Газиз, как бы не узнавая дочери, пристально посмотрел ей в лицо. В самом деле, Миляуша ли это? Ребенок, три-четыре месяца тому назад ушедший из-под материнского крыла, когда она стала такой?

— Доченька!.. — Голос Газиза прозвучал взволнованно.

— Я ведь ничего теперь не боюсь, — сказала Миляуша.

— Доченька!..

Газиз хотел объяснить свои чувства Миляуше.

— Ты, видно, стала взрослым человеком, доченька. То, что дочь выросла, — для отца большая радость. Поэтому не буду тебя ни в чем уговаривать, оставайся, учись.

У Газиза были талоны в закрытую столовую областного комитета. Он повел дочку обедать туда. По дороге Миляуша расспрашивала о делах в Ялантау. За обедом написала письма.

— Матери передашь, — сказала коротко, — А это Сании-апа.

Вернувшись в Ялантау, Газиз отправился в школу. Письмо Миляуши было только поводом. Ему надо было объясниться с Санией.

Он вошел в учительскую и, поздоровавшись с знакомыми учителями, постучался в кабинет Сании.

Первое, что бросилось в глаза, была большая карта на стене, вся утыканная флажками. Куда бы ни заходил он в эти дни, всюду видел такие карты, говорившие о фронтах сражений.

Сания, сидя в директорском кресле, о чем-то разговаривала с молодой женщиной. Лицо ее казалось озабоченным. Женщина, не обращая внимания на Газиза, продолжала свой рассказ.

— Не могу поймать самого. Мать — другое дело, не удивительно, если ее не встретишь, она день и ночь…

Но Сания, заметив в дверях Баязитова, уже не могла слушать посетительницу. Лицо ее прояснилось.

— Газиз-абый! — воскликнула она удивленно и радостно. — Пожалуйста! Проходите!

Привстав, она хотела выйти из-за стола, но снова села.

— Впрочем, одну минуту…

И обернулась к женщине:

— Все-таки, Закия, надо вам поговорить с ним, надо найти этого Алмазова. Знаете, самые верные помощники — сами дети. Они найдут. Вам придется поговорить. А мать… Ладно, завтра найдем. Поговорим. — И, выйдя из-за стола, шагнула навстречу Газизу.

— Хорошо, Сания-апа, я постараюсь, — сказала Закия, поняв, что разговор закончен, и вышла за дверь.

Газиз и Сания остались одни.

— Ну, Сания, какие новости? — спросил Газиз.

— Спасибо, Газиз-абый, все хорошо пока, — сказала Сания. Она говорила с Газизом по-старому, как с близким другом.

Как бы желая показать, что у нее достаточно свободного времени, она уселась удобней.

— Что нового, Газиз-абый?

— Все хорошо. Вот собираюсь в армию. Решил зайти попрощаться с вами.

— Мне остается только пожелать вам доброго пути. Спасибо, что не забыли.

— Мне ведь с вами надо еще объясниться.

Сания ничего не ответила на эти его слова.

— Вы не сердитесь на меня? — спросил Газиз.

Сания давно уже поняла, о чем говорил Газиз.

— Нет, Газиз-абый, — сказала она тихо. — Я ведь теперь знаю все. Может быть, вы сердитесь на меня?

— Если бы я не знал вас, возможно, и обиделся бы. А так… Нет, не могу сердиться. Вы ведь, Сания, человек с детским сердцем.

— Вы хотите сказать, что я слишком доверчива? Но честным быть тоже нелегко.

— Конечно, нелегко.

— Я знаю, что вы ни в чем не виноваты.

— А знаете, ваш подарок для Красной Армии все еще у меня.

Сании стало неудобно, она растерялась.

— Вы пришли вернуть его мне?

— Нет, я не собираюсь никому его возвращать.

— Не понимаю.

— Я так думаю: теперь все равно, как он оказался у меня. Но раз он предназначен вами для человека, сражающегося за Родину, надо и мне быть достойным этого подарка. Если я верну его, значит, я не такой человек или не хочу быть таким человеком! Мне не хочется, чтобы вы так подумали, Сания.

Сания молчала.

— Возможно, это покажется вам смешной фантазией, позерством…

— Нет, Газиз-абый, это показывает лишь то, что вы человек с очень чистой совестью.

— Если вы поняли меня, спасибо, Сания. Вот и все. Прощайте, не буду отнимать у вас время.

— Не спешите, вместе выйдем. — Сания пошла к вешалке, где висело ее пальто. Она повеселела и обрадовалась этому объяснению.

Газиз только на улице вспомнил о письме Миляуши и засмеялся.

— Что с вами?

И он рассказал, что пришел передать ей письмо от дочери и совсем забыл. Если бы не было этого повода, возможно, и не пришел бы.

— Нет, все равно пришли бы. Вы не такой человек.

Газиз проводил ее до дому. У ворот они простились.

Сания осталась стоять, глядя на уходившего Газиза. Газиз перешел на середину улицы и вскоре потерялся в темноте ночи. Только скрип его шагов на утоптанном снегу еще звучал над умолкшим ночным городом.

Из-за резкого похолодания детей начальных классов не пускали в школу. Вследствие трехсменной работы часы уроков были и так сокращены, а тут на тебе! Вовсе перестали ребята ходить в школу! И неизвестно, надолго ли зарядили морозы…

Сания на себе успела почувствовать, насколько люты были эти неожиданно нагрянувшие морозы.

Утром она выпила горячего чаю и очень тепло оделась. И все же не успела пройти даже квартала, как северный ветер начал обжигать лицо. Сания подняла воротник, повернулась спиной к ветру и пошла боком, отворачивая лицо в сторону. Она шла, не глядя вперед, — перед ее глазами тянулись ограды палисадников, побелевшие от мороза окна или закрытые ставни. На высоком дощатом заборе мелькнули остатки старой афиши: «…Литературный вечер… Муса Джалиль… Поэт Нур Баян». И Сания вспомнила литературный вечер, устроенный еще до начала войны.

В Ялантау из Казани приехали тогда несколько писателей. Это было большим событием для школьников и преподавателей. Сания с Камилем сидели в первом ряду (в те дни было непростым делом получить хорошие билеты на такой вечер). Ах, куда ушли эти дни? Где сейчас эти поэты?!

На противоположном заборе в упор кричали крупные буквы: «Все для фронта!»

Что-то делают фронтовики в такой мороз? Как они терпят?

Сании стало стыдно за себя. Она выпрямилась и пошла, не отворачиваясь от ветра, наперекор разыгравшейся стихии. И вдруг подумала: «В самом ли деле уж такой сегодня крепкий мороз? Не слишком ли мы нежим наших детей?»

У дверей школы встретила заведующую учебной частью в начальных классах Махмузу Салимову. Сания даже не узнала ее. Она всегда опрятно одевалась, ходила прямо держа голову, а сейчас втянула голову в плечи, сгорбилась и шаркала фетровыми ботами на высоких каблуках.

— Махмуза-апа?! Подожди, Махмуза-апа! — крикнула Сания.

Махмуза, еле выговорив: «Зам-м-мерзла!» — рину лась за дверь. Но Сания не пустила ее дальше.

— Стой здесь. У тебя все лицо обморожено. Не входи в помещение, сейчас снегу принесу.

Пока растирала обмороженные щеки Махмузы, в школу вбежали двое учителей. Остановившись в холодном коридоре, они принялись оттирать друг другу носы.

— Ой да ой! Лучше было бы не выходить из дому. Вот это мороз!

— Подумайте о фронтовиках, — сказала Сания.

Эти слова ей пришлось повторять сегодня несколько раз.

У Сании, когда она стала директором, руководство начальными классами ограничивалось тем, что она следила за охватом учебой детей в своем районе и изредка заглядывала в показатели их успеваемости. Она знала, что для директора этого мало. «Надо бы об их работе пообстоятельнее поговорить на педсовете», — думала она беспокойно. Но в условиях трехсменной учебы в таком тесном помещении трудно было выкроить на все время. Если оно и находилось, не оказывалось свободной комнаты, где можно было бы заседать…

И вот пришел на помощь не предусмотренный планом дед-мороз. Свободны учителя и комнаты, можно провести наконец заседание педсовета.

Сания пригласила учителей в комнату первого класса. Большинство учителей младших классов были пожилые женщины. Как послушные дети, они подчинились приглашению директора. Для учеников младших классов были сделаны низенькие вешалки. Учительницы повесили свои пальто на эти вешалки, затем безмолвно уселись за маленькие парты.