— Очень хорошо, Сания! — обрадовалась заведующая. — Значит, я о вас правильно думала. А в работе, когда надо будет, поможем.

— Помощь будет нужна. Опыта у меня нет.

— Об этом не беспокойтесь. Опыт — дело наживное.

Касимова хотела было поговорить о том, на что нужно в первую очередь обратить внимание, но зазвонил телефон.

— Слушаю… Это я, Касимова. Да… Как раз она здесь… Да, согласилась… Хорошо, подождите минуточку…

Касимова, не опуская трубку, сказала:

— Нас с вами приглашает к себе товарищ Баязитов. К ребенку не спешите?

Сания взглянула на часы.

— Успею.

— Вы слушаете, товарищ Баязитов?.. Сейчас будем у вас.

Баязитов встретил их приветливо, — как видно, он был в приподнятом настроении. Такая встреча насторожила женщин: вероятно, неспроста председатель старается казаться таким радушным.

Так оно и оказалось.

Баязитов поздравил Санию с тем, что она стала директором школы, расспросил о житье-бытье.

— Ну, когда начнем учебу?

— Завтра думаем, Газиз-абый.

Баязитов прищелкнул языком, покачал головой:

— Завтра не сможете.

Сания и Касимова переглянулись.

— Почему, товарищ Баязитов?

— Вашу школу придется перевести в другое помещение. Придется вам заново пересмотреть и расписание занятий.

— В чем дело?

— Здание вашей школы забираем. Заводу отдаем, В наш город эвакуируется большой завод…

Новость поразила Санию. Что это за завод? Почему ему нужно отдавать здание школы? Разве мало в городе больших зданий?

Но Сания не задала этих вопросов. «Очевидно, такое решение принято обдуманно». Она только спросила:

— А куда нам переходить?

— Перейдете в здание девятой школы.

Сания вздохнула:

— Как мы поместимся там?

— Придется учиться в три смены. Для некоторых классов можно использовать здание шестой школы — подумайте вместе с отделом народного образования.

— По-моему, — сказала Касимова, — переход в здание пятой русской школы был бы лучше. Это большое здание…

— И это здание забираем.

Касимова заволновалась. Она уже не могла говорить спокойно.

— Вот как! Это для кого еще?

Баязитов не торопясь, спокойным голосом пояснил:

— Все для того же завода. В Ялантау эвакуируется из-под Москвы большой завод. В трехэтажном здании школы вмещаются только три его цеха. И то с трудом. Мы этот вопрос со всех сторон обмозговали. И некоторое время вам придется потерпеть. А заводу надо быстрее начать работу. Понимаете? Этот завод, хотя и не имел никакого отношения к войне, сейчас работает на оборону. Так что вам нечего расспрашивать, а мне разъяснять…

Председатель горсовета поглядывал на Касимову и Санию, как бы спрашивая: «Ну, что еще скажете?» Но те молчали.

— Да, ничего не поделаешь, — вздохнул Баязитов. — Все для фронта! — И после некоторого раздумья напомнил: — Но смотрите, ухудшение условий работы никому не дает права снижать качество учебы. Этого не забывайте!..

В день начала учебного года с утра до вечера по улицам между двумя школами тянулись телеги, нагруженные партами и черными классными досками. Дети несли в руках глобусы, свернутые на палках карты, приборы и колбы, гипсовые фигуры, чучела птиц и зверей.

А перед зданием третьей школы остановилась первая грузовая машина, накрытая сверху брезентом. Не дожидаясь, когда освободятся все комнаты, школу начали заполнять одетые в комбинезоны монтеры, плотники и слесари.

Поздняя осень.

Дует северо-западный сырой, холодный ветер. Лицо колет, будто иголками, мелкий дождь. Капли дождя частенько сменяются мелкой ледяной крупой.

На одном из вокзалов Москвы в тупике идет погрузка заводского оборудования. Рабочие высокой квалификации, знаменитые мастера, технологи, начальники цехов, инженеры, конструкторы, экономисты — все сейчас превратились в грузчиков. Одни поднимают в вагоны тяжелые станки, другие разгружают непрерывно подъезжающие машины. Нет никого, кто похаживал бы засунув руки в карманы, только наблюдая или командуя.

Недалеко от места погрузки, за покрытыми брезентом штабелями ящиков, остановился «газик» с открытым кузовом. Человек, сидевший на переднем сиденье, отвернул воротник черной дубленой шубы, спрыгнул на землю и заспешил к вагонам.

Он подошел к группе рабочих, устанавливавшей поднятый на платформу станок. Завидев его, от группы отделился человек с выразительными голубыми глазами. Остальные продолжали работу.

— Через три часа будет паровоз, — сказал приехавший в черной шубе.

Человек с голубыми глазами тревожно переспросил:

— Через три?

— Да, товарищ Карпов, через три часа в путь…

Карпов рукавом своей когда-то зеленой, а теперь пегой от пыли и масла стеганки вытер пот со лба.

— Успеем ли, Аркадий Андреевич?

— Надо успеть, товарищ Карпов.

— Мне нужно съездить домой, привезти семью.

— Я могу подвезти вас до дома.

Карпов огляделся вокруг, посмотрел на людей, работавших у вагонов и грузовых машин.

— Нет, — сказал он решительно, — не удастся съездить, Аркадий Андреевич. Жену мою пусть кто-нибудь прихватит, вещи она приготовила. А мы тут возьмемся дружнее. Кажется, и небо проясняется…

Действительно, к этому времени дождь приостановился, на хмуром небе появились просветы.

Но тут завыла сирена, и спокойный голос объявил по радио:

— Граждане, воздушная тревога!..

Работавшие возле вагонов замерли и вопросительно посмотрели на Карпова, а тот, в свою очередь, на Аркадия Андреевича.

Аркадий Андреевич нетерпеливо, как от боли, скривил лицо и стиснул зубы, Но тут же стал сурово-спо койным и решительно взмахнул рукой: «Продолжайте!» Сам же, словно ничего не случилось, пошел к машине. Замораживая сердце, воет сирена. Из репродуктора диктор спокойным, даже как бы торжественным голосом предупреждает:

— Граждане, воздушная тревога!.. Спокойно идите в бомбоубежища! Гасите огонь, не забудьте выключить электроприборы!..

Но грузчики не уходят, голос тревоги, кажется, только подгоняет их — они еще проворнее продолжают свою работу.

Не спрятался и Аркадий Андреевич Губернаторов. Он только что договорился в наркомате об отправке эшелона с его заводом. Выяснив, что паровоз скоро будет, он тут же позвонил на завод и поехал туда за людьми.

Вот он на своем «газике» возвращается на завод. Хорошо знакомые улицы кажутся чужими. Всегда полные людей, кипящие и гудящие от движения машин, теперь они совершенно пусты. Ни одного человека! Днем! Странно. Зловеще.

Когда-то он был свидетелем солнечного затмения. Он был тогда комсомольским работником, выехал по командировке в деревню.

Через закопченное стекло он видел, что от солнца остался серп, как ущербный месяц, быстро идущий на уменьшение. Но солнце все еще слепило глаза, хотя тепло его заметно слабело. Мир принял какой-то странный серо-пепельный оттенок. Повеяло холодом, как из могилы. Собаки заскулили и начали лепиться к ногам хозяев. Замычали коровы и в тревоге стали бить копытами землю. В сердце Аркадия шевельнулась тогда какая-то непонятная боязнь. Конечно, он сразу пересилил страх, ибо мог объяснить это явление природы.

Да, затмение солнца для знающего человека — вполне объяснимое явление. Но на дикаря оно наводит суеверный ужас. В страхе он готов бежать куда глаза глядят, топча других.

Так и на войне, если разобраться поглубже…

Но Аркадию Андреевичу не удалось завершить мысль. Неожиданно вдрогнула земля, и высокие каменные дома, казалось, начали валиться. Он почувствовал, как резко качнулась машина.

Когда Аркадий Андреевич понял, что недалеко упала бомба и взрывной волной приподняло машину, опасность уже миновала и «газик» снова летел по пустым улицам города.

Успокоившись, он хотел вспомнить оборванную мысль, но это не удалось — мысль потерялась.