— Сейчас вам нужно готовить людей в дорогу. Знаете, какая у нас зима! В московских пальто ехать нельзя.

— Да, об этом надо будет подумать. Ведь у нас есть женщины с детьми.

Чурин написал записку какому-то председателю артели и кстати посоветовал взять в дорогу несколько ящиков водки.

Когда обоз пришел в Казань, лошади выглядели обессиленными. Овса им давали по мерке, а ведь они прошли длинную дорогу. Сани также не были приспособлены для таких тяжелых грузов, как станки. Вдобавок обозники в один голос говорили, что дорога плоха — вся в рытвинах и ухабах. Пришлось разобрать станки и грузить по частям. Погрузкой занялся Карпов, следивший за тем, чтобы не перепутать и не растерять деталей.

Наконец все было готово, Аркадий Андреевич принял на себя руководство этой экспедицией.

У жены Карпова и еще нескольких женщин были грудные дети. Для них выделили отдельные сани, набитые доверху сеном.

— Зароетесь с головами — мороз не возьмет, — советовали им.

А обозники подшучивали над пассажирами:

— Как бы не пришлось лошадям помогать!

— Ничего, теплее будет! — бодрились москвичи.

Обоз двинулся.

Аркадий Андреевич пробежался вдоль обоза, вытянувшегося по улице Свердлова. Он не чувствовал холода и расстегнул шубу. Но когда обоз вышел в открытое поле, морозный ветер заставил поднять меховой воротник и нахлобучить поглубже шапку-ушанку. Выехав вперед, он легко, по-юношески, спрыгнул с саней и, стоя возле дороги, стал оглядывать одну за другой подъезжающие подводы.

Ехавшая на передней подводе женщина с ребенком зарылась в сене и накрылась брезентом. Теперь она пыталась раскрыть полог и посмотреть на директора, но кучер — женщина, закутанная до глаз шалью, сердито ее осадила.

И Аркадий Андреевич поддержал возницу.

— Правильно! — крикнул он. — Крепче держи их, московских дамочек! Это им не в метро ездить!

Женщина-кучер шутливо что-то ему ответила, только из-за шали, закрывавшей рот, Аркадий Андреевич не мог разобрать слов.

Следующей подводой правила тоже женщина. Тепло одетая, она сидела недвижно, глядя на раскинувшееся в стороне зимнее озеро. Пассажирка в ее санях лежала без движения, зарывшись в сене. Аркадий Андреевич безмолвно пропустил их мимо.

Третья подвода отставала. Подросток-кучер звонким голосом напевал песенку, напоминавшую порой громкий разговор. Оказывается, он часто прекращает петь, чтобы выбранить свою лошаденку. Вот он сказал «дунгуз»[2] — уже известное директору татарское ругательство.

И среди непонятных выкриков мальчугана директор вдруг разобрал грубые русские словечки.

«Ишь ты, ругаться научился, а умеешь ли говорить по-русски?»

Подводы поравнялись. Правил мальчуган с раскрасневшимся от мороза лицом.

— Эй, парень! — окликнул Аркадий Андреевич. — Зачем материшься? На санях женщина.

— Я ведь не их, я лошадь…

— А лошадь за что? Она хорошо идет.

— Не будешь ругаться — не пойдет… Тыр-р-р!

— Ладно, не останавливай, — сказал Аркадий Андреевич и пошел рядом. — Надень получше свой малахай, а то он у тебя, как ворона, машет крыльями. И шарф крепче завяжи.

— Ничаво! — проговорил малый.

Он зацепил вожжи за рожки саней и с кнутом под мышкой спрыгнул на дорогу. Зашагал рядом с Аркадием Андреевичем.

— Товарищ Губернаторов, у вас не будет закурить?

Аркадий Андреевич ответил строго:

— Нет, не курю.

Мальчик смущенно, хлопнул кнутовищем по валенкам, без всякой надобности прикрикнул на лошадь и проговорил, как бы извиняясь:

— Я ведь тоже не курю. Так только, балуюсь от скуки.

— Вот так каждый и начинает с баловства курить-то. В детстве кажется геройством, а повзрослеешь — бросить трудно.

— А вы раньше курили?

— Курил. Научился в твои же годы, потом бросил. Как у тебя с учебой?

— Седьмой класс кончил. Хотел дальше, да не вышло, остался заместо отца в колхозе.

— Отец на фронте?

— В первые дни ушел.

— Колхоз далеко от Ялантау?

— Четыре километра.

— А много таких, как ты, в колхозе?

— Девять мальчишек и четырнадцать девчонок седьмой кончали. Сейчас трое мальчишек и две девчонки в Ялантау. Поступили работать на ваш завод.

— А у тебя нет желания?

— Я хотел на фронт, да сказали, что молод…

Мальчик-возница, снова принялся бранить свою лошадь.

— Но-о, дунгуз! Заснула? Не видишь, что отстала? Садитесь, товарищ Губернаторов! — крикнул он и хлестнул кнутом по задним ногам лошади.

Лошадь дернулась и побежала мелкой трусцой. Возница, прыгнув в сани, сел на край. Следом за ним и Аркадий Андреевич на ходу рухнул в сани.

Женщина подвинулась. Из-под тулупа послышался детский голосок.

— Как настроение, Мария Гавриловна? — спросил директор. — Как себя чувствуете? Мороз не пробирает?

— Пока нет, — ответила жена Карпова. — Только вот сынок плачет. Наверно, слишком укутала.

— И не раскрывайте. Мороз крепчает.

Повысив голос, директор сказал возчику:

— Смотри, парень, не заморозь своих пассажиров.

— Ничаво нам не будет.

— А ты не форси. Говорю, завяжи уши.

— Хорошо, товарищ Губернаторов.

— И не отставай, погоняй лошадь!

Мальчик дернул вожжи и, размахивая кнутом, крикнул:

— На-а, хайван! Не отставай!..

Лошадь пошла быстрее. Аркадий Андреевич, соскочив с саней, стал поджидать другие подводы.

— Больше нет? — спросил он последнего возчика.

— За мной никого. Садитесь.

— Нет, пробегусь, замерз. Как дела?

— Пока все в порядке.

Это сказал Карпов, — он сидел, подняв высокий воротник шубы, лицом назад. Его нарочно посадили на последнюю подводу, чтобы следить, не отстал ли кто и не упало ли что из поклажи.

Увидев Аркадия Андреевича, он стал высвобождаться из-под полости.

— Сиди! Сиди!

— Немного пройдусь с вами, — сказал Карпов и спрыгнул с воза. — То ли мороз свое берет, то ли он начал стареть, — кровь перестала согревать.

— Тебе жаловаться просто стыдно и грешно! — усмехнулся Аркадий Андреевич.

В разговор включился возчик.

— А вы никогда не верьте человеку, который так говорит о себе.

— Я и не верю. Он самый молодой среди нас.

Карпову было под сорок. Но выглядел он значительно моложе. Только во время этой беспокойной и тяжелой эвакуации осунулся и на лице появились морщинки.

— Или день слишком холодный, или своего тепла не хватает — не знаю, — повторил он.

— День не теплый, — сказал возчик, — но пока жаловаться грех. Вот к вечеру приморозит, кажись. Дело идет к стуже.

— Как бы бурана не было, мороз — полбеды.

— Не говори, директор, в наших местах и сухой мороз страшен. Дорога длинная.

— Как там мое семейство? — спросил Карпов. — Не замерзли?

— Видел. Укрыты хорошо, стужа не проберет, — успокоил директор.

Впереди показался низкий лес.

Аркадий Андреевич стал снова пробираться к первой подводе. Но это дело оказалось нелегким. «Обгоню два воза, на третьем отдохну, так и буду продвигаться вперед», — решил директор. Но только он шагнул в сторону с дороги, обходя первую подводу, как провалился по пояс в снег.

— Ай-ай! Когда успело столько снегу навалить! Вот и попробуй проехать по такой дороге на машине!..

Он опять отстал, и ему пришлось пробежаться, чтобы догнать шедший в хвосте обоза воз. Теперь он старался не отступать с дороги и, держась за оглобли, обошел подводу. А когда подошел к третьей, неожиданно остановился весь обоз.

Что случилось?

Аркадий Андреевич стал пробираться вперед, часто проваливаясь в снегу, и совсем обессилел, пока добрался до головы обоза. Только тут он понял, насколько хлопотливым и трудным выглядит предстоящее дело. Напротив остановился встречный обоз. Ни одна из встретившихся подвод не хотела сворачивать в сторону, чтобы пропустить другую, никому не хотелось завязнуть в снегу. Оба обоза шли с тяжелым грузом: один — с заводским оборудованием, встречный — с хлебом для государственных амбаров. После жарких споров и ругани обозники решили разъехаться по краешку дороги, стараясь не задеть друг друга. Но на узкой дороге два воза не могли пройти рядом, лошади проваливались по брюхо в снег, а сани с тяжелым грузом увязали.