Внезапно сзади, с той стороны, куда ушли мои друзья, доносится интенсивная стрельба. Что там случилось? Стреляю прямо в морду вырвавшемуся вперёд звероподобному детине с топором и бегу к окну. На улице опять полно вооруженных людей, они все стреляют в мою сторону, но не в окно, а ниже. Выглядываю. Великое Время!

По стене, цепляясь за выступающие камни, карабкается Нина Матяш! Пули густо щелкают по камням вокруг неё. Протягиваю руку и быстро втаскиваю девушку в окно.

— Почему ты вернулась? Ты что, с ума сошла?

Нина переводит дыхание и с трудом отвечает:

— Я немного приотстала… Герцог с де Легаром спрыгнули прямо в сёдла… Но тут откуда-то высыпало сразу больше полусотни… Мне прыгать было уже некуда, разве что к ним на шпаги… Вот я и вернулась.

— А они?

— Всё в порядке. Они прорвались и ускакали на Шербур.

— А ларец с письмами? Ты передала его де Легару?

— Говорю же тебе: не успела! Вот он.

— О Время!

Несколько пуль бьют в стену возле нас. Оборачиваюсь. Люди де Шома уже ворвались на площадку третьего этажа. Нельзя терять ни секунды. Толкаю Нину в зал, где они ночевали, там тлеет очаг.

— Быстро сожги и письма, и ларец. Я их задержу.

Но де Шом уже заметил нас:

— Взять мадьярку! У неё ценные бумаги. Десять тысяч золотых тому, кто захватит их!

Желающих заработать эту сумму находится так много, что меня просто заваливают телами. Двоих я закалываю, но шпага застревает в третьем, и меня сбивают с ног. Люди де Шома, мешая друг другу, лезут в зал. А сам де Шом во главе десятка человек со зловещей улыбкой на лице приближается ко мне:

— Вот мы и встретились ещё раз, граф Саусверк! Пора посчитаться.

— Попробуй!

Двое нападающих сразу валятся на пол: одного я поражаю в грудь, другого — в горло. Остальные предпочитают отступить. Де Шом сам в бой не рвётся. Это к лучшему, попробую прорваться к Нине. В этот момент толпа валит назад, точно так же мешаясь и давя друг друга в дверях.

— Ну её к черту эту мадьярскую стерву! Пусть де Шом сам с ней связывается!

Через освободившийся дверной проём вижу Нину Матяш. Одной рукой она кидает в огонь письма, а в другой держит взведенную бомбу. Изящный пальчик удерживает пружину ударника. Она смеётся и кричит:

— Куда же вы, господа? Вы так хотели пообщаться со мной!

Ай да Ленка! Но пока я отвлекаюсь на неё, люди де Шома успевают окружить меня. Замечаю, что в другом углу Степлтон и второй мушкетер, все израненные, продолжают удерживать возле себя человек десять. Де Шом кричит:

— Взять его живым!

— Ого, шевалье! Такой приказ легче отдать, чем выполнить!

Несколько взмахов шпаги, и ещё двое присоединяются к лежащим на полу. Остальные пятятся. Но их слишком много. Если они навалятся разом, они просто задавят меня. Одного, двух, ну трёх, я заколю, а дальше?

— Что же вы, шевалье!? Я жду!

— Я тоже подожду, — отвечает он и что-то вытаскивает из-за пояса.

Что он там тащит, я не вижу, мешает его плащ. Хватит. Пора включаться в режим ускоренного времени. Правда, я не знаю, где и как буду восстанавливаться, но иного выхода не вижу. Мелькает мысль, что если и Лена присоединится ко мне, а она в таких делах — мастер, то вдвоём мы с ней пройдёмся по этой толпе как коса смерти. То-то будет гробовщикам работы! Отступаю к перилам и начинаю сосредотачиваться. Вдруг в глазах у меня темнеет, на голову словно дубина обрушивается, к горлу подступает ком, вот-вот вырвет. По телу пробегают страшные судороги, всё поглощает чернильный мрак. Впечатление такое, будто меня ухватили за руки и за ноги и выворачивают в разные стороны.

Неожиданно всё кончается, но мрак не исчезает. Остаётся только тяжесть в голове и противный привкус во рту, как в тяжелейшем похмелье. Что это было? Пытаюсь снова встать в боевую позицию, но ничего не получается. Я скован по рукам и ногам и лежу на каменном полу. Поодаль горят два факела. При их тусклом свете я с трудом могу разглядеть, где нахожусь.

А нахожусь я в каменном закрытом колодце метров десяти в диаметре и столько же в глубину. Вдоль стены ведёт вверх винтовая лестница без перил. Где-то вверху угадывается дверь. Как я сюда попал? Смотрю в другую сторону. Там сидит какой-то человек и с любопытством смотрит на меня. Де Шом! Он же де Ривак, он же Время его знает кто еще. Он замечает, что я пришел в себя и улыбается:

— Ну вот, граф Саусверк, или как вас там по-настоящему, мы и встретились с вами ещё раз. Я же советовал вам не торопиться. А вы звали меня, спешили. Зря вы спешили. Боюсь, что наше свидание не доставит вам радости. У меня перед вами, кажется, есть небольшой должок? Как вы смотрите, если я его верну?

Он трижды хлопает в ладоши. Дверь на верху со скрипом отворяется, и по лестнице спускаются четыре фигуры, нагруженные какими-то тяжелыми тюками. Когда они спускаются пониже, я могу различить, что это монахи в грубых коричневых сутанах. Они сваливают свою ношу на пол, при этом в тюках что-то лязгает. Два монаха начинают распаковывать тюки, а два других разжигают очаг. Мне нет нужды присматриваться к тому, что они принесли. Всё и так ясно.

Огонь разгорается, инструменты разложены и приведены в готовность. Монахи направляются ко мне, грубо меня поднимают и тащат к стене, в которую вделаны железные кольца. Ну что ж, ребята, долго вам придётся со мной возиться. Начинаю соответствующим образом настраиваться, но де Шом словно читает мои мысли:

— Зря стараетесь, граф! Я знаю, на что вы способны, но вы-то не знаете, на что способны эти ребята. Это братья-изгонятели Дьявола из Ордена Сердца Христова. Они — профессионалы. Через полчаса от вашей одержимости и следа не останется. Вы начнёте вопить и корчиться как рядовой грешник. А я буду стоять рядом, потирать руки и задавать вопросы. А вам придётся отвечать. Настраивайтесь.

Монахи приковывают меня к стене за руки и за ноги. В этот момент откуда-то справа раздаётся властный голос:

— Что это значит? Чем вы занимаетесь? Немедленно прекратить!

Я не вижу говорящего, но монахи застывают в нерешительности. Шевалье исчезает из моего поля зрения, и я слышу, как он начинает что-то громко и горячо говорить на не знакомом мне языке. Похоже, что этот язык состоит в основном из неудобопроизносимых сочетаний гласных звуков. Собеседники всё больше и больше горячатся, повышают голос. Вдруг оппонент де Шома произносит громко что-то вроде: «Аоыуа!» Де Шом пятится назад, он растерян.

Бросив на меня кровожадный взгляд, он резко поворачивается и быстро поднимается вверх по лестнице. В поле зрения появляется человек, закутанный в лиловую сутану.

— Расковать пленника! — командует он по-французски.

Монахи быстро освобождают мне руки и ноги. Я опускаюсь на пол.

— Убрать всё это! — человек показывает на пыточный арсенал, — Очаг пусть горит, здесь сыровато.

Он подходит к одному из монахов и что-то тихо говорит ему. Монахи начинают суетиться. Они собирают инструменты, притаскивают столик, скамейки. Появляются ещё люди. Стол накрывается для обеда. Там вино, зелень, сыр, жареная дичь, мясо, хлеб, фрукты и даже десяток сигар. Всё это время человек в лиловой сутане стоит к нам спиной и греет руки у очага. Когда суета завершается, он взмахом руки удаляет всех из камеры и подходит ко мне:

— Ну, здравствуй, Андрей, — говорит он по-русски и откидывает капюшон, — Давай знакомиться. Я тот, кого вы называете епископом Маринелло.

Молча разглядываю я нашего главного в этой Фазе врага. Впервые передо мной стоит деятель ЧВП собственной персоной, да ещё и сознаётся в этом.

Вопреки моим предположениям, Маринелло относительно молод. Ему лет около сорока, не больше. Хотя, судить о возрасте по внешнему виду у таких людей (людей ли?), занятие неблагодарное. Высокий лоб, длинные, прямые волосы каштанового цвета. Тонкий, с небольшой горбинкой, нос, чуть полная верхняя губа, мягкий подбородок. А вот глаза… Большие, тёмно-карие, они смотрят на меня без всякой злобы, с нескрываемым интересом и даже, по-моему, доброжелательно. Клянусь Временем, доброжелательно! В них я вижу всё, что угодно: и лёгкую грустинку, и безмерную усталость. Вот только ни злобы, ни ненависти в них я не вижу.