— Неважно, — просипел Птиц отрешенно. — Я… я победил.

— Знаю, — осторожно ответил Лохматый. — Но мы проиграли.

— Почему? — прохрипел послушник.

В ответ нищий медленно повернулся и указал мечом на лагерь. Дальний частокол полыхал, широкие ворота были сорваны с петель. Нгарцы бестолково метались. Одни пытались тушить огонь, другие составляли стену щитов, третьи просто убегали. А через широкие проемы в ограде лилась нескончаемая река имперских войск. Щитоносцы, копейщики, мечники… Легионеры радостно орали, на ходу стреляли из маленьких арбалетов. Поджигали оставшиеся палатки, быстро и деловито добивали воинов арестантского полка.

— Фронт прорвали еще в двух местах, — суховато объяснил бродяга. — Четвертый пехотный уничтожен. Лагерь третьего окружен. Объявлено общее отступление… до второй линии обороны.

— А разве… — шепнул парень.

— Да, есть, — перебил Лохматый. — Нгарцы кто угодно, но не дураки. Иначе бы не продержались так долго. С какой-то стороны жаль. Раньше были рыцарственным и благородным народом, образцом доблести и чести. Но война научила хитрить и изворачиваться… Пойдем, сэр Птиц. Пойдем, дорогой.

— Куда?.. — равнодушно спросил лекарь.

— К Мрону на кулички! — рявкнул безумец. — За лагерем есть ложбинка. Я целый месяц туда часовым ходил, разведывал. Если повезет, выберемся к лесу. А там неделька по глухим чащам — и мы на территории Золотой империи.

Лохматый резко наклонился, схватил послушника за руку. Рывком воздел на ноги, подставил плечо и потащил вправо. Лекарь не сопротивлялся, с безразличием переставлял ноги. Но когда оказались в тени уцелевшего частокола, внезапно уперся пятками в землю. Безумец заворчал с недовольством, попытался тащить силой. Но перехватил взгляд мага и замер, со стуком захлопнув рот.

— Она умерла… — прошептал Ирн. Всхлипнул, вытер слезы кулаком.

По лицу нищего прошла судорога, брови сошлись на переносице. В глазах промелькнули понимание и сочувствие. Лохматый шепнул в ответ простое: «Пойдем!» И послушник подчинился…

— Эх-х-х… Помнится, был когда-то в столице Коленала приличный трактирчик, — с мечтательным выражением лица проворчал Макс. — Туда герцоги и принцы хаживали. А мы как раз с дела пришли, в карманах золото звенело. Ну и завалились. Столько мяса я в жизни не видывал. Печеные гуси с яблоками, говядина с чесночком и заморскими травками, вымоченная в вине баранина. А кабанчик, кабанчик!.. Ну вылитый буйвол! Жирненький, мясистый… видать, травой кормили, чтоб мяса побольше нарастало. А приготовлено как! М-м-м… Прям во рту таяло. Хрустящие ушки, тонкие ребрышки, нежный окорок. Король кабанов, ей-богу!..

Воин показывал руками, прищелкивал языком. А в иные моменты казалось, подавится слюной. В глазах голодный огонек, на щеках нездоровый румянец. Ноздри подергивались, словно Малыш чуял божественный аромат. Пальцы хватали не воздух, а сочный кусок…

Косые солнечные лучи прятались за стволами, лукаво подмигивали. Воздух был свеж и удивительно прозрачен, напоен ароматами земли и терпкой сухости, живого дышащего леса. Чуть дальше в низине рядом с мелким ручьем белесыми облачками колыхался туман. То тут, то там пробивались первые весенние травинки. Слышались журчание, плеск и хлюпанье.

Пять человек сидели в ложбинке. Изможденные, израненные и обожженные. Лица бледные, взгляды затравленные и дикие… Ночное сражение и поспешный побег измотали даже самых стойких и сильных. Но удача улыбнулась. Удалось избежать встречи с имперцами, пробраться к глубокому оврагу. Бежали, ползли и прыгали ночь напролет. Порой замечали огни факелов и костров, слышали голоса. Падали на землю и зарывались в листья, надолго замирали. Редкие патрули и случайные отряды проходили мимо, беглецы мчались без оглядки. И под утро убедились: погони нет, места пошли относительно безопасные.

Ручей подвернулся очень кстати. Воины напились, кое-как смыли кровь и гарь. Обнаружилось, что почти у каждого имеются легкие ранения. Малышу задели предплечье, Хоме — бедро и левую руку, бродяге сломали ребро ударом топора… Послушник срастил раны, повысил регенеративные способности организмов. Бойцы немного повеселели, начали переговариваться. Хромой бормотал молитвы старым богам, клял имперцев. Макс неожиданно вспомнил о еде. Начал ныть, что не успел поужинать. Да и сколько той еды, что давали в лагере?! Каша да сухари. А настоящий мужчина должен кушать мясо, чтоб быть сильным, ловким и яростным…

К всеобщему неудовольствию, пятым беглецом оказался не Кайл. Рыжеволосый весельчак и балагур остался в позорной яме и наверняка погиб. А в ложбинке за полудесятком увязался Хар… Ирн помнил командира второй сотни. Гордый и честный рыцарь, прекрасный боец. Но, к сожалению, чересчур молодой — семнадцати лет от роду. И соответственно упрямый как баран, чрезмерно энергичный и заносчивый… Хар валялся без сознания после удара одного из имперцев. Но вскоре начал приходить в себя, заметил зарево над лагерем и несколько теней. Интуитивно пополз следом, окликнул. Вот так в отряде и появился надсмотрщик. Пока бежали по дну оврага, нгарец помалкивал. Но после излечения Птицем пришел в себя, принялся осматриваться. Никто не сомневался — юнец грезит славными боями и красивой смертью. Возраст такой.

— А еще там чудной напиток подавали, — продолжал рассказывать Макс. Почесал заживающую рану, скривился. — Черный как уголь и горький. Хозяин трактира баснословные деньги содрал. Но как по мне — обыкновенная бурда. Кохве, кажется… Тарки привозят из дальних стран. Ребята по золотому за маленькую кружку отваливали. Потом давились и плевались. Будь я проклят, если стану выкидывать деньги на такую муть. Не-ет, лучше жахнуть нашего эля. Прозрачного, пенистого, из дубовых бочечек. И чтоб на донышке листики плавали, букашки всякие. Глотнешь — горло щиплет. В теле свежесть, а в голове приятная легкость.

Малыш сидел, привалившись к стволу дерева. Щеки бледные как мел, мощный лоб покрывали ссадины и шишки. Невдалеке расположился Хромой. Старик кряхтел и сопел, возился с сапогами. Вытрушивал пыль и мелкие камешки, перевязывал ноги грязными тряпками. Борода припалена, лицо темное и исцарапанное. Молодой рыцарь расположился сбоку, упорно точил меч. Доспехи помятые, на виске еще свежая кровь. Но Хар изо всех сил храбрился, пытался выглядеть сильным и красивым. Получалось неплохо. Паренек был потомственным аристократом. У таких в крови способность строить каменную морду лица. Но выдавал взгляд.

Тревожный, перепуганный. Еще бы — мир рухнул. Вчера командовал людьми, учился у старших воинской науке. А сегодня стал бродягой и изгоем. Подчиненные погибли, ты сам на краю пропасти. Неверный шаг — и настигнут враги. А дорамионцы, как известно, сущие варвары. Кодекс Галантности не блюдут, в плен ради выкупа не берут. Если попадешь на особо фанатичных, повесят на суку кормить ворон…

Лишь Лохматый и Птиц выделялись на фоне остальных. Оба задумчивые и напряженные. Нищий восседал на камне у ручья, о чем-то размышлял. Капюшон был откинут, солнечные лучи гладили небритые щеки. Тени сгустились в провалах морщин, у носа и губ. Одежда потрепана, на наплечниках пятна гари. Любой человек, даже самый пылкий и яростный, вряд ли рискнул бы обратиться к безумцу. Слишком сильное создавалось ощущение, что за черными глазами притаился голодный зверь.

Послушник сидел на коленях вдалеке от остальных. Одежда изорвана и окровавлена. В прорехах виднелись царапины, вздувшиеся шрамы. Но Птиц не замечал зуда и боли. Первое время просто смотрел в одну точку, крепко сжимал посох. Потом подбежал Колючка, начал ластиться. Лекарь осторожно погладил зверька. Достал из мешка книги, полистал. Начертил на земле какую-то схему. Принялся водить пальцем, шевелить губами. Но стало ясно — Ирн едва сдерживается, чтобы не закричать.

— Счас бы того кабанчика, — пробубнил Малыш. — Или хотя бы кусочек курочки. Да что там — я б и от нашей полковой баланды не отказался!

— Малыш, уймись, — перебил Хромой.