Он шел за мной к телеге, и все оглядывались на нас. Севар даже не задал вопросов при кузнеце, дождался, когда тот положит лист в телегу, куда я указала, и уйдет.

— Сири, ты никак решила кузню открыть, или просто понравился материал? — отец то-ли улыбался, то-ли хотел заплакать от такой покупки.

— А я, отец, думаю, в дороге, когда все расскажу тебе, ты пожалеешь, что один взяла. — лукаво улыбаясь ответила я Севару, — пойду еще пройдусь по рынку, мало-ли чего увижу.

— Пройдись, пройдись, а я пока рыбу досолю, составлю бочки в телегу, да закрою все.

Очень внимательно разглядывала ряды — каждая мелочь могла оказаться необходимостью. Заморские торговцы в полной мере выставили все, что привезли, и я увидела их возможности. Только вот было понятно, что здесь нет ничего, на самом деле, ценного. Это как если в нашем мире производители высокоточного оружия начнут торговать деревянными ложками и грубой тканью.

Я не пожалела денег, и купила три пары высоких сапог из сукна, примерно прикинув размер Севара. Рассталась еще с девятью суалами, но это смешные деньги. Дома такие были только одни — Севар в них ходил на охоту, рубил дрова, и просто носил в мастерской. У нас были только низкие, нам не предполагалось выбегать дальше загона с овцами и до реки за водой. Сейчас я и доеду в тепле, и зимой будем на улице спокойно трудиться, а работы я придумала на зиму очень много, в том числе и на улице.

На берегу у мелкого местного торговца купила рыболовные крючки, думаю, в нашей реке тоже есть рыба, раз есть мальки. Но рыбу местные не особо ловят, или я не видела. Севар точно не рыбак. Летом он возится с пчелами, а зимой с деревом. А после той рыбы с белоснежным мясом мне не полезет в горло ежедневная каша.

На заморских рядах нашла плащи из их материала, как на шатре, похожего на парусин — плотные и как будто пропитанные чем-то. Нити очень плотно прилегали друг к другу. Взяла два последних не думая, в сырую погоду если надеть на шерстяной свитер, точно не замерзнешь.

К телеге я пришла груженая как ослик, Севар начал нервничать. Я его успокоила, что денег достаточно на еду, а на носках мы еще заработаем, даже на местной ярмарке. А когда зимой привезем свитера и куртки, уедем с огромными деньгами. Шерсть больше не будем продавать. только изделия.

Он упаковывал покупки, а я решила сделать еще один круг, и купить местные фрукты. Сахара здесь не было, но можно купить мед, и что-то довезти в нем. Остановилась на недорогих, продающихся здесь на каждом шагу желтых фруктах. На вкус, что-то среднее между грушами и айвой. Жесткие, но как объяснил продавец, через пару недель будут как мед, и доедут до дома, а там надо быстро есть. Я взяла две больших корзины. Потом нашла орехи вроде наших кешью и арахиса. Тоже сгодятся, и в дороге хороший перекус. Взяла полмешка. А дальше у меня упало забрало, потому что я увидела бочки с морской капустой. Это же драгоценный запас йода, но судя по тому, что никто не рвался купить ее, никто и не знал — что теряет. Белый сладкий хлеб был на расхват, очередь стояла даже ночью, и продавали его ломтями, а капуста стояла почти не тронутой.

Купец так удивился, что я беру много, что дал мне десятилитровый бочонок, чтобы мне было в чем везти его товар. Подозвал парнишку, который донес его до телеги.

Севар начинал нервничать, но молчал. Попросил посмотреть за рыбой на огне — он жарил куски, которыми мы поужинаем, рядом на доске лежали еще, присоленные и посыпанные травками, чтобы запечь в дорогу. А сам пошел за лошадьми. Я сидела, жевала орехи, запивала настоем травок, и думала о том, что все лошади во время ярмарки стоят в лесу, и я уверена, когда начинается представление, мальчишки привязывают их там, и бегут к морю, осторожно, чтобы не увидели отцы, стороной проходят к пирсу, и не видят ничего кроме диковинных животных и гуттаперчевых девушек. в следующий раз девушек будет больше — толпа клюнула на зрелище и на сладкий хлеб. Люди смотрят только на море. И люди в этот вечер пьяны и усталы. Первый день ярмарки может стать первым днем начала последних дней этого народа. Таары не купцы, таары — завоеватели.

Мы выехали еще до рассвета, на выезде с рынка Севар отдал кругляш-пропуск. Я сидела в своей ямке между бочек и уложенных свертков. Обложилась тканями, накрылась плащом. В какой-то момент, когда мы проезжали шатры туземцев, я посмотрела на них, и увидела того шелкового любителя лошадей. Он стоял возле шатра и в упор, не отрываясь смотрел на нашу телегу. Я сдвинула капюшон со лба, и ответила ему долгим и неотрывным взглядом в переносицу. Мы смотрели друг на друга — он с иронией и игрой, а я с нескрываемой ненавистью и вызовом. Пока телега не повернула, и я посчитала что оборачиваться — много чести.

Я не могла вязать или заниматься в дороге чем-либо еще, это казалось мелочью. Лошадь шла за предыдущей подводой, а я рассказывала отцу о своих новых задумках. На стоянке попросила его срубить мне молодое деревце, а лучше два. Толщиной в мое запястье. На привале он разрубил их на короткие палки длиной по тридцать сантиметров.

Часа два я высунув язык орудовала ножом и топором, и наконец, позвала его к себе. Он умирал от любопытства, потому что все, что касалось дерева, ему было безумно интересно. Он сел лицом ко мне, между нами оставили расстояние, где я начала складывать приготовленные палочки в «колодец». С обеих сторон я аккуратно, ножом, выбрала часть древесины, но не тронула концы. У меня получилась игрушечная версия сруба «в чашу». Так строят дома на Урале и в Сибири с незапамятных времен.

Сначала он воспринял это как игрушку, но, когда я сказала ему что это дом, он замолчал. Я решила не дергать его — пусть переварит информацию.

Через несколько часов он повернулся ко мне и сказал совершенно серьезно:

— Значит, ты все-таки тоже потеряла голову, Сири. Как мой брат. Он давно затерялся на ярмарке, и я по окончанию его не нашел. Он не мог найти спокой, и я потерял его. Сейчас я потерял сына, и скоро потеряю тебя.

— Нет, ты не потеряешь меня. Я люблю вас, вы моя семья. Но есть вещи, которые я знаю. И ты даже не представляешь — как мне страшно от того, что я знаю. — я говорила очень эмоционально, и поняла, что взяла его за руку и больно сжала, ослабила хватку, и продолжила спокойнее, — мне срочно нужно поговорить с нашим карлом, а лучше со всеми карлами.

— О чем ты хочешь поговорить? Я переживаю за тебя, девочка, я хочу, чтобы ты была жива и здорова, когда вернется Бран. Я обещал ему. — он загрустил, когда вспомнил о сыне, но не сдавал позиций, и считал мои желания баловством.

— Севар, — впервые я назвала его по имени, и хотела, чтобы он воспринял меня серьезно, — скоро наши земли ждет беда, большая беда. Хорошо, если у нас есть один холодный, и враги начнут не раньше следующей такой ярмарки, но может оказаться, что они начнут уже в холода. Нужно срочно собрать наших карлов, и отправить к Тирэсу. — я трясла его ладони, и смотрела в глаза.

— Давай поговорим об этом потом, дома. А вот про твой дом из деревьев я готов говорить сколько ты хочешь. Твоя светлая голова рождает хорошие мысли. Так зимой будет намного теплее и безопаснее. — он снова взял в руки игрушечный сруб. Собирал и разбирал его отвернувшись от меня, это означало, что разговор о политике закончен.

По дороге я рассказала, что дом можно законопатить мхом, что не обязательно делать дырку в потолке, потому что у меня есть план на счет трубы, что пол можно делать из стесанных бревен, а не ходить по голой земле. Идея с домом его зажгла, и он сгорал от нетерпения начать, и даже подгонял наш караван, и делал привалы и ночевки короче.

Когда мы въехали в деревню, по моим расчетам, наступил декабрь. Все изменилось: деревья почти оголились, дожди шли практически постоянно, морось растягивала дорожную грязь, и превращала ее в липкую глину.

Иста и Юта встречали нас у самого въезда в стан. Они побежали навстречу, Юта запрыгнула в телегу, и сразу прыгнула в объятья к деду, Я подала руку Исте, и она тоже залезла к нам. Мы накрылись плащами, и ехали обнявшись молча, до самых ворот дома. Я и не подозревала, что буду так счастлива от возвращения.