Его даже когда-то мучило: почему не испытывает он никакого чувства любви? Может быть, он вообще не способен на такие переживания, которые должны быть у всех людей?

«Наверно, еще молод, придет время — придет и любовь», — успокаивал себя Шакир.

Однажды (он, кажется, учился тогда в седьмом классе) Шакир после уроков вернулся домой. У них был гость, какой-то приехавший из Казани уполномоченный. Отец и гость сидели за столом в отличном настроении, лица у обоих раскраснелись, языки развязались. Шакира позвали к столу.

— У тебя такой сын? — удивился гость. — Отличный парень.

— Парень ничего, — важно отозвался отец. — Мозговитый, отлично учится. Можно сказать, знает не меньше некоторых учителей. Так ведь, Шакир?

Шакир не ответил на эту похвалу. Поздоровался с гостем и сел за стол.

Гость продолжал восхищаться:

— От девок, наверное, отбою нет парню?..

— Наверно, маху не дает, — отвечал за сына Мухсинов. — Если похож на отца…

Мать Шакира поторопилась одернуть разболтавшегося мужа:

— Бакир!

— Ну-ну, все! Не бойся…

Шакир чувствовал, что речь идет о какой-то тайне между отцом и матерью, о которой вспоминать нельзя. Он только подумал: «Очевидно, отец в молодости был греховодником».

— Болтаешь не знаю что! — сказала мать. — Он же еще ребенок!

— Ребенок? — переспросил ее гость. — Мы в его годы кое-что понимали…

Гость повернул к Шакиру раскрасневшееся лицо и спросил:

— Так ведь, парень?

Шакир уже не стеснялся этого пьяного человека. Коротко по-русски ответил:

— Возможно.

И гость и отец громко расхохотались.

— Фу, бессовестный! — сказала мать, но не рассердилась, а тоже засмеялась.

Взрослые посмеялись и забыли, а Шакир в тот вечер долго не мог уснуть… Говорят: «От девок, наверно, отбою нет?», «Мы, говорят, в его годы…» Значит, они в его годы влюблялись в девушек. А он? Это же стыд!

Девушки, наверно, считают его теленком. Нет, нечего ждать, когда придет какая-то любовь, надо влюбиться в какую-нибудь девушку. Пусть видят, говорят, сплетничают. Только бы не говорили, что он не настоящий парень. Не называли бы телком.

Только уж если влюбляться, то надо выбрать девушку получше. Чтобы не краснеть потом.

И он остановил свой выбор на Миляуше, которая казалась ему самой достойной из всех девушек его класса. Всех лучше, всех чище одевается. И красива. И учится хорошо. К тому же и отец не кто-нибудь, а председатель горсовета.

Шакир начал без всякого смущения, открыто ухаживать за Миляушей. Подходил и садился рядом: «Я хочу посидеть с тобой». То приносил ей из дома журналы и книги, то задавал какие-то вопросы, делая вид, что сам не знает, — словом, умел придумать причины и способы быть возле нее.

Он держался прилично, и Миляуша не отталкивала его, разговаривала с ним благосклонно. И через некоторое время товарищи в разговорах уже стали упоминать имена Шакира и Миляуши рядом. Шакиру только этого и надо было.

Со временем ему стало казаться, что он в самом деле влюблен в Миляушу. В нем стали просыпаться желания, не дававшие спать по ночам. Теперь его уже не удовлетворяли один разговоры с девушкой. Ему хотелось остаться наедине с Миляушей где-нибудь в укромном уголке, быть с нею смелее…

Но что-то удерживало от проявления этих желаний. И когда воображал себя в таком уединении, его подругой в мечтах представала почему-то не Миляуша, а какая-то другая девушка, более простая, беднее одетая. Со временем этот неясный образ определился, он слился с Каримой. Карима?.. Она, конечно, неровня Шакиру (о том, чтобы жениться, и речи не может быть). А чтобы развлечься и, главное, чтобы проверить себя как мужчину, набраться опыта — для этого сойдет. Очень даже хороша. С этой чернявой девушкой можно говорить и делать что хочешь. Эта не осудит. Она сама держится с Шакиром так, словно бы в чем-то провинилась…

Случай с Каримой неожиданно стал как бы пограничным столбом на пути перехода его от отроческого состояния к взрослому. После этого он среди своих ровесников чувствовал себя старше и умнее.

И что удивительно: когда Рифгат узнал об отношениях Каримы и Шакира, последний в его глазах как бы вырос. Он не смог ни бранить, ни упрекать его.

— Значит, ты скоро будешь отцом? — сказал он. — А почему ты это скрываешь, Шакир?

— От тебя не скрыл же.

— Ну, раз это тайна, я тоже болтать не стану, конечно. Но почему ты сам ее не откроешь?

— Не думаю, что теперь она останется тайной. И все же не хочу опережать события. Не хочу связывать себя с этой девчонкой. Я ее не принуждал, сама пошла со мной в кусты. Не допускала бы меня к себе, надавала бы пощечин, прогнала бы! Какая моя вина? Разве в такой момент думаешь о ребенке? Пусть делает с ним что хочет… Давай оставим это, Рифгат. Не до того теперь. Нам ведь еще надо стать командирами танков. А потом — на войну. То ли будем живы, то ли нет. Нам ведь предстоят большие дела.

Рифгат серьезно задумался.

— Это верно, — сказал он наконец. Да, сейчас все решается в огне. Там решится участь солдат Рифгата и Шакира, которые не более чем две пылинки…

В коридоре тишина. Все двери закрыты. Ни души. И все же солнечные лучи, обильно падающие в большое окно, делают его уютным. Где-то вдали весело зазвучала песня звонка:

Глухой шум послышался из-за дверей. В ту же секунду коридор наполнился бурливой толпой ребятишек. Песня колокольчика, захлестнутая голосами детворы, стала звучать чуть слышнее, а затем совсем затихла.

Хлынувшая в коридор толпа потекла ко входной двери, на солнечный двор. Только несколько учителей, с трудом пробиваясь против течения, шли в глубь коридора.

Среди них и Сания. На ней давнишний синий костюм, уже начавший лосниться на локтях.

Ребята уступают ей дорогу. Сания идет медленно, неторопливо. Ее осунувшееся лицо спокойно, немного торжественно. Время от времени она делает замечания чересчур расшалившимся ребятам, но не сердито.

«Идите, дети, резвитесь, — говорят ее чистые карие глаза. — Идите на воздух, к солнцу, побегайте, погоняйтесь друг за другом!..»

Да, морозы прошли, в воздухе запахло весной.

А главное, наши войска непрерывно ведут наступление, уже вытеснили врага из Московской области, с каждым днем освобождают от немецкой оккупации все новые и новые села, города, районы. Все это вселяло новые надежды, поднимало настроение.

Правда, это еще не победа, но победа придет.

И в городском хозяйстве все подчинено лозунгу: «Все для фронта, все для победы!» Это положительно сказалось на работе каждого предприятия и учреждения. Сания чувствовала это и в жизни своей школы. Ведь так трудно приходилось порой: не хватало мест в классах даже при трехсменной учебе, не было света для третьей смены, недоставало учителей, учебников, тетрадей, наглядных пособий.

Однако многие трудности уже позади. Теперь дни становятся длиннее и теплее. Вот уже сколько дней, как никто из ребят не пропускает уроков. Сания, конечно, хорошо понимает цену этого. У нее как у директора теперь опыт накопился большой.

Неторопливым шагом она идет к двери учительской. Коридор совсем опустел, только полосы серой пыли клубятся в солнечных лучах, падающих в окно.

«Скоро начнем открывать окна, — думает про себя Сания, — чище, просторней станет».

Сания прошла в кабинет. Не успела сесть на свое место, как принесли большой конверт со штампом Ялантауского городского комитета ВКП(б). В конверте оказалась записка, подписанная Башкирцевым: «Прошу вас сегодня после работы зайти ко мне в горком».

«Уж не известие ли о Камиле?» — было первой мыслью, когда прочла записку.