих правилах убивать безоружных, то вот ваша шпага. Сейчас я возьму свою, мы выйдем во двор и… Кстати, Симон, у вас есть еще три сообщника. Уведите их подальше, чтобы нам с Гуго не мешали. Имейте в виду, бомбу я на всякий случай возьму с собой. Возьмите вашу шпагу, Гуго.

Гуго хватает шпагу, и глаза его загораются.

— Я беру свои слова назад, лейтенант, вы умеете держать слово. Но вы совершаете ошибку.

— Увидим. Симон, открой дверь. Гуго, вы спускаетесь первым. Не бойтесь, я не ударю вас в спину.

Перед выходом мы с Гуго несколько задерживаемся, чтобы дать Симону время освободить двор. Гуго шепчет мне:

— Вы допустили большую ошибку, граф. Я — бретер и к тому же бывший учитель фехтования. Считаю, что вы должны это знать.

— Не беспокойтесь, Гуго. Я — настоящий, а не бывший лейтенант мушкетеров. Вы, наверное, забыли это?

— Ну, что ж, пусть свершится судьба.

Гуго действительно хорошо владеет шпагой, это показал первый же его выпад. Поэтому я решаю не искушать судьбу, а применяю технику, ему еще неизвестную. Во встречном выпаде, совместив защиту с нападением, я выигрываю темп и пронзаю Гуго горло. Все кончено за три минуты.

— Уберите вашего товарища и больше не попадайтесь мне на дороге! — кричу я в темноту и иду досыпать дальше.

Наутро мы отправляемся в дальнейший путь. Теперь наш отряд вместе со мной насчитывает уже двенадцать опытных бойцов. Это серьезная сила.

— По-моему, ночью во дворе кто-то дрался на шпагах. Я сквозь сон слышал звон клинков, — говорит де Вордейль, когда мы выезжаем из ворот.

— Я ничего не слышал. Может быть, кто-то из наших мушкетеров поссорился с кем-нибудь из постояльцев, а может быть, вам приснилось.

— Все может быть, — улыбается маркиз.

Больше мы об этом не вспоминаем. К концу дня утомительного пути мы достигаем берега Коры и, проехав по нему пять километров, прибываем в «Зеленый Дятел».

Пока мушкетеры устраивают коней, а де Вордейль хлопочет насчет ужина и ночлега, я выясняю у слуги, где мне найти Питера Лачину. Тот показывает мне высокого человека с русыми волосами и бородкой, который сидит за столом у окна и задумчиво смотрит на реку. Момент подходящий. Но я решаю не искушать судьбу и подаю сигнал запроса связи. Мне тут же отвечает Сгремберг:

— Все чисто, Андрей. Двое ребят из отдела Ричарда постоянно наблюдали за ним.

Я подхожу к столу.

— Скажите, пожалуйста, паром работает только днем или можно переправиться и ночью?

Питер Лачина внимательно смотрит на меня и медленно, с расстановкой отвечает:

— Можно и ночью, но только за особую плату и без грузов.

— Здравствуйте, Питер. Я — Джордж Саусверк, лейтенант мушкетеров его величества. Мне надо переговорить с вами.

— Я к вашим услугам, господин лейтенант. Я ждал вас.

— Пойдемте на берег реки. Здесь слишком много глаз и ушей.

Питер согласно кивает, мы встаем и идем к выходу. На ходу я говорю де Вордейлю:

— Постарайтесь, чтобы моей беседе с этим купцом никто не помешал.

Обернувшись на выходе, я вижу, что де Вордейль о чем-то договаривается с Сен-Реми, и успокаиваюсь. Нам никто не помешает, кроме… Кроме Маринелло!

На берегу реки мы останавливаемся, и я передаю Питеру конверт императрицы со словами:

— Одна высокопоставленная особа поручила мне передать вам это письмо.

Питер Лачина внимательно осматривает печать.

— Да, это личная печать княжны Ольги, — он благоговейно прикладывается к ней, как к реликвии.

— Странно. Письмо мне передала Нина Матяш. И насколько мне известно, она же и запечатывала это письмо.

— Кто такая Нина Матяш?

— Фрейлина государыни и ее самое доверенное лицо.

Я отвечаю машинально, а сам лихорадочно соображаю, как сообщить Питеру инструкцию, чтобы этого не узнал Маринелло. Тут меня осеняет, и я подаю сигнал.

— Слушаю тебя, Андрей, — отвечает мне Стремберг.

— Нельзя ли перед передачей письма адресату внедрить в Питера Лачину нашего агента? Я не рискую раскрывать ему секрет конверта, может подслушать Маринелло.

— Хорошо, мы это сделаем, но поясни, ради Времени, в чем тут фокус. Или ты думаешь, мы что-нибудь поняли, из той тарабарщины, на которой ты любезничал с Ниной Матяш?

— Если вскрыть печать, содержимое конверта сгорит. Письмо надо вскрывать, надрезав конверт.

— Гм! Эта Нина — умная и изобретательная особа. Еще что?

— Мы можем блокировать какую-нибудь личность от внедрения в нее агента ЧВП?

— Трудно, но можно. В данный момент твой собеседник блокирован. Кого ты еще предлагаешь блокировать?

— Двух гвардейцев, которых я дам в сопровождение Питеру Лачине.

— Будет сделано. Действуй дальше.

— Господин Лачина. Куда и когда вы поедете дальше?

— Завтра утром через Кору переправят два воза с товарами, которые я якобы ожидаю. Мы сразу же отправимся через Мазовию в Гомель, где меня встретит князь Холмский. С ним я доеду до Суздаля. Или передам письмо ему, если он даст мне новое поручение.

— Ясно. До Гомеля вас проводят два моих гвардейца.

— Зачем это?

— Епископ Маринелло приложит все усилия, чтобы заполучить это письмо, и не остановится ни перед чем.

— Мои попутчики — надежные люди.

— Ни на кого нельзя полагаться в данном случае.

— Почему?

— То, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, а этого Маринелло не пожалеет. Тот человек, который сегодня утром спас вашу жизнь, ночью может или придушить вас, или просто выкрасть письмо. Смотря, сколько ему заплатят.

Питер задумывается.

— Пожалуй, вы правы.

Разговаривая таким образом, мы доходим до зарослей ивняка на берегу реки. Внезапно там трещат ветки, слышится возня, сдавленные крики, плеск воды. Я выхватываю револьвер, у Питера Лачины так же оказывается в руках пистолет. Но мы опоздали. В зарослях все стихает, а из них выбираются три моих мушкетера и вытаскивают какую-то личность.

— Их было шесть, лейтенант. Четверых мы закололи, один бросился в воду, а этого мы взяли.

Они бросают пленного к нашим ногам.

— Ваша милость! — вопит тот. — Пощадите! Ради спасителя!

— Поздно ты о нем вспомнил, — говорю я, приставив дуло револьвера к его лбу, — но я дарую тебе жизнь, если ты честно ответишь на три моих вопроса. Учти, ответы я знаю, и, если ты вздумаешь лгать, твои мозги испачкают эту траву. Ты человек де Ривака?

— Да.

— Он здесь?

— Нет.

— Где он?

— В Млене, в гостинице «Перл».

— Так. Дайте ему пятьдесят плетей, и пусть убирается к черту.

В трактире мы снова садимся за стол у окна. Питер делает знак слуге, и тот приносит нам ужин.

— Кто такой этот де Ривак? — спрашивает меня Питер, когда мы остаемся одни.