— Я больше не буду переписывать сценарий, потому что это последняя серия. Если вы хотите снимать продолжение, напишите «продолжение следует». У фильма логичное окончание, это исторический сериал, а ты легким ударом ноги в грудь решил сделать из него фэнтези, — я негодовала, но хоть и пыталась держаться в рамках приличия, голос уже немного дрожал, выдавая мое состояние.

— Дорогая, у нас контракт, и сейчас не тебе решать — что лучше, а что хуже для фильма, — кричал на меня Марк. Лицо стало свекольным, на висках вздулись вены, лоб покрылся испариной. Вот уж кому точно нельзя психовать — типам с белоснежным лицом и белесыми ресницами. Выглядит сейчас как личинка колорадского жука.

Марк на самом деле — Миша Гринин, но как продюсер и тонкая натура, коей он себя считает, очень уж любит пафос. Я отвернулась от него и напоавилась в сторону гримерки. За спиной продолжалась истерика. Хотелось бросить все, и поехать домой. Мы третий месяц живли в полевых условиях — съемки сериала заканчивались, начиналась осень. Сегодня ночью должны снимать последнюю серию, а ровно в полночь мне исполнится сорок лет. И сегодня Миша решил убить фильм ради рейтингов — люди ждут продолжения. Героиня должна воскреснуть из мертвых. Еще бы драконов сюда прилепил, сказочник недоделанный.

Я села в углу гримерки на надувной матрац, взяла карандаш и бумагу. Ну как, благодаря чему или кому героиня воскреснет? У нее тяжелое ранение, она мертва два дня, она уже лежит в драккаре, стрелы зажжены. В последних кадрах горящая лодка с Хельгой должна отчалить от фьорда в море, в туман.

— Не грызи карандаш, Юль, стоматология сейчас дороже похорон, — в шатер с улыбкой вошла Маша — актриса, исполняющая роль главной героини. Грим был что надо — Хельга с бескровным лицом готова была сгореть в уплывающем в закат драккаре.

— Ты слишком хороша для умершей, Маш. Видимо сегодня мы не закончим — у меня нет ни одной логичной причины почему героиня оживает. Ну да, были случаи клинической смерти, но, если в тебя воткнут одновременно два меча и больше суток не заберут с поля боя, все что ты сможешь — качественно удобрить кровью землю. И уж точно не воскреснуть. Режиссер сейчас ругается с Мишей, но, думаю, все это бесполезно.

— Забей, Юль, останемся, значит останемся. Это Мишин проект, и пусть он сам организует дополнительные дни. Сейчас мы снимем кадры с отчаливанием лодки, и с моим неожиданным вдохом. Эпичное окончание завалено, сага превращается в сказку. Ночью ждем тебя в шатре для репетиций, мы уже заказали отличного повара из Гагры. Отметим твой день рождения.

— Спасибо вам, но считается, что отмечать сорокалетие — плохая примета, — я хоть и не верю в это все, но есть какое-то ощущение неправильности.

— Нууу, мы не будем тебя поздравлять, а представим это как дружеский ужин. Ладно, я ушла, не парься сильно, все равно нам неделю здесь точно еще торчать — пересмотрят материал, и найдут недоработки, — Маша вышла из шатра, задернув полог.

Погода в Абхазии становилась настолько приятной, что дни и ночи можно было находиться на улице не боясь замерзнуть или изжариться. Летние съемки группа переживала очень сложно — жара от которой некуда скрыться, гримеры, снующие между актерами, так как грим стекал каждые пять минут. А сейчас было просто волшебно, еще бы побыть здесь без этой суеты — просто полежать на берегу, потянуть густое терпкое вино, насладиться тишиной.

— Сири, каковы возможные причины воскрешения? — я решила воспользоваться голосовым помощником.

— У меня нет ответа на этот вопрос. Могу ли я еще чем-то помочь? — ответил электронный голос девочки из смартфона.

— Вот и у меня нет ни одной хоть мало-мальски приличной причины, — я отложила смартфон, и снова взялась за карандаш, вычеркивая кому из списка причин.

Поздно вечером, часть актеров и съемочной группы, с которыми я сдружилась за последние три месяца, собрались в большом шатре. Ребята дружно накрывали на стол. Я стояла за полосой света лагеря, в пяти метрах от моря. В руках у меня был настоящий бокал — это было роскошью в полевых условиях, организаторы щедро снабжали группу пластиковой посудой.

Пухлый улыбчивый повар готовил шашлык, рассказывал анекдоты, и щедро раздавал советы девушкам — гримерам, накрывающим на стол. Давно в нашем лагере не было так весело. Настроение поднималось и у меня. Терпкое вино в бокале шептало о том, что все не так уж и плохо, а море вторило шепоту вина. Голова немного кружилась от осенних запахов.

— Юляш, давай к столу, — ко мне из шатра шел Виктор — наш режиссер. Седовласый, высокий и сухопарый. Для его шестидесяти лет, он имел голос пацана — в нем всегда была искорка задора. Его любила вся группа, и даже когда он нервничал, стойко держался — не переходил на крик и оскорбления. Актеры, даже самые «зазвездившиеся», слушались его, и выкладывались на площадке полностью.

— Ночью, когда не гудит генератор, и выключен свет, создается полное впечатление того, что мы действительно в прошлом, — Виктор подошел и уселся на гальку, он набрал в руку горсть гладких, словно полированных камней, и пересыпал их из ладони в ладонь.

— Да, и знаешь, мне кажется сейчас, что несмотря на все неудобства быта, жизнь в том же средневековье эмоционально была приятнее. Просыпаешься каждый день с мыслью о хлебе насущном, тяжело трудишься, и голова совершенно не забита деньгами и карьерой: подоил козу — попил молока, лень держать козу — попил воды. А здесь мы носимся как белки в колесе, и как говорит моя бабуля: ни Богу свечка, ни черту кочерга, — я улыбнулась, вспомнив бабушку. Обязательно, как только вернемся, поеду к ней.

Виктор хмыкнул на мои слова, улыбнулся, молча встал, и взяв меня за локоть, повел к шумящему шатру. Запах мяса на углях был просто изумительный — нужно перекусить, иначе вино сделает свое дело. Я первая вошла в шатер.

Ребята были в смешных колпаках, с какими — то разноцветными свистульками из бумаги. И среди этого гвалта и смеха в воздух, навстречу мне полетели миллионы конфетти.

— Юля, в этот прекрасный вечер мы не поздравляем тебя ни с чем, и приглашаем на праздник, организованный совсем не в твою честь, — Выпалила вышедшая мне навстречу Маша, и дунула в свисток, который развернулся перед самым моим носом. Ярко вспыхнула вспышка — фотограф не терял время — фотографии точно будут отличные.

Сытые и пьяные, люди расселись кучками. Ребята играли на гитаре возле костра, пели и смеялись. Мы с Машей, Виктором и еще парой операторов и гримеров сидели за дощатым столом на улице, тянули вино.

— Вот за таким же столом могла раньше действительно сидеть моя героиня, — очень грустно и неожиданно для всех, сказала Маша, — и она ведь действительно была смелой и сильной, и знала, что в любой момент могла погибнуть. Юль, в сценарии был момент, когда нужно было играть готовность к смерти, это был самый сложный съемочный день. Крупный план с моим лицом я репетировала неделю.

— Маша, у них была самая сильная в мире мотивация для борьбы — их вера в Вальгаллу. Они не боялись смерти, они боялись бесчестия, забвения. Единственное, что я не могу перенести на себя, так это то, что в отличии от нас, люди жили инстинктами, знаниями прошлых поколений. Мы сейчас практически ничего не знаем, а надеемся только на интернет, — подумав о себе, ответила я.

— Наши выжившие потомки, в случае каких — то глобальных катаклизмов, не смогут быстро восстановить сегодняшний уровень жизни, а возможно и вовсе не смогут, потому что мало кто сейчас, действительно глубоко и детально, изучает науку, — Виктор складывал на столе камешки в виде спирали, и улыбался. — Макс, — обратился он к одному из операторов, — Ты можешь зажечь костер без спичек?

— Конечно, у меня есть зажигалка, — засмеялся Макс, — так что, в случае апокалипсиса, держитесь рядом, ребята, у меня целых пять зажигалок!

— Думаю, кого нам всем нужно держаться, так это Юли — вот у кого самые глубокие познания мира, в котором нет «окей, Гугл» и «привет, Сири», — Виктор посмотрел на меня, и шутя, подсел ближе.