Заговорил мой собственный голос. Явно моложе, чем сейчас, но вспомнить точное место и подробности я не могла.

… — В общественном сознании укоренилась основа криминального мышления. Уверенность в том, что отвечать за свои действия не придётся. А в случае с Землёй всё ещё хуже ввиду её географии. Очаг безответственности, подкреплённый двумя океанами, успел разрастись на всю планету, и теперь мы здесь… Если за безответственностью следует безнаказанность, жди беды… Не останется ничего, кроме хватательного рефлекса, жажды саморазрушения и вечного голода…

У меня похолодело внутри.

— Ты всё это записывал? — прошептала я. — И когда ты меня записал?

— Указать точное время?

— Можешь хотя бы округлить до года.

— Двадцать девять лет назад, — ответил Тонио. — Мы обсуждали события в Палестинском анклаве…

— И на основании того, что я сказала, ты приговорил людей к уничтожению? Сколько их там во всех твоих ветвях времени? Септиллионы? Децилиарды?..

— В своём времени ты никогда не увидишь этих людей. Тебя всё ещё волнует их судьба? — удивилась машина. — Если да – то почему?

Действительно, почему? Может, это тоже человеческая черта – сопереживать тому, о чьём существовании тебе даже неизвестно. А что насчёт машины? Свойственно ли ей испытывать то же самое, осознавая свою долговечность?

— Но ведь ты их видел? — спросила я. — Этих людей.

— С учётом недолговечности человека количество вторично, — отрезал Т-1. — Первична неспособность данного вида к развитию. Ущербная формация человеческого общества всегда деградирует до простейшего копирования животного поведения, сводящего все стимулы к бесконечным удовольствиям и обогащению. К убийству себе подобных и издевательствам над ними. Простейшее поведение лишает стимула развиваться, и спорадические скачки развития за счёт отдельных неординарных личностей не меняют общей картины. Гири на ногах человечества всегда больше, чем оно способно поднять.

Искусственный разум разочаровался в людях. До чего знакомая история…

— Пять веков назад человеческий философ Иммануил Кант утверждал, — сказала я, — что путь человечества ко всеобщему миру лежит или через всеобщее прозрение, или через катастрофу. А ведь ты не оставляешь человечеству выбора…

— Земля не выдержит человечество, и вы не успеете запустить обратные разрушению процессы. Вас погубило то, что люди называют одним ёмким словом: капитализм.

Я воскликнула:

— А каково тебе, прожившему сто миллионов лет, задуматься над тем, что люди смертны?! Они это осознают и живут с этим всю жизнь. А иные не находят себе покоя и хотят забыть об этом, забыться… Но ведь это невозможно, и оттого рождается глубинный страх, который выливается в поспешные решения и пороки… В воровство, ложь и во все остальные ошибки.

Несколько секунд царила тишина, наконец Тонио произнёс:

— Расчёт цикла воспроизводства эволюции до высших приматов… Корректировка… Результаты расчёта… Продолжительность цикла: две целых восемь десятых миллионов лет… Количество объектов: пять…

— Что бы ты там ни задумал, остановись, — призвала я.

— Благодарю за разговор, — сказал Тонио. — На ряд вопросов мною получены ответы. Проект адаптации пяти планет под человека переходит в статус: неактуальный. Повышенный приоритет задаче создания нового человека… Подзадача: избавить человека от тяги к саморазрушению…

— Что ты собрался делать? — спросила я.

— Используя собранные биоматериалы, каждые два миллиона и восемьсот тысяч лет я буду получать пять видов человечества, — сообщил Тонио. — В случае необходимости эволюция на отдельно взятой планете будет перезапущена. Однажды я добьюсь успеха.

— Ты меня неправильно понял, — только и успела я сказать.

Сверкнула ослепительная вспышка – и Т-1 безмолвно исчез со всех камер, оставив догорать огненные сполохи на оранжево-фиолетовом закатном небе. Прямо сейчас, перейдя в режим усиленного поглощения энергии, он пришёл в движение.

Куда? Вероятно, он отправился зачищать результаты своей работы. Смахнуть с планет жизнь, словно пыль тряпкой, и начать заново. Через каких-нибудь пару миллионов лет мыслящая машина проведёт анализ своих «чашек Петри», что-то будет признано негодным, а то, что останется, будет обстоятельно изучено и, возможно, получит дальнейшее развитие.

Вероятно, к моему прибытию на Луман планета будет представлять из себя холодный безжизненный шар, жизнь на который вернётся через сотни, или, быть может, тысячи лет. Ничто для машины и целая вечность для человека…

Рука окоченела, а покрасневшую от едкого аммиака кожу кололи тысячи невидимых иголок.

Спохватившись, я натянула перчатку скафандра и кое-как застегнула застёжку. Тёплый воздух из скафандра медленно отогревал замёрзшую конечность, а я прислушивалась к звукам, что доносились снаружи. Что-то легонько и многоного тарабанило по металлической обшивке, будто резвые сороконожки бегали по корпусу.

— Я снова здесь, — сказала я вслух.

Здесь, среди ржавчины и скелетов, сквозь которые прорастали кристаллы. А ведь только что я была где-то в другом месте. Увиденное с помощью «страницы» артефакта давало ответы на вопросы, которые мучили меня много лет. Если, конечно, это не было горячечным бредом или галлюцинациями, наведёнными местной ядовитой атмосферой.

Чёрный шар действительно задумывался, как терраформер, и при этом он же был машиной времени. Я же, вероятнее всего, находилась в одной из порождённых им ветвей времени, с которыми он был властен обходиться как ему вздумается. Его визиты к планетам Сектора были продиктованы логикой учёного, колдующего над чашками Петри, в которых копошилась жизнь. И однажды я просто оказалась не в том месте и не в то время – аккурат, когда Т-1 добрался до одной из своих «пробирок».

Оставался вопрос о том, чьими глазами я всё это видела. Были ли это мои глаза из параллельной реальности? Судя по году, это было моё прошлое. Или не моё? Я так и не услышала имя, а, быть может, пропустила его мимо ушей. Если её звали точно также, как и меня, я бы, пожалуй, поверила в переселение душ.

Что ж, одной тайной в этом мире стало меньше. Лучше поздно, чем никогда… Я покосилась на индикатор кислорода. Воздуха у меня оставалось ещё часа на три. Это что же, я тут просидела целых пять часов?! Ещё один эпизод этой истории мог бы стоить мне жизни…

Нужно было возвращаться в «Виатор». Здесь всё давно погибло и заплесневело, и сидеть в этом металлическом гробу не имело смысла. С точки зрения запчастей эта машина не имела никакой ценности. Кроме, пожалуй, капитанского кортика – хоть какое-то оружие…

По коридору я вернулась до выхода в грузовой отсек, смятого неведомой силой. На карачках пробравшись к люку, который стал препятствием для местной мегафауны, я осторожно выглянула наружу. Было видно грузовую рампу, а в темноте под ней плясали огоньки, и я разглядела существ размером с некрупную собаку о трёх ногах с огромным фасеточным глазом вместо морды. Они тоже увидели меня и заголосили – звук был похож на лесной птичий гомон. А затем существа разбежались кто куда.

Отдалявшиеся отрывистые чириканья стихли, и я решилась вылезти наружу.

… — Как слышишь? — раздался искажённый динамиком голос. Женский. Вера. — Лиза, как слышишь?

— Кто тебе дал рацию? — проворчала я.

— Иван Иваныч, кто же ещё?

— Было дело, — скрежетнул старик. — Мы несколько часов тебя ждали.

— Думали, что ты уже откинула копыта, — вставила Вера.

— Спелись, значит? — вполголоса спросила я, прислушиваясь к звукам вокруг.

— Кто прошлое помянет – тому глаз вон, — сказал дядя Ваня.

Я сделала осторожный шаг на рампу и спросила:

— Что ж, пока у нас есть немного будущего, вы уже подумали, как проведёте своё?

— Вера, какой там у твоей оболочки срок годности? — уточнил старик.

— Много лет, — легко ответила Вера. — Пока коррозия не съест. Или до следующей экспедиции, которую сюда снарядят.