Рамай с виноватым видом подошел, стараясь не стучать ботинками. Вскочили и остальные. Шум затих.

— Что происходит? — спросила Сания. — Что за представление?

— Замерзли, Сания-апа. На дворе холодно.

— Сбежали? А где ваша военная дисциплина?

Рамай не ответил, только улыбнулся.

— Где ваш руководитель?

— Товарищ Каратаев здесь. Сейчас все придут.

Шум за дверью усилился, и в коридор ввалилась новая группа ребят.

— Вон и они! — сказал Рамай.

— Не забывайте, что вы в школе.

— Что за шу-ум? — послышался зычный голос Каратаева, и все сразу притихли.

Энергично шагая, в коридоре появился военрук Каратаев.

Сания с уважением относилась к этому человеку, с необыкновенной пунктуальностью выполнявшему свои обязанности.

Старый вояка, Файзулла Каратаев после контузии в гражданской войне вернулся в Ялантау. Когда началась Отечественная война, он был на пенсии, но явился в военный комиссариат и попросил, чтобы отправили на фронт. Вместо этого его послали преподавать военное дело в старших классах.

Седые длинные усы Каратаева заиндевели и обросли сосульками. Они казались особенно устрашающими на багрово-красном от мороза лице.

«Не слишком ли легко он одет?» — подумала Сания. На командире была старая шинель, подпоясанная широким ремнем, на ногах хромовые сапоги.

Когда Каратаев потянулся рукой к обледенелым усам, Сания обратила внимание на его скрюченные, раскрасневшиеся пальцы.

— Разве перчаток у вас нет? — спросила она.

— В кармане, — сказал Каратаев. И, видимо, не для Сании, а для ребят, сказал погромче: — Не такой уж страшный сегодня мороз.

— Занимались на открытом воздухе?

— Два часа строевых занятий проводили в саду. Еще час теоретической подготовки. Свободные комнаты есть?

— Пусть в четвертый класс заходят, — сказала Сания и пригласила Каратаева в директорский кабинет.

— Вы очень легко одеты, товарищ Каратаев, — заметила Сания, — не бережете себя.

— Мне нельзя тепло одеваться.

— Почему?

— Если бы мне было тепло, ребята, клянусь вам, бросили строй и разбежались бы. А так терпят, видя, что и я терплю.

— Не перегибаете ли?

— Пусть закаляются. Не беда, если и обморозятся.

Сания насторожилась:

— Как обморозятся?

— Двое ребят обморозили носы…

— Эх, Файзулла-абый, — сказала Сания, сокрушенно покачав головой, — так выведете их из строя!

— Ничего не будет, не пугайтесь. Я научил их лечить обмороженные места. Мы должны выпускать закаленных людей, товарищ директор.

— Это так. Однако нужно понимать разницу между взрослыми и детьми. Вы же имеете дело со школьниками, вы педагог!

— Я командир. А теперь военное время. У военного времени своя логика.

— Будьте добры, — взяла твердый тон Сания, — впредь проводить в такие дни, как сегодня, занятия в закрытых помещениях. На это есть инструкции — не нарушайте их.

Каратаев все еще не хотел сдаваться:

— Не все инструкции хороши. Почему бы не проявить инициативу?

— Идите в класс, вас ждут ученики!..

Устав от забот и проголодавшись, Сания вернулась домой. Мороз на дворе стал еще крепче.

Даже дома Сания долго не могла согреться. Ольга Дмитриевна приготовила очень вкусные щи, но Сания ела без аппетита. «Видимо, устала», — решила она и прилегла на диван.

Она задремала и неожиданно очнулась — будто кто-то с тревогой сказал ей: «Губим ведь ребят, товарищи педагоги, понимаете? Первый класс — это не шутка!» И перед ее глазами возникла классная комната.

Разрешение не ходить из-за мороза в школу не касалось учеников старших классов. Но классы были неполны. Там и сям виднелись пустующие парты. Среди детей, отцы которых ушли на фронт, есть нуждающиеся в зимней одежде. Школа не сумела обеспечить ею, а теперь приходится расплачиваться за это… Что, если мороз зарядил надолго? Это грозит невыполнением учебной программы!.. А ведь Сания, как депутат, должна думать не только о своей школе, но и о всех других.

Не вышел отдых! Сания вскочила и пошла умыться. Она еще не имела готового решения, лишь чувствовала, что должна выйти из дома. Куда? В отдел народного образования? В горсовет?

Хасан и Роза уже спали. Ольга Дмитриевна сидела за столом, перелистывая книгу. Она подняла глаза, когда Сания вошла с полотенцем в руках.

— Вы опять уходите?

Сания не успела ответить — в комнате зазвучали знакомые позывные радиостанции «Коминтерн».

Смутное чувство тревоги, охватившее было Санию, куда-то отодвинулось, и она приготовилась послушать последние сообщения Совинформбюро.

— В последний час…

Сообщение о разгроме врага под Москвой Сания и Ольга Дмитриевна выслушали молча. Услышав первые слова радостной вести, они переглянулись — хотелось тут же поделиться своими чувствами. Но, боясь пропустить хоть одно слово диктора, продолжали настороженно слушать.

И даже когда диктор замолк, заговорили не сразу.

Санию уже не беспокоили старые мысли о школьных делах. Точно все сразу прояснилось. Опять пришла вера в свои силы. Она хотела поздравить Ольгу Дмитриевну с большой победой и не могла — не дали подступившие к горлу слезы радости. Тихонько подошла к кровати Хасана, повесила полотенце и, нагнувшись к сыну, поцеловала его порозовевшее лицо. Тот недовольно поморщился во сне. «Не любит мои поцелуи, — подумала она. — Ох, мальчишка…» И подоткнула край одеяла. Потом повернулась к кроватке маленькой Розочки. Около нее сидела Ольга Дмитриевна. Опершись руками о спинку кровати, она не сводила глаз с личика спящего ребенка, и на ресницах ее повисли капельки слез.

Сания подумала: «У меня хоть дети живы и при мне…» Ей хотелось хоть чем-то утешить подругу.

— Ольга Дмитриевна! Родной вы человек!..

И обе женщины, бросившись друг к другу, заплакали.

На следующий день, хотя мороз был не меньше, все старшеклассники пришли на уроки. У всех было повышенное настроение.

Впервые после начала войны все были радостны и с новыми надеждами ждали очередного сообщения Советского Информбюро.

Неожиданно Санию вызвали к прокурору. Приглашение встревожило ее. Бросив свои дела в школе, она пошла к Мухсинову.

Прокурор встретил ее уважительно. Поднявшись, пожал руку Сании и подвинул ей мягкое кресло. Начал расспрашивать о житье-бытье. Узнав, что от Камиля все еще нет вестей, с горестным выражением высказал сочувствие.

Сании не понравилось, что он заговорил о Камиле с такой безнадежностью, точно о покойнике.

— Я все же веры не теряю, — сказала она. — Надеюсь, что он жив, здоров и даст знать о себе.

Вера, конечно, хорошее дело, — сказал Мухсинов, покачивая головой. — Только вот вопрос: почему от него кет вестей?

Сания молчала.

— Вы знаете, что это значит? — Но, видимо, решив, что нельзя так грубо ставить вопрос, Мухсинов ответил сам — Впрочем, во время войны всякое бывает.

Сания молчала.

— Не только на войне, но и в тылу, — добавил Мухсинов. — Например, Баязитов. Вон ведь как получилось…

— Он ни в чем не виноват, — перебила Сания.

— Но когда ему дали выговор, он тут же отдал приказ об увольнении своего секретаря. Это как, по-вашему?

— По-моему, Раиса Лазаревна действительно виновата.

— Да, если смотреть на дело с формальной стороны. Однако у нее тоже не было злого умысла, не было корыстной цели. За что же такого человека снимать с должности? Пришлось восстановить.

— Я не думала, что вы такой сердобольный.

Мухсинов самодовольно ухмыльнулся:

— Мое дело — стоять на страже советских законов. Вот и вас я позвал не напрасно.

— В чем дело?..

— Говорят, что на охрану здоровья учащихся вы смотрите сквозь пальцы. Так ли это?

Сания растерялась:

— Я не понимаю… Что вы имеете в виду?

— Сколько детей вашей школы обморозили себе носы, щеки? Вам это известно?