Всполохи корабельного защитного поля радужными разводами прокатывались за толстым стеклом, и я мысленно поблагодарила предусмотрительного дядю Ваню, который в одиночку держал все системы «Виатора» в идеальном состоянии. Сейчас температура за бортом составляла примерно шестьсот градусов, и я почти физически ощущала напряжение от того, что меня от неё отделяет всего лишь пара метров.

Тишину нарушил голос Надюши:

— Постановка на вектор входа произведена… Сопряжение с координатором Врат произведено. Место в очереди: тридцать девять. Время до входа: тринадцать минут… Корректировка курса произведена. Отклонений – нет. Угрозы столкновения – нет.

В воцарившемся снова спокойствии под ровное гудение двигателя Мэттлок неподвижно стоял и глядел вперёд, в овал Врат. Костяшки его пальцев побелели, он непроизвольно вцепился руками в спинку сиденья. Сквозь полупрозрачную навигационную проекцию я напряжённо оглядывала пространство по бокам от нас, приготовившись, если что, схватить штурвал для экстренного манёвра.

Чуть правее и впереди показался ребристый грязно-серый бок межзвёздного тягача с огромным белым числом «07» почти во весь борт. Он двигался немного быстрее нас, и вслед за ним на пространство справа наплывает контур громадного орбитального грузового модуля, который был больше тягача в несколько раз. Интересно, что везут? Груз редкозёмов? А может быть, наливное топливо? Вполне могло быть, ведь на Земле уже почти исчерпали нефть, но отказаться от двигателей внутреннего сгорания полностью так и не смогли. И эта машина, определённо, выйдет из врат в одиночку – уж слишком жирная…

Семёрка – счастливое число. Я не очень-то верила в символы, но во мне мерцала робкая надежда, что на этот раз у нас всё получится, и уж вторую часть артефакта мы точно не упустим. Главное – не терять время, действовать быстро, решительно и нагло.

— Внимание экипажу, — сообщила Надюша. — «Виатор» определён в седьмой цикл. Время до входа: десять минут…

Два на семь – итого четырнадцать минут. Когда мы появимся на той стороне, Вселенная станет на четырнадцать минут старше нас.

Впереди полыхнула вспышка – с той стороны овального пузыря появилось звено звездолётов, прибывших из других систем. Сложно представить, насколько ярким был этот всполох, если даже после того, как корабельный защитный экран отфильтровал и приглушил свет, у меня рябило в глазах. Я зажмурилась несколько раз – перед глазами, постепенно растворяясь, плыли белые точки…

Через считанные минуты мы преодолеем расстояние и время и окажемся за многие парсеки отсюда – странная разношёрстная компания в поисках наживы. А может быть, не только наживы, но чего-то большего? Я покосилась на Мэттлока, которому недавно открылась, словно старому знакомому. Стоило ли рассказывать ему о сокровенном? Почему я вдруг решила довериться человеку, которого вижу в первый раз в жизни? Эмоции, обстановка, а может быть, он напоминал дедушку, которого мне так не хватало? Вдруг профессор тихо произнёс:

— Не волнуйтесь, Лиза, ваша история в надёжных руках. — В этот момент у меня похолодело внутри – никак не могу привыкнуть к тому, что он читает мои мысли… Старик скрипуче продолжал: — Сейчас вы чувствуете ветер обстоятельств, ощущаете его присутствие. Тот самый ветер, который несёт наше утлое судно по жизненному пути, кидает из стороны в сторону. Если бы мы были полноправными владельцами своей жизни, сами могли выстраивать её по своему усмотрению… Так ведь не можем, лишь обстоятельства толкают нас к переменам. Судьба, если угодно.

Судьба… О ней говорил мне старый хитрый телепат, который заранее предвидел наше появление и уже наверняка просчитал всё на сотню ходов вперёд. В его руках было его собственное будущее, которое он мог лепить на ходу, сверяясь с будущим мира в поисках нужного ему результата.

— Я не верю в судьбу, профессор, — возразила я. — Единственная судьба, которая у нас есть – это та, что мы творим самостоятельно. Вы же сами приняли решение отправиться с нами. Не судьба или обстоятельства, а лично вы.

— Ничего этого не было бы, если бы вы не прилетели. И вы бы не прилетели, если бы не налёт на музей. И далее, и далее, до самого сотворения мира через взлёты и падения, радость, боль и ошибки…

— Кстати, об ошибках – я ошиблась тогда и перепутала ампулы. — Я вспомнила наш недавний разговор о событиях в интернате, пока мы коротали время, поднимаясь сквозь атмосферу Джангалы. — Не знаю, что было в тех ампулах, которые я украла в лазарете, но это было точно не то, что нужно. Об этом стало известно только через два дня, зато Хадсон сразу понял, что его регулярно обносят. Понял это по осколкам разбитого пузырька с хлоридом натрия в мусорном ведре, из-за чего и решил провести ревизию.

— И это привело к последствиям.

— Не могло не привести, — кивнула я. — Я оказалась далеко не первой, но сразу после меня все седативные спрятали в главный корпус под замок. А доступ к нему остался только у Хадсона и Травиани… — На меня вновь накатывали пенные волны воспоминаний. — Знаете, профессор, всё это заставило меня принять жестокость как неизбежность. Пока есть болевые клетки, будет и жестокость. Но она не напрасна только в одном случае – когда ею наводится справедливость.

— А что есть справедливость, если уж на то пошло? — Мэттлок вздохнул. — Ответы будут своими собственными для каждого, лично полученными от судьбы…

Врата приближались. Мне трудно было прикинуть их размер, но они поражали воображение. Угольно-чёрный овал механизма заполняла ярко-голубая переливчатая пелена, а по всему диаметру конструкции торчали зеркальные панели, непонятного назначения короба, цилиндры, сложные переплетения металлоконструкций. Целые пучки маневровых двигателей выводили причудливые узоры на фоне тьмы межзвёздного пространства, словно гирлянды на новогодней ёлке.

И сейчас, как и перед каждым гиперпрыжком, я прокручивала в памяти сценки, ситуации из прошлого, подспудно опасаясь, что этот прыжок станет последним, что туннель схлопнется, и нас разорвёт в клочья, разотрёт в пыль бешеными энергиями, которые царили там, под нашим трёхмерным пространством. Или того хуже – мы просто исчезнем в вечном нигде. Кажется, я где-то читала о том, что больше половины людей, которые хоть раз воспользовались переходом, подспудно боятся исчезнуть всю свою оставшуюся жизнь. Для этого придумали даже научный термин и занесли его в список фобий…

Когда махина надвинулась и заслонила собою весь мир, я закрыла глаза. Голос «Надюши» произнёс:

— До перехода осталось: четыре… три… две… одна. Переход.

Сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий белый свет…

После ужина на интернат незаметно опустился вечер. Я осталась в комнате за чтением «Принца и нищего», бережно вынутого из-под матраса, а девочки ушли в главный корпус смотреть какой-то мультфильм. Было тихо – только трещали цикады под окном, и где-то в отдалении неразборчиво вскрикивал телевизор.

«… — Разве у них по одному только платью?

— Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у них тела у каждой…»

Страница с шелестом перевернулась, и вдруг в окно постучали. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, сердце ушло в пятки, а дыхание замерло в груди испуганной мышью.

— Лизка, это я! — донёсся снаружи приглушённый голос Отто. — Открывай скорее!

Я проковыляла к окну и отодвинула щеколду. Отто перелез через подоконник, бухнулся на пол, притушил лампу и, схватив меня за плечи, оттянул в сторону от окна. Я слышала, как он переводил дыхание, и почти физически чувствовала его волнение.

— Что случилось, Отто?

— Слушай, Лиза, нехорошие дела творятся… Я шёл со смены и решил сделать крюк мимо склада, а возле площадки ненароком услышал разговор Маккейна и его дружков. Я затаился за углом, а они трепались о том, что директор Травиани послезавтра собирается заключить какое-то соглашение с бандитами и впустить их внутрь.