— Очень хорошо! — похвалила ее Сания. — Напишите заявление.

— И напишу, за этим дело не станет, — махнула она рукой. — Но вот что хочется еще сказать товарищу депутату: хотя мы простые домохозяйки, но пусть не принимают за совершенно темных. Вот сказали, что надо помогать колхозу. И мы пошли. Не хотели, а все же пошли. И будем ходить, что в силах — будем делать. Не такое время, чтобы отказаться. Только нам почаще бы, как сегодня, объясняли и хорошенько рассказывали о положении. А то кто чего только не наплетет! Находятся такие, которые говорят, что немец подходит к Казани. Говорят, что и на Каму упала бомба. Вот так, Сания, если почаще будешь приходить к нам, все будет хорошо…

Разве она не придет? Конечно, придет!..

Пообещав своим избирателям прийти снова, Сания направилась домой. Настроение у нее поднялось. Как хорошо бывает после задушевного разговора с людьми…

Уже спустилась темнота, хотя время было еще не позднее.

Сания шла вдоль дощатого забора, когда до ее слуха донесся плач ребенка. Она невольно остановилась, вспомнив о своей Розочке. Навстречу шла женщина с ведрами на коромысле. Знакомым голосом окликнула:

— Здравствуйте, Сания-апа!

— Не Фания ли это? — спросила Сания, вглядываясь. — Вы как тут оказались?

— Да вот наш дом.

В городе многие жили в собственных домах.

Поговорив с Фанией, подумала: «Надо бы завтра побывать в этих домах — посмотреть, как живут».

— Как ваша Розочка? — спросила Фания.

— Растет, спасибо. А как ваш?

— Очень уж ревун. Слышите, ревет…

В это время из-за забора послышался пронзительный женский голос:

— Невестка, с кем там точишь лясы?

— Меня кличут, — заторопилась Фания, — пойду.

— Погоди, дай и я зайду посмотрю твоего мальчишку.

За воротами низким, приглушенным басом залаяла собака. И, стараясь перекрыть собаку, снова закричала женщина:

— Где пропала, невестка? Не слышишь? Ребенок от крика надорвался!

Фания, видимо, стесняясь постороннего человека, сдержанно ответила:

— Сама говоришь, мама, что ребенок без плача не растет, что же прикажешь делать?

Свекровь по ее голосу поняла, что она не одна, и прикрикнула на собаку: «Но, Черноух!» Затем, изменив голос, спросила:

— Кто там с тобой?

Сания узнала ее по голосу: это была Хадича, бойкая на язык женщина.

— Это я, Хадича-апа, — сказала Сания, — ваш депутат из горсовета. Зашла узнать, как поживаете. Здравствуйте.

— Пожалуйства, милости просим.

— Не сердитесь, что пришла не вовремя, Хадича-апа, если прийти засветло, не знаешь, будете дома или нет. Думала: зайти или нет? Но тут встретила Фанию и решила зайти. Только сейчас узнала, что Фания ваша невестка…

— Милости просим, — повторила Хадича. — Невестка, да иди ты, забери скорей ребенка! Ведь горло сорвал.

Сания продолжала:

— Давно хотела посмотреть вашего ребенка, ведь мы в одно время с Фанией рожали. Крепкий голос. Ничего не скажешь, голос мальчика. Покажи-ка мне крикуна.

— Есть уж что показывать, — проворчала Хадича, — ведь весь обмарался…

— Чего не бывает с детьми, Хадича-апа! — И, увидев ребенка, похвалила его — Попра-а-авился! Тьфу, не сглазить бы! Очень славный ребенок…

Фания завернула его в одеяльце и села кормить.

— Смотри, как жадно сосет, — отметила Сания.

— Слава тебе господи, хоть ревет, а поправляется, — добавила Хадича.

Потом Сания спросила об отце ребенка и, узнав, что он жив, здоров и часто шлет с фронта весточки, порадовалась с женщинами. Пожалела про себя, что все еще нет писем от Камиля. И снова перешла к расспросам о житье-бытье.

Хадича обстоятельно отвечала на ее расспросы, однако, чувствуя, что депутатка явилась неспроста, держалась настороженно.

Жалкой выглядела здесь Фания.

Недавно еще она была школьницей, обучавшейся у Сании. На таких, как она, делали ставку — считали счастливым молодым поколением, которому открыты все пути.

Правда, многие оправдали надежды. А вот она, Фания, оказалась смирной, безвольной невесткой, живущей в кабале у злой свекрови, как бывало в старое время. Если бы захотела, могла бы жить по-другому, но она даже не желает этого. Конечно, она любит своего Салиха. Из любви к нему не хочет портить отношения с его матерью. И продолжает тянуть лямку, подчиняясь капризам старухи. Нигде не работает, только по дому. Ладно, сейчас не время упрекать ее за это. Мать, кормит ребенка. Но ведь у нее и свекровь еще крепкая, могла бы справиться с домашней работой и за ребенком присмотреть. Да ведь у Хадичи есть и дочь, взрослая девушка. Говорят, она ходит помогать колхозу. Это хорошо, но по вечерам и она дома. Что же они тут втроем делают? Как живут?

Обо всем этом осторожно выспрашивала Сания, а старуха скупо отвечала. Оказалось, что, когда сын был дома и работал шофером, сколотил довольно крепкое хозяйство. Во дворе у них породистая молочная корова, теленок, свинья, много кур. Около дома огород. Все трое, оказывается, живут только этим, все силы, все заботы отданы хозяйству.

Сания пожалела, что ее ученица жила в этом замкнутом мирке, вне общественных интересов. Значит, дело воспитания таких, как Фания, еще придется продолжать.

Сания оглядела квартиру. Три комнаты, кухня, еще какая-то темная комната, вроде чулана, большие сени… Что ж, живут не в тесноте!

И прежде чем перейти к главному вопросу, Сания спросила, напоминая, что она не только гостья, но и представитель власти:

— Как, Фания, не нужна ли вам помощь от горсовета? Не стесняйтесь обращаться в городской Совет, ведь вы — жена фронтовика.

Свекровь, державшаяся настороже, не замедлила ответить вместо невестки:

— Спасибо, милочка Сания, в такое тяжелое время не годится беспокоить Совет просьбами о помощи.

— Почему не годится?

Хадича все в том же холодном тоне сказала:

— Уж постараемся как-нибудь выкрутиться. Хорошо, если сам Совет не попросит у нас помощи.

Санию словно укололи иголкой: она выпрямилась, лицо ее помрачнело, брови нахмурились. Точно говоря: «Не ослышалась ли я?» — она удивленно посмотрела в глаза Хадичи. Та густо покраснела под ее укоряющим взглядом и стала оправдываться:

— Что? Разве я что-нибудь не так сказала?

— Нехорошее слово вы сказали, Хадича-апа! — промолвила Сания, незаметно для себя переходя с ней на «вы». — Очень нехорошее слово. Ваше ли это слово? Нет, наверно. Так не может говорить мать, проводившая на священную войну своего сына!

— Ай, алла-а-а! Да что же я такого сказала? Ведь я…

Сания уже не слушала ее:

— Что плохого, Хадича-апа, если наше правительство попросит помощи у народа? У кого же еще оно будет просить? Да еще в такое трудное время… Мы сами должны предложить ему нашу помощь, не ожидая просьб. И почему же не попросить? Имеет право просить. У нас правительство не буржуев, а народное…

Все более горячась, Сания задела и Фанию.

— И тебе должно быть стыдно, Фания! Ты ведь училась в советской школе и должна понимать, что такое Советская власть! Плохо, что ты живешь, не признавая никого, кроме своей свекрови, своей коровы, своих кур.

Поначалу Сания старалась взвешивать свои слова, чтобы не задеть Хадичу, а теперь ей было трудно сдерживать себя. С каждым словом она сильнее ощущала свою правоту, от этого говорила смелее и тверже.

Хадича больше не оправдывалась. Она только во все глаза смотрела на гостью. И Сания, выговорившись, вдруг смягчилась. Уже спокойно она сказала о том, зачем пришла сюда. Только со следами упрека в голосе добавила:

— Об этом с вами и говорить неловко. Если вы заранее мне говорите, чтобы Совет не попросил у вас помощи…

И Хадича поняла, что еще может оправдаться. Она вздохнула и сразу стала добросердечной.

— Не говори так, Сания родная! Если что я сказала по темноте нашей не так, не думай, что мы враги какие, Коли нужно, возьмите и вселите к нам, места хватит. Если время такое… Ну-ка, невестка, — сказала она уж совсем приветливо, — вскипяти-ка быстренько самовар. За чаем все и обдумаем.