К тому же как раз в эти дни пришло указание набрать учащихся для ремесленных школ. Сания решила поговорить об этом с заведующей гороно Касимовой.
Несмотря на загруженность делами, Сания не оставляла школьной работы. Конечно, можно было найти замену, но не будет ли слишком безответственным бросить работу весной, перед самыми экзаменами? Да и жаль было расставаться с ребятами…
Пока она в ожидании Касимовой ломала себе голову над такими вопросами, в ее кабинете появился бойкий старичок в черной шинели водников. Форменная фуражка странно сидела на его круглой голове с поседевшей бородкой клином и тонкими, в ниточку, по-татарски подстриженными усами.
Когда он скинул фуражку и остался в старой, засаленной тюбетейке, Сания узнала Бабайкина.
— Здравствуй, дочка! — приветствовал он ее негромко, словно делился секретом.
— Здравствуй, дедушка. Садись.
— Ты не очень занята, дочка? Узнаешь меня?
— Да, дедушка. Когда мы вступали в партию, нас с тобой утверждали в горкоме в один и тот же день.
— Так ты теперь уже председателем здесь?
— Так получилось, дедушка. Была заместителем, да вот умер председатель, так я вместо него. Как у вас дела?
— Дела ничего, да вот есть одна докука.
Сания молчала, давая понять, что слушает его.
— Председателем чрезвычайной комиссии, стало быть, тоже ты? — спросил Бабайкин.
— О какой комиссии говоришь, дедушка? Я не совсем тебя понимаю.
— Как же не понимаешь? Ведь такая комиссия организуется каждый год. Комиссия против разных напастей, которые могут быть во время разлива Камы. Ее называют чрезвычайной комиссией. Председателем ее всегда бывает председатель горсовета.
Сания не слышала о такой комиссии. Ей стало даже неловко перед Бабайкиным. Как же, председатель горсовета — и ничего не знает о таком важном деле!
— А-а, вот ты о чем! — сказала она. — Такой комиссии мы еще не организовали. Но создадим!
— Ладно, — сказал Бабайкин, — займись этим. Раз ты председатель горсовета, совсем хорошо. Не знаю, слышала ли ты, — об этом много говорилось, — чтобы облегчить работу по весне, мы построили склад для хлеба у самой воды. Это было сделано по моему предложению, вот почему я и золнуюсь. Может быть, пришел к тебе раньше, чем надо. Но чем ближе дело к ледоходу, тем больше меня мучает бессонница.
— Какой же ледоход? Ведь еще апрель не начался!
— Не говори так, дочка. Если бы время было мирное, ладно бы. В те годы с грузчиками было легче, а теперь где найти людей? Сама знаешь…
— Почему об этом беспокоитесь вы? У вас есть начальник. Есть отдел кадров…
— Знаю, что есть. Но у меня душа неспокойная. Тут надо быть проворным. Ежели за первые два дня ледохода река очистится от крупных льдин и мы туг Же подведем из затона баржу и поставим ее возле склада да погрузим дня за два, — все будет отлично. Но ежели дело затянется, будет худо. Вода поднимется и склад затопит… Это все равно что стрелять птицу на лету, понимаешь? Если не рассчитывать, насколько она пролетит вперед, пока ее настигнет пуля, только треск один будет. Только там ты потеряешь всего золотник пороху да несколько дробинок. А здесь — тысячи тонн хлеба! Как тут не тревожиться!
— Но вы разве не знали этого, когда вносили предложение? И другие, наверно, знают?
— Знал, конечно, как не знать. Сорок лет работаю, но боюсь, не получилось бы задержки из-за рабочей силы. Вдруг в самый нужный момент не будет грузчиков? Беда ведь!
— Позаботитесь заранее — будут.
— Вот потому я и пришел. Наши тоже говорят: не беспокойся, найдем людей. Если, говорят, не сможем найти сами, поможет горсовет. Верно ли?
В дверях появилась Касимова.
— Можно к вам?
И Бабайкин поспешил закончить разговор:
— Так вот, доченька Сания, чтобы не случилось чего, я решил вам сказать заранее. Не обессудьте!
— Хорошо, дедушка, что вы так заботитесь. Конечно, ледоход на Каме начнется не по нашему календарному плану, но все-таки ведь можно примерно рассчитать?
— Можно. Я вам могу за день вперед сказать, когда начнется ледоход. Ладно, до свидания. Пожалуйста, уж не забудьте…
Бабайкин надел фуражку, направился к выходу. Сания проводила старика до самой двери.
— О чем хлопочет этот дед? — спросила Касимова.
— Очень интересный дед, Кадрия. Перед его приходом я сидела в растерянности, не зная, что делать. Впереди так много дел, что у меня иной раз опускаются руки. А вот пришел дед — и словно вдохнул в меня новые силы. Конечно, он не сказал мне ничего радостного. Наоборот, напомнил, что для меня скоро прибавятся новые большие хлопоты. И все-таки я от души благодарна ему. Знаете, за что?..
И Сания рассказала Касимовой, зачем приходил к ней Бабайкин.
— Да, — согласилась та, — если бы везде прислушивались к словам таких людей! Горы своротить можно!
— Ладно, перейдем к делу, — сказала Сания. — Вот, познакомьтесь. — Она протянула ей письмо из Совнаркома. И, ожидая, пока Касимова прочтет, замолкла.
9
Тихая беседа Сании с Касимовой длилась недолго. В комнате Раисы Лазаревны послышались крикливые голоса.
— Сама, сама нужна! — кричала женщина.
Голос показался Сании знакомым.
«Никак, опять Гашия?! Что случилось?»
Сания выглянула за дверь. Да, это была Гашия. Не успела Сания сказать слово, как Гашия бросилась ей на шею.
— Сания, милая! Сюенче! — Она не могла больше ничего выговорить и расплакалась. Обняв Санию, уткнулась мокрыми глазами ей в плечо.
Сания растерялась:
— Погоди, Гашия, что случилось?
Наконец Гашия выпустила ее из своих объятий. Она плакала и смелась.
— Как же не плакать, — сказала она, — сама сейчас заплачешь… Вот ведь… хи-хи!.. да куда же я, дуреха, подевала? — Всхлипывая, она искала что-то за пазухой, потом стала рыться в карманах.
Сания, Касимова и Раиса Лазаревна молча наблюдали, пока она найдет свою потерю.
— Ну куда же я спрятала, дуреха? — повторяла Гашия, ощупывая себя. — Не хотела никому показывать. Нет, нет, не могла я потерять…
Она пригнулась, подняла подолы трех юбок и вытащила из шерстяного чулка сложенное треугольником письмо.
— Вот оно! От Камиля письмо!..
Все вскрикнули:
— От Камиля?
— Камиль жив?!
Сания стояла бледная, недвижная. Она взяла в руки письмо, словно не веря себе. Взглянула на адрес. Да! Почерк Камиля! Указан и номер полевой почты. Его рукой написано: «От К. Ибрагимова». Сам и написал! Жив!..
Руки Сании задрожали и опустились. Обессилев, она села на ближайший из стульев.
Гашия нетерпеливо поглядывала, когда же Сания станет читать доставленное ею драгоценное письмо.
— Ну, разверни да прочитай, — не выдержала она, — Чего боишься, ведь сам тебе написал!
Как бы говоря «будь что будет», Сания развернула тетрадный листок, свернутый треугольником, и глаза ее побежали по строчкам.
«Сания, сердце мое! Спешу сообщить, что я жив, здоров, с нетерпением жду от тебя ответа. Дорогим моим Хасану и Розочке шлю горячий привет. Подробнее о себе напишу в следующем письме. Желаю вам всем здоровья, целую тысячу раз. Родным, знакомым и всем, кто обо мне спрашивает, передай от меня привет.
Сания, дорогая, жду письма! Еще раз целую.
Твой Камиль.
…марта 1942 г.»
Сания медленно подняла голову, Прижала письмо к груди и обернулась к притихшим женщинам со счастливой улыбкой:
— Камиль жив! От него всем, всем вам…
Она не смогла договорить и разрыдалась, не пряча своих слез, которые разом смыли горе, мучившее ее столько месяцев. Это были сладкие, счастливые слезы.
И все три женщины, глядя на нее, не могли удержать слез радости.
— Спасибо тебе, Гашия-джаным! — немного успокоившись, сказала Сания. — Ты принесла мне большую радость.
— Как же не радость! И мы за тебя рады!
— Для всех нас радость! — подтвердила Раиса Лазаревна.
Сания овладела собой. Спрятав письмо в карман, повернулась к Касимовой:
