— При годовом расходе солярки восемьсот тонн экономия составляет сто шестьдесят тонн, — подсчитал Громов. — Это сто двенадцать тысяч рублей в год.

Из мастерских мы переехали на экспериментальные поля, где были продемонстрированы новые агротехнические приемы. Участок в пятьдесят гектаров был разделен на делянки с разными способами обработки почвы.

— Здесь мы применили метод минимальной обработки, — объяснял я, ведя комиссию вдоль делянок. — Вместо глубокой вспашки поверхностное рыхление с сохранением стерни.

На одной делянке стояли кукуруза высотой почти в человеческий рост, на другой подсолнечник с мощными стеблями и крупными корзинками. Контраст с обычными полями был разительным.

— А урожайность? — поинтересовался Косыгин, обрывая початок кукурузы и внимательно его осматривая.

— В среднем на тридцать процентов выше районной, — ответил главный агроном Токарев, доставая из папки таблицы. — Кукуруза дает семьдесят центнеров с гектара против пятидесяти в районе.

— За счет чего прибавка?

— За счет сохранения влаги в почве, — объяснил я. — Стерня задерживает снег зимой, весной влага не испаряется так быстро. Плюс органические удобрения по научной методике.

Председатель Совмина внимательно осмотрел корневую систему выкопанного растения кукурузы:

— Корни мощные, хорошо развитые. А удобрения какие применяете?

— Комплексные, NPK в оптимальном соотношении, — ответил Токарев. — Плюс микроэлементы, плюс органика. Все по результатам анализа почв.

Следующим объектом была животноводческая ферма с автоматизированной системой учета надоев. В светлом помещении коровника стояли ряды станков с черно-пестрыми коровами, выглядящими ухоженными и здоровыми.

— Средний надой? — спросил Косыгин, наблюдая за процессом доения.

— Четыре тысячи двести литров на корову в год, — с гордостью ответил зоотехник Семен Кузьмич. — Против трех тысяч по району.

— А кормовая база?

— Собственного производства, — объяснил он, ведя комиссию вдоль кормушек. — Силос, сенаж, концентраты. Рацион сбалансирован по всем питательным веществам.

Косыгин задержался у доильной установки, изучая автоматические счетчики молока:

— Учет ведется по каждой корове?

— Точно, — подтвердил зоотехник. — Видим продуктивность каждого животного, можем вовремя выявить заболевания, оптимизировать рационы.

К обеду осмотр основных объектов был завершен. Комиссия разместилась в конференц-зале административного здания, где я представил сводную презентацию достижений совхоза за два года.

На стенах висели графики роста производительности, схемы технологических процессов, фотографии модернизированного оборудования. Косыгин внимательно изучал каждый материал, задавая уточняющие вопросы.

— Итак, — подвел он итоги, закрывая блокнот, — за два года валовая продукция выросла втрое, себестоимость снизилась на сорок процентов, производительность труда увеличилась в два с половиной раза. Если эти цифры достоверны…

— Алексей Николаевич, — прервал его Громов, — приглашаю независимых экспертов проверить любые показатели.

— Проверим, — пообещал председатель Совмина. — А пока что впечатления самые положительные. Товарищ Корнилов, ваш опыт может стать основой для реформирования всего сельского хозяйства страны.

Я почувствовал, как сердце забилось чаще. Такая оценка превосходила все мои ожидания.

— Но для этого, — продолжил Косыгин, — нужно изучить возможности масштабирования. Можно ли применить ваши методы в других природно-климатических зонах, с другим составом почв, при других экономических условиях?

— Думаю, можно, — ответил я. — Основные принципы универсальны: научный подход, техническая модернизация, точный учет ресурсов, мотивация работников.

— Тогда у меня есть предложение, — сказал Косыгин, поднимаясь из-за стола. — Но обсудим его отдельно.

Официальная часть визита подходила к концу, но я чувствовал, что главный разговор еще впереди.

К половине седьмого вечера правительственная комиссия завершила официальную программу, и Алексей Николаевич Косыгин выразил желание провести неформальную беседу. Я пригласил его к себе домой, скромный деревянный дом за холмом казался более подходящим местом для откровенного разговора, чем официальные кабинеты.

Вечер выдался теплым и тихим. Солнце клонилось к закату, окрашивая поля совхоза в золотистые тона. С окна открывался прекрасный вид на всю территорию хозяйства: аккуратные прямоугольники полей, современные постройки ферм и мастерских, дороги с движущейся техникой.

Мы сидели за простым деревянным столом на веранде, покрытой потертой клеенкой в синюю клетку. На столе стоял большой самовар из красной меди, фарфоровые чашки с блюдцами, сахарница из прессованного стекла и тарелка с домашним печеньем. Обстановка была подчеркнуто простой, далекой от правительственных приемов.

Косыгин сидел в плетеном кресле, сняв пиджак и ослабив галстук. Он выглядел расслабленным, но взгляд оставался внимательным и проницательным. В руках он держал стакан крепкого чая в подстаканнике с гербом СССР.

— Виктор Алексеевич, — начал он, отпивая глоток чая, — сегодняшний осмотр произвел на меня сильное впечатление. То, что вы создали здесь за полтора года, можно без преувеличения назвать экономическим чудом.

— Алексей Николаевич, — ответил я, наливая себе чай из самовара, — я просто применил знания, полученные в институте, плюс здравый смысл и немного энтузиазма.

— Немного энтузиазма? — усмехнулся Косыгин. — Товарищ Корнилов, вы скромничаете. Увеличить производительность в два с половиной раза за такой короткий срок — это результат глубокого понимания экономических процессов.

За окнами веранды слышались вечерние звуки сельской жизни: мычание коров, возвращающихся с пастбища, далекий гудок поезда на железнодорожной ветке. Обычная, размеренная жизнь советской деревни.

— Алексей Николаевич, — сказал я, ставя стакан на блюдце, — а каково ваше мнение о возможности распространения нашего опыта?

Косыгин задумчиво смотрел на поля, где догорали последние лучи солнца:

— Именно об этом я и хотел поговорить. Ваши методы действительно могут стать основой для модернизации всего сельского хозяйства страны. Но для этого нужна серьезная организационная работа.

Помощник принес папку с документами и положил ее на стол. Косыгин сказал:

— Виктор Алексеевич, в Москве вы могли бы внедрить ваши методы в масштабах всей страны. У нас в Госплане есть вакансия начальника отдела сельскохозяйственного планирования.

Я почувствовал, как сердце забилось чаще. Предложение работы в Госплане СССР — это карьерная вершина, о которой могли только мечтать тысячи специалистов по всей стране.

— Должность предполагает участие в разработке пятилетних планов развития сельского хозяйства, — продолжил Косыгин. — Координацию внедрения передовых технологий, контроль за выполнением государственных программ. Зарплата четыреста рублей в месяц плюс служебная квартира в центре Москвы.

Четыреста рублей это в четыре раза больше моей нынешней зарплаты главного инженера совхоза. Квартира в центре Москвы, мечта миллионов советских граждан.

— Алексей Николаевич, — сказал я после паузы, — предложение очень заманчивое. Но у меня есть сомнения.

— Какие именно?

— В Москве я буду заниматься планированием и контролем. А здесь непосредственно созиданием. Разница принципиальная.

Косыгин внимательно посмотрел на меня:

— Товарищ Корнилов, в центральном аппарате вы сможете влиять на развитие сельского хозяйства всей страны. Разве это не более важно, чем работа в одном совхозе?

Я встал из-за стола, прошелся по веранде, глядя на вечерний пейзаж:

— Алексей Николаевич, я понимаю важность предложения. Но здесь мое дело, мои люди. Те, кто поверил в новые идеи, кто помогал воплощать их в жизнь.

— Люди поймут, — возразил председатель Совмина. — Карьерный рост это нормально.

— Дело не в карьере, — объяснил я, возвращаясь к столу. — В Москве я буду чиновником, пусть и высокопоставленным. А здесь творцом, экспериментатором, человеком, который своими руками создает будущее.