- Значит, они стреляли из леса. Только, вот, Дар рассказал мне про косулю. За косулями не ходят по пятьдесят человек, Сири. Значит, они перемещались, меняли место. Если это васары, то не похоже на них. Опять же, они по лесам как у себя дома. И с луками у них лучше, чем с топором. Только отчего же их так много? У них станы не больше двадцати человек, они же семьями живут. Внуки уходят собирать свой стан. Братья живут вместе, при них семьи и дети. Лошадей не видела, говоришь?

- Нет, даже не слышала. Проснулись от того, что дежурившие охотники закричали из леса. Они пешком шли. И казалось, что лес от края до края забит людьми с факелами.

Как бы сейчас пригодилась связь! От постов со стороны Сориса не было дыма, говорящего, что поменялась обстановка. Что там с кораблями, которые просто стоят на горизонте? Наверно, уже должны пристать, ведь у них не безграничный запас воды и еды. Наша изоляция сейчас играла с нами злую шутку.

Бор с вызвавшимися в спутники мужчинами вернулись через три недели. Когда в поселке закричали, что приближаются всадники, я словно проснулась от долгого сна, в котором автоматом работала, ела, говорила. Но выбежав на улицу, увидела только троих всадников. Потом поняла, что и так уже не плохо, что вернулись все.

Бор был худ, под глазами, которые провалились так, что его можно было узнать только по волосам, пролегли тени. Юта не дала его трогать, пока не накормит. Долго шептала над ним, словно над маленьким ребенком, пока они втроем медленно, но жадно ели похлебку. Я всматривалась в его лицо, и пыталась найти там ответы на свои вопросы. Он думал, он ел и думал, все время крутя глазами, словно там, за взглядом у себя в голове, просматривал  снова и снова увиденную картинку, иногда замирал, будто пришла какая-то мысль.

- Мы привязали лошадей перед тем полем, которое вы пересекли к лесу, где остановились. Прошли его ночью. Проползли почти. Утром осмотрели место стоянки и следы в лесу. Их больше пятидесяти человек, и шли они по лесу как гребень – по пять шагов между собой оставляли. Огни они зажгли, когда охотники их услышали…

- Бор, скажи, скажи, там кто-то остался… Ну, лежать? – я сказала и поняла, что в лесу столько зверья, что в ближайшую ночь растащили бы и живых раненых и мертвых.

- Ничего нет, словно и не было никого, только снег примят под лагерь, - он как будто что-то не договаривал, но не знал – как сказать. – Мы пошли по следам, которые шли потом вдоль леса дальше, на север. Там и людские, и конские, но кони только наши, потому что в лесу лошадей не было – пешком они крались.

- Почему мы не пошли обратно, почему он был против идти сразу назад? - я вспоминала ту косулю, и думала, что сразу надо было возвращаться, сразу пускаться наутек.

- Нельзя было уйти, не узнав – что это за охотники, Сири. Они бы тогда по вашим следам через неделю пришли, остановились в дне дороги до Зарама, и разведывали бы спокойно. А потом напали бы ночью на поселок, да так, что всех бы положили. Так вот, мы шли по следам. Там и следы крови, но может это из них кто-то ранен был, и следы волокуши – кого-то на шубе или на тканях от юрты тянули. Лошади шли груженые – следы глубокие.

- Вы дошли по следам далеко? Там есть лагерь?

- Там есть целое поселение, Сири, в десяти днях от Зарама есть поселение больше вашего.

- Сильно больше, Бор?

- Пять таких, Сири, но мы видели его далеко. И туман там какой-то даже днем. Вокруг лесов следы охоты, и нам просто повезло, что нас не застали. А может и застали, и наблюдали. Они хорошие охотники, Сири, только это не похоже на васаров.

- Почему?

- Уж больно хорошо обустроен поселок.

- Значит, они могут быть живы?

- Если тебе так легче, думай так, только думай еще о том, что ты не виновата, потому что, если бы они пришли сами, не выжил бы здесь никто, а в такое время как сейчас, пока река большая и дороги нет, никто бы даже убежать не смог. Драс, Гор и Бран это понимали, они все там это понимали,  - он заснул, сидя за столом и вздрагивал, будто боялся каждого шороха.

Как говорил кто-то давно и очень умный: «Делай что должно и будь что будет»? Мне эта фраза теперь стала понятна, и я боролась с мыслью, что сейчас, пока с юга к нам нет дороги, можно самой добраться до этого страшного незнакомого поселка, что-то придумать, чтобы просто узнать – живы ли они? И даже если к тому времени не будет уже Сориса, мы все равно ничего не можем сделать сидя здесь вот так, просто в режиме ожидания.

Нам пришлось переформатировать всю свою жизнь и все свои привычки. Остановили производство того, что сейчас было не важно: бумага, шерсть, и другая мелочь для красоты и радости. Рудник и стекольное производство встали уже тогда, когда все мужчины ушли в Сорис.

И того, с Бором, Севаром, оставшимися людьми с рудника и пацанами от пятнадцати до семнадцати лет, у нас было двадцать мужчин. По двое всегда дежурили за два километра по ту сторону моста, двое на горе за мостом – смотрели на дым, которым могут дать знак, и двое  у моста со стороны поселка. Менялись через пять – шесть часов. Женщины тоже начали проситься в дежурство, потому что там всего то и надо – разжечь костер и бежать. Быстро бежать в сторону дома.

- Вода нынче большая – долго будет держаться, - Севар говорил со мной каждый вечер и видел, что я ищу причину самой сходить и проверить этот поселок, который был у нас под боком все эти годы.

- Почему корабли не подходят к берегу, Севар? Ведь нам сообщили бы уже, если они причалили?

- Конечно, и гонца прислали бы, значит, пока все так. Они же знают, что у нас здесь случилось.

- Почему Орус не приехал сюда, Севар, почему он не поторопился до разлива воды?

- Значит они боятся, значит, нельзя людей оттуда выводить. Значит, там все не так просто.

- У меня нет ни одной мысли – что можно сделать, Севар. Я словно в мышеловке. Еще жива, но не вижу выхода.

- Ты чувствуешь свою вину, девочка. Она, может, и есть, твоя вина, но сейчас мы имеем то, что имеем. Если ничего не решится, начнем обрабатывать землю, выгонять скот. Пока руки в труде, голову посещают только светлые мысли.

Этим мы и занимались с Ютой – работали и думали – все ли мы успеваем без мужчин. Севар решил днем собирать ребятишек с нянями, что раньше вели наш детский сад – в случае, если кто-то решится напасть, так проще собирать всех детей.

У рудника на берегу стоял новый лапах, на который планировали грузить железо, как только вода спадет настолько, что можно будет пройти по ущелью. Эти лапахи были широкие, с невысокими бортами, мы называли их грузовыми. Они были крепкими, но обратно они поднимались только до ущелья, и внизу их разбирали, и использовали для строительства лагеря, что расширялся сейчас.

Если все пойдет плохо, нужно просто перерубить веревки под бревнами, и судно сползет по падающим круглякам в воду, но его не снесет водой, потому что с берега нужно будет раскрутить цепи, что удерживают его. Если успешно, на это потребуется час. Завидев дым, что караулили парнишки с горы за мостом, они должны были сообщить парнишкам у моста, а там – в наш поселок.

Лапах может забрать часть женщин и всех детей. Конечно, он может разбиться, если в повороте не будут рулить опытные мужчины, но у нас были Бор и Севар, что считались очень хорошими рулевыми. Это давало хоть какой-то шанс выжить и спасти детей. Лед еще шел, и я молилась, чтобы быстрее перестали идти торосы, иначе, даже и этого шанса у нас не будет.

Мы трудились как пчелы, и я знала, что такая активность связана не с тем, что теперь все зависело от нас, а потому что усталость давала заснуть, и хоть немного не думать о судьбе людей, оставшихся там, в лесу, и нашей судьбе.

Я боялась увидеть дым внизу, он сказал бы нам, что и у Большого моря сейчас не спокойно, а значит, мы сейчас все в кольце, выход из которого только на восток, но уйти нам придется в никуда, и мы не знаем, что нас ждет там. Я помнила карты Брана. Не точно, но мне хватило памяти, чтобы простецки нарисовать наши земли, Юта помогала мне, потому что тоже рассматривала его карты.