А за письменным столом, на своем обычном месте Башкирцев. На нем та же гимнастерка. На стене портрет Ленина. Чуть левее — большая карта района. Тут же барометр. Стрелка показывает на «ясно». Все как в мирное время.

И липы за окном стоят спокойно, и часы с тяжелыми гирями тикают все так же неторопливо. Не один Камиль, весь актив Ялантау знает, что эти часы работают безупречно.

Камилю даже стало неловко перед Башкирцевым. Он понял, что до последней минуты был во власти какой-то странной растерянности. Да, нельзя так, ведь судьбы войны решаются не только на фронте.

— Вы правы, — сказал он наконец. — Я, признаться, позабыл, где нахожусь. Но все-таки, товарищ Башкирцев, считаю, что мое место на фронте.

Конечно, секретарь райкома хорошо понял его: ведь к нему сегодня приходило много людей с подобными заявлениями. Башкирцев гордился их самоотверженностью, но открыто не показывал свои чувства и не торопился выносить решения. Несомненно, раз началась война, главное место — фронт. Вполне естественно, что коммунист рвется на фронт. Башкирцев и сам, когда услышал о нападении гитлеровцев, подумал о фронте. Он вспомнил, как, будучи еще семнадцатилетним юношей, сражался с бандами Колчака.

Весной 1919 года колчаковцы наступали на Ялантау. Отдать город врагу было нельзя — здесь хранились огромные запасы хлеба, здесь зимовал в затоне большой речной флот. Надо было или уничтожить все это, или эвакуировать. А на Каме вот-вот тронется лед… И уездный партийный комитет принимает решение не пропускать врага в Ялантау. Для этого был организован отряд в помощь Красной Армии.

И Башкирцев был в этом отряде. Здесь он получил первое боевое крещение. Все храбро сражались. Врага удалось задержать. Но немало пролилось крови там. Многие коммунисты погибли у Ялантау за Советскую власть…

«Нет, никогда не отдадим мы свободу, завоеванную ценою жизни тысяч трудовых людей, рекою пролитой крови!» — думал Башкирцев, сжимая губы. Он уже чувствовал себя бойцом, готовым немедленно ехать на фронт.

Однако руководитель должен уметь обуздывать чувства. Сейчас — в особенности.

И Башкирцев старался возможно расчетливее распоряжаться отправкой на фронт ответственных работников своего района. Ему было далеко не безразлично, кто уедет сегодня, а кто — завтра…

Поняв это, Камиль успокоился и усердно занялся школьными делами.

Учителя помоложе были уже призваны в армию, На их места пришли вышедшие на пенсию, старые учителя. Одним из них был Сулейман Гафуров.

Конечно, работы хватало для всех. Учителя и ученики начали своими силами ремонтировать школу, пилить и укладывать заготовленные на зиму дрова. Камиль по-хозяйски занялся делами школы: вдруг вызовут в военкомат — надо оставить преемнику все в полном порядке.

Кроме того, надо было вести агитационную работу среди населения. Это было делом нелегким в те дна Никто не мог понять нашего отступления на фронте. Все привыкли считать Красную Армию могучей и непобедимой. А сейчас?.. Как-то язык не поворачивается говорить перед народом о наших неудачах… Красная Армия не должна уступать врагу родную землю! Тут, должно быть, какое-то недоразумение. Вот-вот наши должны остановить гитлеровцев, не сегодня, так завтра. И не только остановить — пойти вперед… Но как же так? Сколько времени можно ждать?..

Даже Башкирцев, чувствовалось, был в замешательстве. Чем объяснить страшные неудачи первых же дней войны? Что происходит на фронте?

Но все — и Камиль в том числе — понимали, что нельзя было давать волю сомнениям. Сомнения обезоруживали. Надо было верить партии, — рано или поздно она приведет народ к победе. Не раз, в не менее трудных обстоятельствах, она умела сплотить народ, умела воодушевить его на героическую борьбу. Камиль твердо верил: так будет и на этот раз.

Мужчины уходили в армию.

Вскоре в районе почувствовалась нехватка людей. Учителям и школьникам пришлось работать на погрузке пароходов и барж, на заготовке сена и уборке хлебов.

Камиль с головой ушел в работу. И даже стал подумывать: хорошо бы, повременили с вызовом. Приближались дни, когда Сания должна была родить.

«Что она будет делать без меня, бедняжка? — беспокойно думал он. — Хорошо бы, до моего отъезда родила».

Но желание его не сбылось. Камиля вызвали в военкомат и предложили в течение суток сдать дела.

Не попросить ли, чтобы дали отсрочку хоть на недельку?

Перед глазами Камиля возникла фигура Башкирцева.

Башкирцев только что приехал, он с молодцеватой легкостью спрыгнул с подножки машины и сказал шоферу, что скоро опять нужно будет ехать. Тут он увидел Камиля:

— Ко мне?

— К вам, товарищ Башкирцев.

— Пойдем.

Поднялись по лестнице. Перед дверью кабинета несколько человек ожидали секретаря.

Башкирцев бросил на ходу: «Кто ко мне — заходите», — и прошел в кабинет. Пожилой крестьянин опередил Камиля.

— Хоть я и остался председателем, товарищ Башкирцев, дела идут совсем не так, как я… — заговорил на ходу он.

— Садись, Гайнетдин-абый. Коротко: в чем у тебя дело?

— Уборка, сам знаешь. Только приступили, а тут на тебе — многих начали вызывать в военкомат…

— Война, ничего не поделаешь. Ты не рассчитывай на людей, годных по возрасту для армии.

— Я и не рассчитываю. Беда вот в чем: одного призовут, а на проводы поднимается вся родня. Иной раз чуть не половина колхоза уходит на пристань…

— Понятно! — сказал Башкирцев так, чтобы все в кабинете слышали. — Только сейчас я вернулся из колхоза, сам видел. Но тут уж ничего не сделаешь. По-хорошему провожайте уходящих в армию. Это нужно. Проводы можно устраивать на месте, в колхозе. Но и про уборку не забывайте ни нй минуту!

— Вот, вот… Но когда начинаешь ограничивать, людям не нравится. Говорят: «Человек уходит в огонь, не знаем, вернется ли, а ты не даешь попрощаться как следует».

— А ты говори: «И здесь у нас фронт, нельзя не считаться с этим». Попытаемся кое-чем помочь и мы. И очень хорошо, Гайнетдин-абый, что ты вовремя пришел сюда. А то у нас есть поговорка: «Татарин думает после обеда». Не так это!

— Вот именно, — сказал Гайнетдин, вставая.

Он ушел, а перед Башкирцевым уже стоял другой, помоложе.

— Товарищ Башкирцев, опять к вам. Вот! — Он бросил на стол листок бумаги. — Отпустите на фронт.

— Товарищ Галлямов, почему такое нетерпение?

— Не могу я больше терпеть. Когда мои товарищи на фронте кровь проливают, мне кажется преступлением сидеть в тылу.

И Камилю вдруг стало неловко.

— Ну-ну! Не к лицу нервничать коммунисту, — сказал Башкирцев и тут же перешел на деловой тон: — Как работает завод? Освоили новую продукцию? Какие меры приняли для увеличения производства боеприпасов? Вот что в эту минуту с тебя спрашивается.

Камиль вспомнил; Галлямов был секретарем партийной организации на судоремонтном заводе.

— Сегодня ты еще нужен здесь, — продолжал Башкирцев, — поднимай производство на заводе. Взамен ушедших готовь новые кадры, учи, выращивай. Если надо будет послать на фронт, вызовем и скажем. Вот он, — Башкирцев кивнул в сторону Камиля, — тоже в первый день войны пришел с заявлением. Сейчас настало его время…

Камиль смутился: ведь он пришел просить отсрочку. Да, надо скорей уходить, нельзя терять время.

И как только Галлямов вышел, Камиль встал.

— Я готов, товарищ Башкирцев, — сказал он. — Зашел проститься с вами.

— Желаю тебе доброго пути, Камиль. Возвращайся живым и здоровым. И победителем! О семье не беспокойся, не забудем.

— Спасибо, товарищ Башкирцев.

Пожав руку Башкирцева, он кивнул всем сидящим в кабинете и вышел. Надо было зайти в городской отдел народного образования и побывать в школе — сдать директорство Сулейману Гафурову. На устройство домашних дел у него оставался только вечер.

Один вечер! Что можно сделать в один вечер? Что успеешь сказать подруге жизни — жене, сыну, самым близким людям, с которыми расстаешься, возможно — навсегда?