Теперь ещё и дома покоя нет. Наверху всё тренькают, песни горланят. Бесят! Агнес посмотрела на мужа, вернувшегося с работы пораньше ради неё, и решила, что это неплохой момент, чтобы поговорить о покупке особняка вблизи от королевского дворца. Ещё один славный род лэр-вов, отдав свои жизни служению королевству, остался без наследников. Она давно на этот дом засматривалась, он небольшой, но рядом есть собственный сад, чем не многие особняки могут похвастаться.

— Алеш, я так больше не могу! Снизу запахи выпечки идут, сверху шумят! Давай свой дом купим.

— Милая, давай вернёмся в мой дом.

— Но там же твоя мама!

— Агнешка, она же, как сестру в школу отправили, не вылезает из своей мастерской, да ещё и часто к отцу уезжает!

— Не хочу, она меня не любит, — так ранимо прозвучало, что Алеш присел на корточки перед ней и положив голову на колени, дождавшись ласки, принялся уговаривать.

— Вы не друзья, но разве она выказала тебе неуважение?

— Нет, но мне неуютно рядом с ней. Да и твоей маме я в тягость, не будем беспокоить её.

Почувствовав напряжение жены, Алеш встал и покачал головой. Вечные темы в их семье, не имеющие конца, это желание заполучить не поддающийся кристалл правды и свой дворец. Поначалу они жили в родовом особняке, потом снимали пятикомнатную квартиру, теперь целый этаж выкупили. В некоторые помещения месяцами не заходят, а Агнешке хочется больше.

Раздражение накатывало, но вскоре делалось совестливо. Вспоминалась девочка, гонимая озлобленными жителями деревни, её испуганные глаза, смотрящие на него с надеждой, и сердце сжималось. В детстве у неё ничего своего не было, вот теперь это и аукается! Надо быть снисходительнее, когда-нибудь она сможет изжить в себе потребность «тянуть всё себе».

Мысли Алеша о детских душевных травмах Агнес прервал её возглас в ответ на начало следующей песни у соседей сверху. Мужчина улыбнулся, услышав знакомую песню, а жена прошипела.

— Сколько можно?

— Но ведь хорошая музыка и песня, — запихнув в рот конфету, возразил он.

— Вы все вознесли её до небес, она и в четверть не была такой, как о ней говорят, — сходу переключилась лэра на давно погибшую гаргулью. Никто другой даже не понял бы, о чём молодая женщина толкует, но Алеш знал о ревности жены, и в этом вопросе отступать не желал.

— Она была разной, а ты сейчас так раскрыла глаза, как она когда-то делала, возмущаясь, — с улыбкой произнёс он.

— Ты хочешь сказать, что я капризная, себялюбивая, манерная особа?

— Ну-у…, - немного подразнить Агнес, муж находил забавным. Она скидывала маску холодной чопорности и становилась яркой, эмоциональной, живой.

— Что?

— Нет, конечно, ты очень ответственная, трудолюбивая, — весело посмотрев на жену, Алеш добавил, — я люблю тебя, не стоит заводиться из-за Гаруни. Её уж столько лет нет, вы и не общались совсем, почему тебя задевает память о ней?

— Не люблю несправедливости.

Алеш улыбнулся. Его жена, немного жёсткая на работе, тщательно следящая за каждой буквой закона, иногда слегка увлекалась формальностью, но менталисты такими и должны быть. Как она гордо сказала о несправедливости! Она прекрасна! С годами она станет мудрее, помягче, будет проявлять больше человечности в делах, сейчас же пусть держится за правила и законы. С её порывистостью, это хорошо. Она вообще у него молодец, жаль, что гаргулья ей всё покоя не даёт! Захотелось порадовать жену, и Алеш предложил.

— Агнес, милая, у меня так давно не было свободного вечера, давай сходим куда-нибудь?

— Куда? — взбодрилась она.

— Давай в театр.

— Нет, — вышло излишне резко, что удивило мужа.

— Почему?

— Там сейчас пьеса о доблестной гаргулье. Честное слово, тошнит, — Агнес растеряла воинственный пыл и уже подыскивала в себе извиняющийся тон, чтобы сгладить производимое отказом впечатление.

— Ты предвзята.

— Повторяешься, — запал совсем ушёл и ничего уже не хотелось.

— Гаруня многое успела сделать. Чего стоит введение в нашу жизнь гоблинов? Целый народ с её лёгкой руки нашёл себе место в обществе. Её задумка по оформлению разных документов, до сих пор радует нашего советника по финансам. Люди научились вместе праздновать события.

Агнес фыркнула.

— Да-да, знаю, мелочь, но как это здорово, когда вся площадь в едином порыве танцует вместе. Ты недооцениваешь момент единения.

— И что? Тебе это нравится? Всеобщее хлопание и притоптывание, фу, — женщина смешно изобразила восторженные глаза горожан и как они, подняв руки над головой, хлопают в ладоши и в такт притоптывают.

— Зато ты от моды не отказываешься, а её ввела тоже Гаруня.

— Ошибаешься, это заслуга твоей матери, — совсем потеряв интерес к препираниям, вяло отбивалась Агнес.

— Нет, радость моя, это ты ошибаешься, — покачал головой Алеш, — но давай не будем ссориться. У нас так мало времени, не хочешь в театр, иди ко мне.

Агнес как будто нехотя подошла, дала себя поцеловать, пощекотать, чуть пофыркала и ответила с не меньшей страстью. Мужа она любила до умопомрачения.

В ремесленном районе в этот день тоже кипели страсти. Старшая дочь швеи, всё утро крутилась возле соседского мальчишки Зибора. Он паренёк рослый, целыми днями отцу в кузне помогает, а сегодня очередь их семьи менять лёд в подвале. Зибор с рассвета вытаскивал старый лёд во двор и как привезли новый, свежий, так торопливо загружал его в подвал. Весь взмокший он сидел на крылечке, отдыхал, а юная соседка крутилась перед ним, стреляя глазами.

Потом он тяжело встал и принялся возить воду в домовую прачечную. Это как раз сегодня должна была сделать семья швеи и камнетёса, а именно их старшая дочь.

От меньших дочек толку в носке воды мало, зато они сидели, помогали матери, кроме двух младших. Граське четыре года, и она уже могла иголкой работать, но себе дороже её подключать к шитью. У неё, видите ли, свой вкус! Где слов-то таких, паразитка, набралась?! То карманы здоровущие нашьёт на штаны, то лоскуты все в кучу соберёт, сосборит их и на голову нацепит. Шляпа это у неё! А люди смеются.

Недавно, доставшиеся от сестёр штаны взяла и обрезала! Через полгода они ей итак были бы едва ли ниже колен, а она, поганка такая, о младшей сестре не подумала, под нож добротные штаны пустила. Вот и сидела сейчас она у окна, поднос держала, чтобы больше света в комнату падало, заодно наблюдала. А там! Визг девчачий. Алька визжит, все с окон повыглядывали, смотрят, как она чужим вывешенным бельём лупит Зибора.

— Охальник! Я тебе руки оборву! — надрывается она и стегает его куда придётся. Вряд ли ему больно, но вид у него растерянный и обиженный.

Грася всё время от нечего делать за ним сегодня смотрела. Сильный мальчишка, упёртый, но дурак-дураком, вот и попался Альке на закуску. Послышались голоса.

— Надо отцу его рассказать, что шалить парень начинает.

— Точно, весь в батьку своего, видно по бабам ходок будет.

А Алька, змея, слезу пустила.

Грася не стала слушать, что дальше Зибору кричать будут, отложила поднос, пустила любопытных сестёр к окну посмотреть, в чём там дело, а сама заспешила вниз. Ей всё время говорят, что от неё один вред семье, сейчас она справедливость установит и ругаться больше не будут. Вылетела она во двор и с ходу Альке кричать:

— Ты ж сама перед ним титьки выставляла, говорила, что у тебя больше всех выросли, обещала ему дать потрогать, если он воду всю за тебя принесёт! — звонкий голос заглушил все выкрики. Грася старалась, она не раз видела, как ещё одна их соседка на рынке законность устанавливает. Надо быть громкой, напористой, и ни за что не отступать!

Послышались смешки, а из некоторых окон даже гогот. Алька покраснела, а Грася не поняла, хорошо это или плохо, но помнила, что нельзя отступать и громко потребовала.

— Ну, давай, показывай, чего у тебя там выросло! А ты, — строго посмотрела на Зибора, — трогай, я посмотрю, чтобы она больше не визжала.

Тут случилось странное. Алька, схватившись за красные щёки, юркнула за сарай, это-то как раз понятно, сработал змеиный характер. Зибор насупился, а вот Граське пришлось бежать, потому что «поганкой» мама называла только её и, судя по тому, что она спешит по лестнице и ругается, дело плохо. Ещё хуже стало, когда она, будучи в бегах, столкнулась с Алькой. Та, шипя почище виверны, потянула к малышке скрюченные пальцы, норовя то ли волосы выдрать, то ли глаза выцарапать, но Грася дожидаться не стала, дала дёру, крикнув: