Он сильно изменился. Когда-то румяное его лицо покрылось желтизной, под глазами легли тени, рот испещрили морщины. И облысеть успел.

— Так, — сказал он, оглядывая Санию. — Значит, это вы — Ибрагимова? На пленум приехали? С Башкирцевым?

— Петр Тихонович приедет завтра.

— Еще кто?

— На пароходе со мной ехал и наш прокурор. Но…

Сания замолчала, и Забаров уточнил:

— Мухсинов?

— Он самый…

По тону Сании Забаров почувствовал что-то неладное.

— Что? Почему вы замялись? У вас с ним каша не варится?

— До сих пор ничего такого не было… Но, видно, я плохо его знала.

— А что случилось?

— Из-за этого я и пришла к вам сразу, как только приехала в Казань. Этот человек не умеет вести себя, как подобает коммунисту.

— Конкретней! — поморщился Забаров.

И Сания рассказала о том, что случилось с ней ночью в каюте. Но тут же почувствовала: мерзкий поступок Мухсинова в ее изложении не получил достаточно резкой окраски и не произвел впечатления на Забарова.

— И все? — спросил он.

— Разве этого мало? — возразила Сания. — Он же коммунист, ответственный работник. Человек, решающий судьбы других людей! — Она замолчала, глядя Забарову в глаза и как бы спрашивая: «Что вы на это скажете?»

Забаров молчал.

— Я жена фронтовика! — возмущенно продолжала Сания. — Как он смеет оскорблять меня!

Она опять посмотрела на Забарова, ожидая, что он скажет.

А Забаров продолжал молчать.

— Отношение коммуниста к женщине — это, по-моему, очень большой и принципиальный вопрос. А Мухсинов в этом… Честь, совесть, душевную чистоту — все это он и в грош не ставит, — закончила Сания свою жалобу.

— Вон что-о-о! — протянул Забаров, выслушав все. — А ведь время-то у нас какое, а? Вся страна поднялась на священную войну! На полях сражений гибнут сотни, тысячи лучших наших людей. Разрушаются гигантские сооружения, уничтожаются города с вековой историей, бесценные для народа исторические памятники…

Воодушевившись, Забаров поднялся на ноги. Голос его стал громче, желтоватое лицо зарделось румянцем, глаза оживились.

— Решается вопрос — кто кого. Решается вопрос жизни и смерти Советского государства! А тут…

Голос Забарова стал вдруг насмешливым и едким:

— А тут, в маленькой, тесной каюте, мужчина пытался обнять женщину! Ха-ха! Какая важная проблема! Не знаю, в силах ли обком разрешить ее? Или, может, проконсультируемся в Центральном Комитете?..

Сания не знала, что ей сказать, что подумать. Она никак не ожидала, что разговор примет такой оборот.

— А? — гаркнул Забаров, уставившись ей прямо в глаза.

— Я не совсем понимаю вас, товарищ Забаров, — с трудом пролепетала Сания.

— Зато я хорошо понимаю вас. Что? Мухсинов мешает вам? Хотите отправить его вслед за Баязитовым? Не выйдет!

— Что вы говорите, товарищ Забаров?! — воскликнула она с крайним изумлением и обидой. — Разве это я отправила Баязитова?

— Мы знаем, товарищ Ибрагимова, всё знаем! Знаем и про ваш пуховый шарф. В руках держали. Помним даже вышитые на его конце буквы…

Пораженная Сания широко открытыми глазами смотрела на Забарова. В ней уже не было испуга и растерянности. Было изумление. «Что ты за человек?» — говорили ее глаза, устремленные на Забарова.

В эту минуту кто-то, не спрашивая разрешения, открыл дверь. Забаров перевел взгляд на дверь, и в ту же секунду его лицо смягчилось. Поднятые в гневе плечи опустились.

Человек, открывший дверь, не то шутливо, не то всерьез, басовито спросил:

— Кто тут ругается?

— Мы тут беседуем, — ответил Забаров с заискивающей улыбкой.

— Ну, продолжайте…

Сания обернулась к двери, но успела только заметить, как басовитый человек повернулся спиной и вышел.

— Ну, еще что? — спросил Забаров, голос его стал мягче и спокойнее.

Но Сании не хотелось больше с ним разговаривать.

— Извините, — сказала она, — не буду отнимать у вас время, до свидания.

Забаров, очевидно, не ожидал этого.

— Погодите. Куда же вы спешите? Садитесь.

Сания села.

— Что, обиделись?

— Очень, товарищ Забаров! Я никогда ничего плохого не думала о Баязитове. Никогда не желала ему плохого. Баязитов уехал на фронт добровольно. Уезжая, благодарил меня. В каждом письме посылает мне привет…

— Ладно. Вот что, товарищ Ибрагимова, я говорил все это не для того, чтобы обидеть вас. Вы же теперь руководящий работник. Глава города! Вам предстоят большие дела — так не забивайте вы себе голову такими мелочами. Ну, пристал… Мужчина ведь… сами знаете… Решил, видно, что вы «свой человек». Дурак, конечно! Я о Мухсинове говорю. И его я взгрею, не бойтесь, так не оставлю. А вот вы… Оставили его в дураках, молодец! Ну и довольно. Если бы вдобавок дали оплеуху, было бы еще лучше. Но бежать из-за этого в обком, поднимать мировой скандал! Мухсинов ведь тоже нужный для нас человек… Кого найдешь на его место? А Баязитов разве не нужен был? Упустили его из-за этого вашего шарфа. Правда, он уехал добровольно. Но кто из нас не хочет ехать на фронт? Если бы не этот шарф, мы его, может, и не отпустили бы. Вот так, товарищ Ибрагимова. Не путайте принципиальных вопросов с мелочами. Учитесь быть настоящим руководителем…

Поучительный тон Забарова озадачил Санию. И все-таки ей не хотелось продолжать разговор.

— Хорошо, — поднялась она. — Постараюсь. До свидания.

С тяжелым чувством вышла Сания из кабинета Забарова. Шла под красиво зеленеющими кленами, не думая, куда идет. Поднялась по широким ступенькам и села на деревянную скамейку под еще более красивыми липами. «Дура, дура! — ругала она себя. — Подумаешь, мир рушится. Ведь это первое мое появление в обкоме. А с каким вопросом пришла? Кем предстала перед секретарем обкома? Сплетницей, ябедой!.. Ну, впредь не будешь ходить с мелкими вопросами!..»

Она сидела в Ленинском саду, как раз против памятника Ленину. И мысли ее стали возвращаться в прежнее русло. «Да что я такого сделала, чтобы так строго судить меня? — думала с обидой. — Если пошла посоветоваться с секретарем обкома по вопросу, который тревожил меня, разве это преступление? Нет, с этим Забаровым что-то неладное делается… А может, ничего не делается, может, он и прежде был таким? Я ведь до сих пор видела его только издали. А если посмотреть вблизи?..»

Сания вспомнила человека, который без разрешения вошел в кабинет Забарова. Ему, видимо, тоже Забаров не понравился. Кто же этот человек? Кто бы ни был, во всяком случае, он, видимо, по положению не ниже Забарова.

О том, кто был этот человек, Сания узнала на следующий день, на заседании пленума. Это был первый секретарь областного комитета, который начал работать совсем недавно.

Он сделал доклад об итогах весеннего сева. Ни о международном положении, ни о делах на фронте или в тылу он, пожалуй, не сказал ничего нового для Сании. Но, когда она прослушала выступление секретаря, в ней как-то укрепилась уверенность в себе. Захотелось вернуться в Ялантау и работать еще лучше.

Возможно, Сания так и уехала бы, ничего не узнав о нем. Однако после пленума первый секретарь вызвал Башкирцева с Санией к себе. Тут-то Сания и увидела его вблизи. Складки его лица были крупными и неровными, как в увеличивающем зеркале. Даже на первый взгляд ей показалось, что он рябой. Однако Сании понравилось его мужественно-грубое, хмурое лицо.

Секретарь предложил Башкирцеву и Сании сесть и перешел прямо к деловым вопросам.

— Товарищ Ибрагимова! — начал он и добавил: — Сания Саматовна! Что же вы там смотрите? Почему у вас народ стоит в очередях за хлебом? И даже бывают дни, когда многие вообще не могут получить по карточкам хлеб. В чем дело?

Для Сании это было неожиданным. Она думала, что раз ее вызвали вместе с Башкирцевым, ей много говорить не придется. А секретарь обкома обратился с первым вопросом прямо к ней. Башкирцев же сидел молча, словно его дело не касалось.

Секретарь обкома спросил, сколько жителей в Ялантау, сколько эвакуированных. Расспросил, сколь ко тонн хлеба выпекается в сутки, сколько магазинов в городе. Сания ответила на эти вопросы, как школьница, хорошо выучившая урок.