— Быстро под кровать, бери шкуру от камина, и ляг на нее. И не двигайся там, что бы ты не слышала. Рукой зажми рот, и молчи как рыба! — я шикнула на нее максимально страшным голосом. Она скользнула под кровать, и я со стороны двери навесила с кровати покрывало.

Сига отодвинула стул и вышла. Я быстро переоделась в пижаму, и легла в постель. Меня терзали сомнения по поводу Сурома, и Сига могла теперь быть в опасности, если этот человек узнает о ее лжи. Но Сига ведь не могла узнать планов по поводу Оми и Сурома, значит, ей должны поверить. Я успокаивала себя тем, что навет на человека, который мучает ягнят и бьет сестер — не самое страшное зло. Бог видит мои искренние намерения, ну, или я открою детский дом, или еще что-то. Нет, за ягнят мне Бог еще сдачу даст.

Дверь открылась резко, я села в постели, и заорала так сильно, насколько могла. Девушка, что открыла дверь, уронила свечу. Она погасла и мы погрузились во мрак. Теперь мы орали вдвоем с ней. В комнату забежали два охранника следом за Шанари.

— Схватите ее, схватите, она ворвалась ко мне в комнату, она хотела убить меня, чтобы одрус Ваал не получил моих знаний, — я встала на кровати, и орала, указывая на служанку, что вошла первой.

— Нет, я не хотела убивать ее, я ищу Оми, как велела Шанари. — она смотрела на охрану широко открытыми глазами, а те в свою очередь, уже готовы были схватить ее, потому что услышали самые главные для их ушей слова «убить» и «Ваал».

— Все замолчали, — Шанари сорвалась на визг, ее голова тряслась так сильно, что мне стало жаль ее. — Отра, если здесь нет Оми, идемте дальше, Сири, прошу простить мою девушку, мы не хотели вас напугать.

— Позовите срочно Сигу, я не могу спать одна, я боюсь, что ко мне войдут и мне навредят, а одрус Ваал надеется на меня! — я играла припадочную истеричку, которая визжит при виде волоса в супе.

— Сейчас ее найдут, Сири, отдыхайте! — она вытолкала всех из комнаты, и закрыла дверь. Я ойкала и айкала, немного хныкала еще пару минут.

Подставила под ручку двери спинку стула, и вернулась к кровати. Какая же красивая луна была в окне. Плохо, что здесь нет камер, я могла бы получить Оскара.

— Оми, ты как? — я осторожно и шепотом спросила под кровать.

— Я чуть не обмочила вам тут все, когда вы, тала Сири, заорали как курица, которую поймала свинья, — она высунула голову из-под кровати. Мне можно встать?

— Лежи пока там. На улице все еще беготня, вдруг еще раз захотят войти — Я встала возле окна — девушки плачут, и просят отпустить их, ведь они точно не знают, но Шанари обещает их остричь, и отправить на двор со свиньями, пока они не вспомнят где их подруга.

Здесь есть двор со свиньями. Давайте, рассказывайте, что у вас еще есть. Кстати… Оми знает на много больше, чем Сига. Она должна рассказать вообще все о замке. Все мелочи. И тогда, может быть, мы увидим другие варианты сценария…ммм, как жаль, что это не фильм, это теперь моя жизнь. Другие варианты… для поиска помощи для побега.

Сига постучала нашим кодом — три длинных и три коротких, я отодвинула стул, впустила ее.

— Когда на кухню пришла Шанари, я чистила овощи для завтрака. Она сказала, что вы ждете меня, и хотела выйти, но потом обернулась, и спросила — не видела ли я Оми. Сири, я сказала все как ты сказала.

— Что именно? Скажи слово в слово!

— Сказала, что поздно вечером видела ее во дворе за пальмами с охранником. Прямо перед сном, когда несла нари с молоком для талы Сири. Они меня не видели. Тогда она спросила как выглядел охранник. Я ответила, мол, они на одно лицо для меня, но у этого странный плоский нос. А потом я упала на колени, и попросила Шанари не выдавать, что я рассказала, потому что у него такой свирепый вид. А до вас сейчас заходила кухарка, и она сказала, что Оми ищут, она пропала. Кухарка мне сказала, что родители Оми говорят, мол, она приходила ненадолго, но ушла. Я уже хотела идти к вам, тала Шанари, чтобы рассказать, что видела ее вечером.

— Отлично, Сига. Принеси нам отвар с медом и молоком, хлеба. И посмотри, что там творится.

Сига ушла, и я снова подперла дверь.

— Отец сказал, что я ушла обратно. Он даже не волнуется наверно, тала Сири. Почему они меня разлюбили, как это произошло? Они говорят, что знают как лучше, а мне так не лучше, мне так очень страшно, и некуда спрятаться — она опустила голову на предплечье и тихонько плакала. Я не стала ее успокаивать, и она засопела. Заснула.

Утром нам ничего не осталось, как накормить Оми, и попросить ее остаться под кроватью. Сига должна была иногда подниматься в комнату, подпирать дверь, и давать ей немного размяться. За мной пришла Шанари, и сообщила, что одрус Лим хочет сам проводить вас, и показать рудники.

— Шанари, я с удовольствием поеду и посмотрю на эти прекрасные земли — я шептала, словно сорвала голос. У меня была идея.

— Что с тобой, Сири, что с вашим голосом? — она заметно забеспокоилась.

— У меня очень слабое горло, и я сейчас несколько дней смогу только шептать — вчера я испугалась, и сорвала голос. — я сделала плаксивое лицо, и чтобы не видеть моей очередной истерики, Шанари подала мне плащ.

Я надела плащ, капюшон, и пошла следом за ней. За нами шла Сига. Она усадила меня в карету, и вошла обратно в дом к Шанари.

— Одрус Лим, добрый день, я рада с вами путешествовать — шептала я, не снимая капюшона.

— Почему вы шепчете, и не снимаете этого колпака, Сири?

— О, одрус Лим, вчера в замке случилась совершенно глупая ситуация, и я испугалась, и сорвала голос. Мое лицо сейчас не в лучшем состоянии, я бы не хотела предстать перед вами в таком виде, — я шептала слаще знаменитого змея, что уговаривал Адама и Еву надкусить плод. Я помнила его потные ладошки, когда он сжимал их при нашей первой встрече, и помню этот сальный взгляд, дорогой мой Лим. Ты даже не узнаешь, что станешь моим проводником. Воистину, похоть, подкрепленная каплей надежды со временем делает человека слабым.

— Хорошо, дорогая Сири, берегите горло. Я буду рассказывать вам, и показывать. А вы смотрите в окно. Я обещаю не смущать вас.

— Спасибо, вы такой добрый и внимательный, — я из-под капюшона увидела, как он, сидя передо мной сжимает свои ладони поочередно. Нервничает. Это очень хорошо, Сири. Вот оно — слабое звено.

Я протянула руки вперед, словно ищу его руки, и подняла ладони кверху. С одной стороны, это было жестом открытости, честности, а с другой — некоей доступности. Этот жест давал надежду Лиму. Он положил ладони на мои, его руки дрожали. Он сжал мои ладошки, я слегка ответила, и тут же высвободила руки, укутала в плащ и повернулась к окну, чуть подняв капюшон.

Мы ехали в этот раз не в сторону города, и я оттягивала край капюшона, чтобы видеть дорогу. Мы двигались вдоль моря не меньше трех часов. Лим передал мне кружку с вином, в руке у него был небольшой кувшин. Сказал, что это скрасит нашу поездку. Я пригубила и поблагодарила его. Ну не станет же он меня спаивать в первый день нашей одиночной поездки.

Дорога повернула от моря к лесу вдали. Когда мы доехали до него, это оказался бамбук, если это был не он, то очень похожая трава. Да, как ни странно, бамбук — это злак, и он ближе к пшенице, чем к деревьям. А такой большой, видимо, просто потому, что может. Некоторые были словно огромные трубы, уходящие в небо. Между ними пыталась выжить молодая поросль — как раз на удочки. Почему они его не используют? Горит он хорошо только сухой, а вот поделок можно делать бесчисленное множество.

После довольно темного бамбукового леса дорога спускалась в долину. За которой уже видны были горы. Уже отсюда, на северной стороне горы были видны разносы — гора вырабатывалась огромной лестницей. Она выглядела как одна из сторон пирамиды Хеопса. Сколько лет ее нужно бить вручную?

— Одрус Лим, сколько холодных вы работаете на этой горе? — шептать быстро надоедало, но я терпела.

— Уже три руки холодных. Мы даже не думали, что получится так красиво. Одрус Ваал научил нас многому, и потом все передал мне. Я уже две руки холодных занимаюсь этими рудниками. На южной части есть огромные ямы, которые пробивают глубже и глубже. Там больше камня, который становится железом. — он очень хотел хвастануть, но не мог не упомянуть Ваала.