Сания из последних сил попыталась вырваться. И, чувствуя, что другого спасения нет, душераздирающим голосом закричала:
— Пустите!
Из соседней каюты застучали в стену. Мухсинов замер и тут жё отпустил руки.
— Что вы наделали, Сания! — сказал он, поднимаясь.
Сания, перегнувшись через столик, распахнула окно.
Мухсинов поправил гимнастерку.
— Не беспокойтесь, — холодно сказал он, — я сейчас уйду.
Он снял с вешалки плащ и повесил на руку.
— Не бойтесь, ключ остается у вас! — Вскинув голову, он вышел.
7
В коридоре никого не было. Быстрыми шагами Мухсинов вышел на палубу.
Ночь была тихая, теплая, на небе густо мерцали звезды. Мухсинов с плащом в руке долго кружил по пустой палубе. Встречный ветер приятно освежал разгоряченную голову. Он долго стоял, держа на руке трепыхавшийся плащ.
— Рассердилась! — сказал он и, вздрогнув от своего голоса, осмотрелся. — Поблизости никого не было, И еще раз громко повторил — Навсегда рассердилась!
Но сам он не сердился на Санию.
Сания сразу выросла в его глазах. «Вот говорят: женщины, женщины… Мол, ни одна не может устоять, чтобы не изменить мужу… Чепуха! У этой женщины любовь ни выпросить, ни силой вырвать нельзя… А я-то дурак! Хотел взять силой… Да, Камиль счастливый, сукин сын! Ему и умереть легко. Если твою смерть будет оплакивать такая женщина! И духовой музыки не надо… Да, не повезло мне, не повезло!.. А ведь когда-то и моя Джамиля была не хуже этой… И любила. Не смотрела, что я Мухсинов…»
В молодости Мухсинов и Баязитов воевали в рядах Красной Армии. Только он раньше, чем Баязитов, приехал в Ялантау и раньше женился. Жена его была местной жительницей. В годы революции она, тогда еще совсем юная, училась в драмкружках и успешно выступала на сцене. В те годы они и познакомились с Баязитовым.
Газиз Баязитов тогда работал в деревне, но время от времени бывал в Ялантау.
В один из таких приездов он остановился у Мухсиновых, как у близких знакомых (в гостинице не было свободных номеров). На грех, в тот день самого Мухсинова не оказалось дома. Но Джамиля приветливо встретила гостя. И Газиз, не думая о том, что Мухсинов может его приревновать, остался у них ночевать.
На другой день Мухсинов вернулся. Узнав, что его юная жена и молодой красавец Баязитов оставались на ночь вдвоем, он потерял доверие к жене. Та пыталась убедить его, что ни она, ни Газиз ни в чем не повинны. Но Мухсинов уже не мог успокоиться.
Со временем, может быть, и успокоился бы, но другой неожиданный случай совсем вывел его из равновесия. Он был женат уже два года, а у Джамили не было детей. А тут вдруг она забеременела.
Настало время, родился сын. Его назвали Шакиром, Мальчик рос и все красивее становился, совсем не похожий на отца. В душе Мухсинова снова зашевелился червяк сомнения. А злые языки стали намекать на то, что ребенок похож на кого-то другого… Все это обостряло чувство ревности в Мухсинове.
Незаслуженные обидные слова и упреки, бесконечные оскорбления и издевки мужа отразились на характере Джамили, и она не хотела больше иметь детей.
Муж с женой так и жили вместе, но каждый считал себя несчастным…
Ночной ветер стал холоднее. Мухсинов надел плащ и опять зашагал по палубе. На корме было безветренно и тепло. Мухсинов уселся в плетеное кресло и, глядя на волны, едва мерцавшие в слабом ночном свете, задремал.
Так он и просидел до рассвета. Пароход уже вышел на Волгу. Из-за густого леса поднялось чистое, ясное солнце. Мухсинов встал и опять прошелся по палубе. Время было раннее, никто из пассажиров еще не проснулся. Во многих каютах прикрытые деревянной решеткой стеклянные рамы были опущены. Мухсинов поравнялся с окном своей каюты. «Перепугалась, бедняжка, — подумал он про Санию, — наглухо заперла окно».
Но вот одно за другим стали открываться окна. Какой-то плотный пассажир, выйдя на палубу в одних трусах и майке, стал делать физзарядку. В дверях первого класса показалась женщина в пестром, с цветочками халате, но тут же исчезла, — очевидно, смутилась, увидев человека в трусах. А окно каюты, где заперлась Сания, все еще было наглухо закрыто. «Спит, наверно. Оно и понятно: вчера долго не могла уснуть…»
Солнце поднималось все выше. На пароходе все уже были на ногах. А окно Сании по-прежнему оставалось закрытым. Мухсинов прошел по коридору, попробовал потянуть дверь — она была заперта. Подождав еще немного, он постучал в окошко. Ответа не последовало. «Нет, конечно, она не спит. Может, решила не показываться?»
Открылся салон, пассажиры стали собираться на завтрак. Мухсинов остановился у каюты Сании и еще раз тихонько постучал. Ответа не было.
Он зашел в салон. Заказал завтрак. Пришлось долго ждать. Но спешить было некуда. Наконец показалась Казань. Надо зайти в каюту и собрать вещи.
Приняв такое решение, он решительно подошел к каюте. Стал громко стучать. «Что за штука? Почему она молчит? Что-нибудь случилось?..»
В голову пришли страшные мысли. Он наклонился к замочной скважине. Нет, в двери ключа не было.
Подошла дежурная:
— Вам кого?
— Мне надо зайти в свою каюту.
— Ключ от каюты у меня.
— А женщина, которая была там?
— Она еще вчера сдала мне ключи и ушла.
— Совсем ушла с парохода? Где? Куда?
— Не могу сказать.
Мухсинов открыл каюту и начал торопливо собираться. Нашел под столом недопитую бутылку с портвейном и, налив его в немытый стакан, выпил: не пропадать же!
«Куда же девалась эта дуреха? — недоумевал он. — Неужели сошла с парохода? Вот так история!..»
8
Сания с парохода не сошла. Как только Мухсинов вышел, она собрала вещи и спустилась вниз, в помещение четвертого класса. Села в темном углу, чтобы не попадаться на глаза людям. Она готова была плакать от обиды и унижения. «Нет, этого так оставлять нельзя. Как только приедем, зайду в обком. И Кариму тоже он погубил. — Гашия не станет зря говорить».
В полудремоте провела всю ночь. Не вышла и тогда, когда все проснулись. Едва причалили к пристани в Казани, первой спрыгнула с парохода, села на трамвай и поехала в город. Хотя она и знала, что в гостинице приготовлены места для вызванных на совещание, чтобы не встретиться с Мухсиновым, решила устроиться у знакомых, живущих на улице Карла Маркса. Подруга ее была на работе, но Санию встретили приветливо.
За расспросами и разговорами стали отходить на задний план случившиеся ночью неприятности.
Она не побежала в обком, как решила в дороге, «Может быть, вообще не стоит ходить? — думала она теперь. — Ведь ничего же страшного не случилось, стоит ли поднимать шум? — Но тут же рассердилась на себя за свою слабость, — В том-то и беда наша, что видим подлость, низость и грязь, возмущаемся ими, а когда нужно выступить на открытую борьбу, быстро охладеваем. Нет, надо быть беспощадными к таким людям, как Мухсинов. Чтобы других не портили…»
Сания подошла к зеркалу, и ее бросило в жар: на белой шее синим пятном отпечатался след мухсиновского поцелуя.
Как человек, прячущий постыдную болезнь, она стала окутывать шею шарфом. Людям на глаза не покажешься теперь…
«Пойду-ка я, — решила Сания, — к самому Забарову. Он сумеет дать этому должную оценку. Вопрос о моральном облике коммуниста не шуточное дело… Оскорбить жену фронтовика, который, не жалея жизни, воюет на фронтах Отечественной войны… Покажет тебе Забаров, что это значит…»
Забарова Сания знала давно. Она хорошо помнила его блестящие выступления на собраниях и лекциях по истории партии. К тому же и сам он был весьма обаятельным, простым человеком.
Забаров когда-то учился вместе с Башкирцевым. Но когда Башкирцев был еще секретарем райкома, тот уже работал в аппарате областного комитета и в контрольной комиссии. По окончании каких-то курсов его выдвинули секретарем областного комитета по пропаганде.
9
Забаров не заставил Санию долго ждать.
