И, не замечая того, что делает, механически разматывал конец шарфа с вышитой на нем ромашкой.

Опять Сания перестала слышать инструктора.

— Товарищ Ибрагимова, ваше слово, — окликнул ее Башкирцев, — Коротко расскажите о себе, о вашей работе, о ваших планах.

Сания вздрогнула и стала рассказывать, стараясь не повторять написанного в анкете. И когда начала говорить, ей как-то стало легче и спокойнее.

Она рассказала, что родилась и выросла в таком же, как и Ялантау, уездном городке, где большинство населения татары. Родилась в семье учителя Самата, десяти лет осталась сиротой, была взята в детский дом, там стала пионеркой. Там же получила среднее образование и была послана в институт.

После этого вступления Сания начала говорить о работе в школе.

— Я знаю, что теперь главный наш лозунг: «Все для фронта!» Этому подчинены все наши мысли, дела и заботы. Тем не менее дело воспитания и обучения детей я не могу считать чем-то второстепенным. Обучение детей я считаю таким же важным делом, как, например, постройка новых железных дорог или поиски новых месторождений нефти или угля. Так я понимаю…

— Верно понимаете, товарищ Ибрагимова, — одобрительно заметил Башкирцев.

Эта реплика воодушевила Санию.

— В нынешнее время, — продолжала Сания, — когда идет тяжелая война, мы, работники школы, свою работу стремимся перестроить тоже на военный лад. Стараемся выполнять все хозяйственные дела школы своими силами. Помогаем колхозам в уборке урожая, участвуем в субботниках…

Сания привела цифры. Потом рассказала об учителях, которые трудились не покладая рук, чтобы полностью и хорошо выполнить учебную программу.

Когда Сания сделала паузу, Башкирцев спросил:

— Все?

Однако Сания не спешила сказать «все». Только, чуть смутившись, примолкла. В ней шла борьба. Поколебавшись, она пришла к решению: «Не выяснив дела, не стоит начинать разговор». И только после этого решительно ответила:

— Все!

— Вопросы есть? — спросил Башкирцев, оглядывая сидящих.

И тут поднялся Мухсинов.

— Товарищ Ибрагимова, — сказал он вкрадчиво, — вы, кажется, хотели еще что-то сказать? Мне кажется, вы не до конца были искренни. Так ли это?

Лицо Сании вспыхнуло.

— Хорошо, — сказала Сания, растерявшись, — я еще должна поговорить и о некоторых своих слабых сторонах. Думаю, что умалчивать о них при вступлении в партию нельзя.

— Говорите, — сказал Башкирцев, — что там у вас такое…

— Мне кажется, я еще не научилась открыто и смело разоблачать недостатки. Например…

Она хотела рассказать о недавнем случае с Гашией и вдруг осеклась. Пример этот показался ей теперь мелким и незначительным. После тяжелой паузы, Сания вздохнула и, опустив глаза, проговорила:

— Например, Газиз-абый Баязитов…

Все члены бюро резко вскинули головы. Только Башкирцев и сам Баязитов продолжали сидеть, как сидели до этого.

— Среди наших руководителей это самый близкий мне человек, — продолжала Сания. — Он был для меня самым уважаемым человеком. Ничего, кроме хорошего, я о нем сказать не могла. Тем более — он первым дал мне рекомендацию для вступления в партию…

В кабинете воцарилась напряженная тишина.

— Когда я услышала плохие разговоры о нем, я не верила, считала это клеветой. Но я не могу промолчать, когда вижу своими глазами присвоенные им вещи из тех, которые собраны для фронтовиков.

Глаза Башкирцева заискрились. Он круто обернулся к Баязитову. «Что это значит?» — спрашивал его взгляд.

И Баязитов, отвечая на его взгляд, двинул плечами, как бы показывая: «Ничего не понимаю».

— Смотрите, — показала Сания, — на нем шарф, который я своими руками передала для отправки на фронт. Тут нет ошибки.

Все вопросительно повернулись в сторону Баязитова. Сания видела, как Баязитов, словно не зная, куда спрятаться под строгими взглядами, низко склонил густо покрасневшее лицо, медленно развязал на шее шарф и, не зная, что с ним делать, положил на стол. Сании так стало его жаль, что слезы навернулись ей на глаза.

— Извините, — сказала она срывающимся голосом, — но у меня это таким тяжелым комом осело на душе, что я не могла удержаться. Когда меня принимают в партию, как я могу не сказать о том, что тяготит мою совесть! Ведь об этом уже идет молва в народе…

Башкирцев встал.

— Правильно делаете, товарищ Ибрагимова, — сказал он.

И обратился к заседающим:

— Спокойно, товарищи! В свое время мы разберем это дело. Продолжаем рассмотрение вопроса повестки дня. Есть вопросы к товарищу Ибрагимовой?

Вопросов не было, и бюро горкома единогласно утвердило решение о приеме Сании кандидатом партии.

— Поздравляю вас, — сказал Башкирцев, пожимая руку Сании. — Будьте смелее в жизни. Не стесняйтесь приходить к нам, советоваться со старшими товарищами, когда это потребуется. Сила коммуниста — в его правоте перед партией и перед народом. До свидания.

«Сила коммуниста — в его правоте перед партией и перед народом».

Баязитов и сам хорошо знал это. Именно потому с кем угодно и где угодно он говорил смело, чувствуя себя полноправным представителем партии. Поэтому и народ верил ему.

«А теперь? Погоди, что же изменилось? Разве совесть моя не чиста?..»

Как он ни старался успокоить себя, он уже не мог держаться свободно на заседании бюро. Правда, когда решались серьезные вопросы, он не мог не участвовать в их обсуждении. Но участие это было как бы вынужденным — все это чувствовали.

Когда обсуждался вопрос о пуске завода точных механизмов, имя Баязитова упомянули с благодарностью. Его хвалили за содействие в получении топлива, транспорта, в размещении людей по квартирам. Действительно, Баязитов оказал очень большую помощь заводу. Ко он не мог сейчас по-настоящему радоваться успехам завода. Ведь на нем лежало пятно, от которого надо было очиститься.

Наконец все вопросы были рассмотрены. Давно опустели в приемной и диван, и стулья, и подоконник. Время было позднее. И все же Башкирцев не торопился закрыть заседание.

— Подождите, товарищи, — сказал он, — нам надо еще разобраться с Баязитовым.

Никто из членов бюро не запротестовал. Усевшись снова на свои места, они приготовились слушать внеочередной вопрос.

— Ну, товарищ Баязитов, расскажите, что случилось.

Как попал к Баязитову этот злосчастный шарф?

Перед тем как отправить на фронт собранные у населения города теплые вещи, их пересчитывали. Это дело было поручено товарищам, работающим в аппарате горисполкома. Секретарша Баязитова Раиса Лазаревна также участвовала в этом деле. Среди множества различных вещей ей особенно приглянулся этот шарф. Она была из тех женщин, кто не может равнодушно смотреть на красивые вещи.

— Ах, какая чудесная, тонкая работа!

Взяв шарф в руки, она долго восхищалась им, как восхищаются произведением искусства. Она прикладывала его к щекам, к шее и с сожалением положила в общую кучу. Редкостный шарф исчез с глаз, но Раиса Лазаревна уже не могла его забыть. В ее голове вдруг мелькнула мысль: «Эх, где бы найти такой шарф и подарить Газизу Закировичу!» Именно в эти дни Баязитову стукнуло сорок лет, и Раиса Лазаревна по этому случаю искала для него подарок.

«Если бы найти такой шарф!» — повторяла она мысленно.

И эта мысль очень быстро подсказала ей решение. По мнению Раисы Лазаревны, это было маленькое и безгрешное желание. «Шарф можно обменять, — подумала она, — для фронтовика какое значение может иметь тонкость и красота отделки шарфа? Новый он будет или немного подержанный — не все ли равно?» Шарф мужа Раисы тоже хорош. Фабричная работа, но из отличной шерсти, правда, немного поношен, но вовсе не плох…

И Раиса Лазаревна, не долго думая, осуществила свое решение.

Таким образом шарф попал в ее руки. Теперь Раиса Лазаревна ждала удобного момента, чтобы подарить его Газизу Закировичу. Баязитов, конечно, не спросит, откуда этот шарф. Только он не любит принимать приношения от своих подчиненных, Раиса Лазаревна это хорошо знала. Поэтому она преподнесла свой дорогой подарок не самому Баязитову, а передала его жене.