Но приветливый прием Сании не смягчил Хусну. Сухо, почти сердито она сказала:

— Да, давно не видели. Совсем забыли про наши края.

— Очень много дел, Хусна-апа, — вздохнула Сания.

— Навещать нас за дело не считаете?

— Это не так, Хусна-апа. Но я осталась за председателя, приходится теперь заботиться обо всем городе.

— Что-то мало толку от ваших забот! — повысила голос Хусна.

«— Нельзя ли говорить поспокойнее? — попросила Сания. — Что случилось? Я ведь ничего не знаю.

— Вот именно — ничего не знаете. Это и плохо. Осталась сегодня без хлеба. И если бы я одна! Чтобы получить свои четыреста граммов, надо выйти с вечера и простоять у магазина всю ночь. Куда это годится? Еще снег не сошел, как я подала заявление насчет печки, а она до сих пор стоит разваленная. То кирпича нет, то печника, то лошади, чтобы привезти кирпич, шут бы их побрал! В чем дело? Накипело у меня на сердце — вот и решила зайти к вам, спросить ответа.

— Ведь это все не от одной меня зависит, Хусна-апа. Что я могу поделать! — сказала Сания.

— Знаю, — согласилась Хусна. — Когда ты раньше приходила к нам как депутат, мы хоть разговаривали, рассказывали тебе о своих нуждах, спрашивали, что не знаем. Когда почаще заглядывает депутат, и наши нужды не забывают.

— Не успеваю, — вздохнула опять Сания.

— Ладно, я согласна, за всем не поспеешь. Но почему плохи дела с хлебом? Разве государство не отпускает? Неужели нет хлеба?

Сания объяснила, что хлеб есть и отпускают его достаточно. Но в городе завелись люди, которые подделывают карточки, поэтому и не хватает на всех.

— Сейчас мы занялись этим делом. Милиция поставлена на ноги, депутаты помогают… Пока еще не поймали жуликов.

— А вы почаще приходили бы к нам, мы вам и пособили бы. Воры и спекулянты среди нас — мы их Видим. У народа тысячи глаз, кто-нибудь да заметит.

Сания внимательно слушала, и это, видимо, смягчило Хусну. Она заговорила доверительным тоном:

— Жулика и спекулянта ты не ищи далеко, они трутся возле начальства. Если хочешь знать, скажу по Правде: змея греется и у тебя на груди.

Сания нахмурилась.

— Что такое ты говоришь, Хусна-апа?

— Приглядись-ка, к примеру, к своей дворничихе.

— Ты о Гашии говоришь? Верно, Гашия занималась такими делами. Я ее предупреждала. Но что может сделать неграмотная дворничиха? Тут кто-то покрупнее.

— А ты думаешь, она одна? Спекулянт в одиночку не работает. Ты поймай одного, и он может оказаться рукой того самого, который покрупнее. Пусть даже не рукой, а лишь пальцем окажется — и то немало…

— Ладно, Хусна-апа. Спасибо за совет. Учту все, что ты говорила.

На следующее утро Сания вызвала начальника милиции и передала все, что сообщила ей Хусна.

Гашию взяли под наблюдение.

Мухсинов изучал акты о работе ремонтно-строительной конторы. Чем больше он вчитывался, тем яснее становилось, что Ахметшай-Ахмет — крупный и ловкий жулик. Мухсинов уже решил, что должен быть беспощадным к этому человеку, и уже принял решение сегодня же арестовать Ахметшая, а про себя уже осудил его, по крайней мере, на десять лет заключения. Но не успел написать постановление, как Ахметшай сам явился к нему. Ввалился без стука, без разрешения, не предупредив о своем приходе. Только возникнув перед самым столом Мухсинова, с улыбкой спросил: «Можно?»

Как всегда, он был весел, юркие черные глаза поблескивали готовностью услужить. Иссиня-черные усы подчеркивали белизну зубов и придавали улыбке особенно угодливый вид.

Мухсинов не ждал его. Он даже не ответил на его вопрос и, собравши со стола бумаги, спрятал их в портфель.

— Как жизнь? — по-свойски спросил Ахметшай.

Мухсинов неохотно пожал его изувеченную, трехпалую руку. Однако как ни в чем не бывало спросил:

— А ты как поживаешь?

— Ничего, живу, — ответил Ахметшай, садясь в кресло. — Только вот в последнее время стали подкапываться под меня.

— Кто подкапывается? Из-за чего?

— Кто знает, из-за чего. Особенно председательница Ибрагимова. Почему-то невзлюбила меня. Прислала комиссию для проверки. Нет того, чтобы сначала поговорить со мной…

— Пусть проверят. Если не виноват, чего боишься?

— Как сказать — не виноват? Вряд ли найдется человек, который не был бы в чем-нибудь виноват. Да я не за себя боюсь. Боюсь, не потопить бы людей.

— Кого?

— Ну, мало ли кто пользовался моими услугами… Нажимали на меня. Кому крышу сделаешь, кому кирпича подвезешь. Или цементу. Или там лошадь дашь, машину. Случалось оказывать услуги кое-кому из очень ответственных. А из-за этого некоторые запланированные работы не были выполнены. Теперь с меня, говорят, потребуют ответа.

— Раньше не соображал, что когда-нибудь придется отвечать?

— Что ж! Не один буду держать ответ. Если бы попользовался для своих нужд — другое дело. Ну а раз для людей, чего мне бояться? За себя не боюсь…

— Выходит, ты за других беспокоишься?

— Да, беспокоюсь. — Ахметшай полез в карман гимнастерки. — Боюсь, товарищ Мухсинов, не запачкать бы и вас из-за какой-нибудь ерунды.

— Меня? — Мухсинов поднялся. — Почему — меня?

Ахметшай, порывшись в кармане, вынул несколько измятых листков бумаги.

— Сейчас с меня спрашивают: «Что для кого сделал? Кому что давал?» Приходится отвечать. Но с этими расписками что делать — прямо не знаю.

Мухсинов прищурил глаза:

— А ну-ка, что за расписки?

— Ничего особенного, — проговорил Ахметшай. — Вот это расписка о том, что вам отгрузили восемь кубометров дров.

— Когда я у тебя просил дрова?

— Не обязательно просить, дрова всем нужны. Не всегда бывают сухие дрова, — сегодня есть, завтра нет.

— Ты это брось. Ахметшай! Кто принял дрова? Я ничего не знаю.

— Я вас и не обвиняю. Ваша сестра дала расписку. Дрова у вас во дворе.

— Забери назад!

Мухсинов тут же понял, что эти слова его ничего не стоят. Да и Ахметшай не стал отвечать ему. Показал другую бумажку:

— А это насчет досок, которые отпущены вам для покрытия сарая.

Мухсинов молча смотрел в глаза Ахметшаю, как бы ожидая: «Еще что?»

— Вот тут вам давали краски и олифу. Десяток листов железа… Дефицитные материалы!..

Мухсинов не предполагал, что ему будут предъявлены эти бумажки. Как прокурор, он сразу понял, чем это пахнет. «Да, Ахметшай, конечно, не выдумывает. Так или иначе, эти товары взяты мной. Оправдываться перед Ахметшаем было бы бессмысленно».

— Хорошо! — коротко отрезал он. — Что тебе надо? По какому делу ко мне?

— Да вот спрашиваю: что делать с этими бумагами?

Мухсинов давно понял, что хотел от него Ахметшай. Ему хотелось, чтобы Мухсинов сказал: «Унич тожь эти бумажки!» Если он так скажет, ответ ясен: «С удовольствием порву, но если мне станет невмоготу, если начнут сваливать всю вину на меня — что тогда делать? Ты, прокурор, найди способ и себя не запачкать, и меня выручить».

Мухсинов считал, что он окончательно отошел от ошибок и грехов, а теперь вдруг оказался в довольно трудном положении. Чтобы быть честным и справедливым, он должен был не тянуть с Ахметшаем, а прямо сказать ему: «Делай что хочешь с этими бумажками, А за Мухсинова не беспокойся, он сам за себя ответит», — выгнать его и осуществить принятое решение об аресте Ахметшая. Однако у Мухсинова недоставало духу так поступить.

— Вот что, — сказал он, стараясь быть спокойным, хотя на душе у него кошки скребли, — сейчас мне некогда этим заниматься, потом посмотрим.

Ахметшаю только этого и нужно было.

— Хорошо, — поднялся он. — Я вас не тороплю.

Бережно сложив расписки, он спрятал их в карман и, сунув Мухсинову изувеченную руку, вышел.

— Жулик! — выругался Мухсинов, оставшись один. — Хочет меня шантажировать. С этим не шути!..

Прокурор понимал, что его вина не из больших. И все же документы Ахметшая хоть и не уличали его в преступлениях, но могли подорвать авторитет.