— Затопить печку, Фахри-бабай? — спросила Гашия, нащупывая в кармане коробку спичек.
Стоны старика перемежались сердитым ворчанием.
— Не надо! — крикнул он. — Сегодня не топить! Положи спички на место.
— Это мои спички, Фахри-бабай. Если тебе нужны, я оставлю, на!
— Не надо…
Около кровати стоял табурет, на нем кружка с водой и кусок хлеба. Гашия вспомнила, зачем пришла сюда.
— Дедушка, — сказала она вкрадчивым голосом, — где у тебя хлебная карточка?
— Зачем она тебе?
— Дай мне, я принесу тебе хлеб.
— Не дам. Сам получаю.
Считая, что старик не в себе, Гашия попробовала обмануть:
— Как сам получаешь? Вчера мне давал?
— А-а?
— Я принесла тебе хлеба, забыл, что ли? Вот он! — Гашия проворно положила на табурет принесенный кусок хлеба.
Старик поднял голову. Удивленно и испуганно оглядев Гашию, он с минуту не мог произнести ни слова. Затем шепотом пробормотал молитву и, отплевываясь, начал гнать Гашию:
— Кыш! Не путай меня, нечистая сила! Уйди прочь! Тьфу, тьфу. — Обессилев, опутил голову на подушку.
— Не бойся, дедушка, я не черт. Я Гашия. Если не веришь, вот… — И Гашия прочла молитву.
— Что тебе надо?
— Ничего не надо. Просто зашла проведать тебя, хлеба принесла.
— Оставь. Подай воду.
Гашия потянулась к кружке и, приподняв вместе с подушкой голову больного, напоила его водой.
— Пей, пей на здоровье! Вот так.
— Принеси еще воды.
— Хорошо. Где твое ведро?
— В кружке принеси.
— Сейчас…
Гашии давно хотелось глянуть, как живет Хайрулла, а тут и предлог оказался. Взяв кружку, она направилась к его двери. Ее встретила низенькая женщина в зеленой телогрейке, надетой поверх пестрого платья, и в шапке поверх платка, — очевидно, собралась выйти во Двор.
— Ты к кому?
— Да вот Фахри-бабай заболел, зашла навестить его «Прйнеси, говорит, воды»…
Старуха молча взяла кружку и прошла к печке. Гашия успела осмотреть комнату. И чего только тут не было! Стулья, столы, шкафы, сундуки, подушки, кровати, занавески, кружева, самовары, посуда густо набились в подвал — не повернешься.
Жена Хайруллы вернулась с кружкой.
— На, неси.
— Спасибо. Вы, наверно, присматриваете за ним, соседи ведь?
— Ты бы лучше прислала какого дохтура, — сказала жена Хайруллы. — Обовшивел он, заходить страшно.
Гашия поспешила вернуться к старику. Тот отнесся к ее возвращению с полным равнодушием.
— Дедушка, я принесла воды.
— Поставь.
— Надо бы тебе горячего чайку с медом. Куриного бульона тебе надо бы. Принесла бы, да нет у меня ничего, кроме хлеба…
Старик лежал с безразличным видом, словно совсем ничего не слышал. Гашия глубоко вздохнула.
— О господи-и! Видно, ты, Фахри-бабай, не подумал о черном дне! Ты ведь жил в достатке. Нельзя было разве припрятать немного, вот сейчас и пригодилось бы Все нашли бы: и мед, и масло, и лекарство нашли бы… Эх, если бы было у тебя золото или серебро! Могли бы достать все, чего душа желает…
Старик вздрогнул и издал какой-то странный хрип — то ли смех, то ли плач. Гашия насторожилась:
— Что с тобой, Фахри-бабай?
— Гы-гы-гы…
Гашии стало жутко.
— Что с тобой, дедушка?
— Смеяться хочу! Только вот… голова трещит, не могу…
Старик тяжело и сердито застонал.
— Вот что, — как тебя? — дочка. Иди-ка своей дорогой.
— Зачем гонишь, Фахри-бабай? Я и так уйду.
— Зря тут хитришь. Иди!
— Ладно, дедушка, я уйду. Не знаю, о какой хитрости ты говоришь. Смотри, как бы хворь твоя не оказалась плохой, — в Ялантау, говорят, тиф объявился.
— А? Тиф?!
— Да. А ты, говорят, обовшивел. Ну-ка, я сама посмотрю.
Не дожидаясь ответа, Гашия зажгла спичку и, отвернув тулуп, принялась осматривать ворот засаленной рубахи.
— Господи помилуй! — вскрикнула она в ужасе. — Так и кишат! Даже в бороде! Боже сохрани, если случится тиф, — всех соседей заразишь, весь Ялантау!
Гашия вдруг склонилась над Фахри и зашептала ему на ухо:
— Если у тебя хоть что-нибудь припрятано, скажи, безумный ты старик! Возьму тебя к себе, как за родным отцом буду ухаживать. Пропадешь ведь!..
Старик уже не слушал ее: он приподнялся и, сверкая страшными, широко открытыми глазами, бормотал:
— Тиф? На весь Ялантау?
«Бредит! — решила Гашия. — Надо позвать доктора!..»
8
Нет, Фахри не бредил. Но состояние его было очень тяжелым. Не только физическая, но и душевная боль терзала его.
Двадцать пять лет ждал человек! Двадцать пять лет надеялся: вот-вот кончится советская власть, вернутся старые порядки, и он снова будет хозяином в своем доме.
Когда после гражданской войны он возвратился в Ялантау, все его богатство было конфисковано, лавки и магазины перешли в кооператив, в его доме открыли приют для детей, а в дом зятя вселили всяких голодранцев.
Старик разыскал свою младшую дочь Нуранию — она вышла замуж за большевистского комиссара Ахметшая-Ахмета. Нурания с мужем жили в нижней части города, в доме с подвалом, тоже у кого-то конфискованном, — они занимали в верхнем этаже четырехкомнатную квартиру. Ахметшай был в то время каким-то начальником в коммунхозе.
К удивлению Фахри, «большевистский зять» встретил его довольно приветливо. Он и вспоминать не стал про старое время, когда Фахри ходил в буржуях. Чем-то таким — не то смуглым лоснящимся лицом, не то сердитыми черными усами — зять напоминал старику сына. Только был немного помоложе.
— Ну что же, — сказал Ахметшай, поглаживая черные усы, — раз ты приходишься мне тестем, иди в крайнюю комнату, живи там.
И Фахри остался жить у зятя. Он, конечно, был по-прежнему уверен, что все это временно, ждал, когда восстановятся старые порядки, когда баи были хозяевами жизни.
Но ожидаемый день все не приходил. А жизнь Фахри становилась все хуже и хуже.
Не прошло и месяца после возвращения из путешествия, как его второй раз вызвали в Чека и даже посадили в тюрьму. Но выпустили. А когда зятя Ахмет-шая по какому-то обвинению сняли с должности, старика опять вызывали на допросы. Но, очевидно, большой вины за зятем не нашли — его даже не арестовали. Не тронули и старика.
Прошло много лет, казалось, все уже было позабыто, и вдруг Фахруша опять вызвали в ГПУ.
— Все запасы золота, имеющиеся в стране, должны находиться в банке, — коротко объяснили ему. — Нам стало известно, что у вас есть спрятанное золото. Передайте нам добровольно ваш клад. Примем по акту, заплатим, сколько положено.
— Вам зря наговорили, — спокойно ответил Фахруш. — Никакого спрятанного золота у меня нет.
Ему не поверили.
— Пока не сдадите золото, мы вас не выпустим, — сказали ему.
— Что ж, попробуйте содрать с камня лыко!
Действительно, Фахруша целый месяц не отпускали домой. Пока его не было дома, отобрали комнату, где он жил. Когда старика выпустили, Ахметшай выгородил для него уголок в подвале, который тогда пустовал.
Кстати, о золоте… О том, что у него есть спрятанное золото, сам Фахруш никому не говорил. А ему говорили об этом многие. Фахруш не подтверждал, но и не отрицал, что у него есть золото, всегда оставлял у любопытствующих какие-то надежды. Ведь эти люди старались угодить Фахри, даже кормили его, рассчитывая как-нибудь добраться до его клада. «Какая сила у золота! — думал Фахруш про себя. — Даже зарытое где-то под землей, оно помогает человеку жить. Если бы не оно, что бы ты стал делать, Фахри-бабай? Выбросили бы тебя давно в помойную яму. Даже собственная дочь выкинула бы на навозную кучу, если бы не надеялась получить золото…»
Не раз у него возникали скандалы с дочерью. Сколько раз Нурания грозила: «Никогда больше не приду к тебе, не принесу тебе ничего, не отец ты мне!» А сама все приходит… И опять придет… Нет, в Ялантау есть люди, которые не дадут умереть…
Но только живет ли он? Нет, это не жизнь!..