Как раз в этот день в Ялантау приехал и Рифгат.

Он сделал все так, как задумал. Писем писать не стал, даже матери не сообщил о приезде. В госпитале его хорошо подлечили, настроение было хорошее. Перед тем как снова направить на фронт, ему дали десятидневный отпуск, чтобы съездил домой.

Была уже середина ноября, но пароходы еще ходили. Солдату, едущему на побывку после госпиталя, удалось устроиться на первый попавшийся пароход, на другой день он добрался до Ялантау.

Дело было под вечер. Рифгат не стал тратить время на разглядывание милых сердцу мест. Он торопился домой — повидаться с матерью, с Миляушей. Рифгат знал, что в эти дни девушки с геофака должны вернуться в Ялантау, чтобы затем отправиться в Казань. Поэтому на машине, груженной какими-то деревянными рейками, за несколько минут он добрался до центра города с его знакомым бульваром, площадью перед зданием городского Совета, памятником Ленину. Рифгату казалось, что все в городе постарело, стало ниже. Если машина повернет вправо, Рифгат сейчас увидит дом Миляуши. Что, если у ворот стоит она сама?..

Нет, машина не повернула вправо. Рифгат спрыгнул на ходу и благодарно помахал рукой вслед.

Пройдя квартал, дошел до своей улицы. Сердце билось учащенно. Становилось темно, на улице встречалось мало людей. И света в окнах не было. Знакомая улица казалась безжизненной, словно вымерла.

Быстро дошел до двухэтажного деревянного дома, знакомого с детских лет. Два окна внизу — квартира матери. В них тоже не было света. Значит, мамы нет дома.

Рифгат тихо отворил знакомую калитку и, остановившись у двери, дернул звонок. Никто не вышел.

Сунув пальцы в щель, он поймал конец знакомой с детства бечевки с узелком. Щелкнула задвижка, — он прошел в сени. Нащупал в темноте замок. Он знал, где мать прячет ключ.

Из комнаты донеслось жалобное мяуканье кошки.

Чернобровка! Вот с кем довелось прежде всего встретиться.

Войдя в комнату, повернул выключатель. Лампа с голубым абажуром ярко вспыхнула.

Черная кошечка с мурлыканьем терлась о его ноги.

— Узнала? Приласкаться хочется?

В глаза бросилась детская кроватка, аккуратно прибранная, покрытая кружевной накидкой. Значит, живет кто-то у матери. С ребенком? Кто бы это мог быть?..

Рифгат подошел к зеркалу. «Каким покажусь я Миляуше?» — пришла в голову мысль. Он поправил ремень, расправил складки гимнастерки…

Вспомнился Шакир. Чем, он говорил, можно покорить Миляушу? На лице должен быть шрам? Есть шрам. Грудь должна быть в орденах? Ну, и это найдется. Хоть две ленточки, да есть.

В сенях послышались шаги.

Рифгат, ожидая встретить мать, распахнул дверь и услышал испуганный женский голос:

— Гаси свет, Гульсум апа! Ты забыла про окна!

Рифгат сообразил, в чем дело. Ага, вот что! И здесь маскировка!

Он погасил свет и, стоя посреди комнаты, повернулся навстречу гостье.

В дверях стояла женщина с ребенком в руках. Трудно было разглядеть ее в сомкнувшейся темноте. Женщина прошла к детской кроватке. Кто же это?..

Уложив ребенка на кроватку, женщина стала закрывать занавески на окнах.

— Насчет маскировки теперь очень строго, — проговорила она.

— Я этого не знал, — сказал Рифгат.

— Ой, кто это? Кто вы?

— Не бойтесь, это я, Рифгат, сын Гульсум-апа.

— Рифгат? Не может быть! А я тебя и не узнала! Вот это новость! Сейчас я…

Она быстро опустила маскировочные шторы на окнах и зажгла свет.

— Это ты, Карима?

— Рифгат! И правда Рифгат! Как ты вырос! Настоящий мужчина! Ой, а что у тебя на щеке?

Рифгат на какой-то момент смутился, не зная, что сказать.

— Давай поздороваемся, Карима.

Карима протянула руку.

— Совсем я растерялась. Ведь так неожиданно… Ой, что у тебя с руками?

— Ничего страшного. А где мама?

— Гульсум-апа скоро придет. То-то ей будет радость! Поставлю-ка я пока самовар.

Поминутно уходя то в боковушку, то в сени, Карима успевала рассказывать Рифгату про домашние дела.

— Работы у мамы, наверно, прибавилось? — спросил Рифгат. — Как она, не очень сдала?

— Нет, ничего, все в порядке. Даже помолодела. В школе все ее очень любят…

Карима быстро и ловко расставляла на столе посуду, а Рифгат невольно любовался ею.

Да, выросла, расцвела Карима! Стройнее стала фигура и миловиднее ее немного осунувшееся смуглое лицо. А в черных глазах столько приветливости.

— Ты похорошела, Карима, — заметил он.

В глазах Каримы мелькнула грусть.

— Где уж нам хорошеть! Столько работы, и так уж…

— Ну как сын? Растет?

Карима невесело улыбнулась:

— Думаю, что тебе известна его «биография»?

— Все знаю! Он спит? Можно взглянуть?

— Что-то молчит. — Она подошла к кроватке. — Вон дядя приехал, сынок.

Рифгат подошел ближе.

— О-о! — залюбовался он ребенком, который старательно сосал соску. — Неужели это сын Шакира? На кого же он похож?

— Говорят, на деда. Только вот отец забыл…

— Я не понимаю Шакира, — сказал Рифгат. — Кажется, неплохой парень…

Рифгат не успел закончить — во дворе послышались детские голоса.

— Мама?

— Да, это Гульсум-апа. Ребята ее всегда провожают до самых дверей.

Рифгат бросился навстречу, но Карима загородила ему дорогу.

— Постой! Так нельзя — сердце у нее слабое. Я выйду сама, предупрежу ее.

Рифгат остался стоять, а Карима выбежала в сени.

— Угадайте, Гульсум-апа, какая у нас радость! Не впущу, пока не угадаете!

— Какая еще там у тебя радость?

— Уж так и быть скажу: Рифгат приехал!

Перешагнув порог комнаты, Гульсум-апа упала на руки сына и разрыдалась.

Прошли минуты волнения, и все уже сидят за столом. Рифгат достал выданные на дорогу хлеб, колбасу, печенье и сахар. Кроме того, матери он купил на казанском базаре гостинец — плитку чая. На столе шипела большая сковорода с яичницей.

Гульсум-апа радостно смотрела на возмужавшего сына. Вместе со слезами ушли из ее сердца тревоги последних лет. Она обстоятельно отвечала Рифгату на все его расспросы об Ялантау.

Поговорили о работе в школе, о том, что нынешней осенью измучились с заготовкой дров, — пришлось ездить на тот берег Камы пилить дрова. А ученики старших классов были посланы в деревню, чтобы помогать колхозам.

Рифгат слушал, терпеливо ожидая, когда мать заговорит о Миляуше. Однако ни мать, ни Карима не вспомнили о ней. Пришлось задать вопрос:

— А как поживает Миляуша?

Гульсум-апа не спешила ответить. А Карима спросила:

— Разве вы не переписываетесь с ней?

— Давно ничего не получал от нее. Мне говорили, что она должна быть в Ялантау?

— Да, правда, — вдруг вспомнила Гульсум-апа. — Ну и память же у меня! Только сегодня ее мать говорила… Да, она в Ялантау. А завтра утром уезжает в Казань.

— Завтра утром? — Рифгат вскочил, забыв, что сидит с матерью. — Мне надо увидеть ее. Я пойду…

— Ой, сынок, не поздно ли? Да и темно на улице.

— Нет, мама, все-таки я схожу к ним.

— Не успел приехать, — огорчилась мать, — не нагляделась я на тебя…

— Наглядишься, мама, я пробуду у тебя еще дней пять-шесть. Схожу!

— Хоть бы чай-то допил!

— Боюсь опоздать, могут лечь спать.

Поправляя гимнастерку, Рифгат подошел к зеркалу. Однако не успел оглядеться, как погас свет.

— Вот тебе и на! — пробормотал Рифгат. — Что случилось?

— Такое у нас случается. И не знаешь, когда загорится. Иной раз неделю не горит.

Карима зажгла керосиновую лампу. Комната тускло осветилась. Всем стало немного грустно.

Рифгат молча надел шинель и фуражку. Мать проводила его до дверей.

— Долго не задерживайся, сынок, ладно?

Рифгат вышел во двор и исчез во тьме.

В доме Миляуши сегодня праздник.