Альберт выделил нашему отряду небольшое складское помещение. Вдоль стен стояли стеллажи с крупами и консервами, а приглушённый свет лампы в углу освещал полдюжины керамических чашек, в которых полчаса часа назад дымился пресный чай. Кружки ждали утра, когда в бункере наступало время мыть посуду, экономно и бережно расходуя воду…

Я лежала, подложив руки под голову, и глядела в потолок. Где-то за стеной слышалось, как женщина баюкает ребёнка. Поснимав экзоскелеты и расположившись на потёртых матрасах, мои боевые товарищи молча слушали, а Рихард очень тихо говорил:

… — Поначалу на зачистку прилегающих к столице территорий пустили добровольцев. Тех самых, о ком говорил Альберт – отморозков и сорвиголов, к тому же подогретых погоней за его головой, за которую объявили кругленькую награду… — Фройде сделал паузу – далеко, в одном из ветвистых коридоров что-то звонко упало, кто-то кратко выругался. — За пределами зелёной зоны, на выездах из города земляне возвели аванпосты. Покинуть город было уже почти некому, а с беженцами, которые забредали в Ла Кахету из сельской местности, не церемонились – самых везучих разворачивали обратно, а кое-кого просто отводили в подвалы и там «списывали», как это у них называлось. Тела там и бросали…

«Какое пиршество для крыс», — подумала я.

— Наёмники грабили дома, выносили бытовую технику и даже мебель, грузовиками стаскивали наворованное в опустевшие спальные районы Ла Кахеты, — говорил Рихард Фройде. — Наверное, они хотели увезти всё это по домам, когда представится возможность – несмотря на очевидность того факта, что на «Голиафе» им это сделать никто не позволит, а других способов попасть к Земле не предвиделось. Они ехали поразвлечься, но очень быстро стало ясно, что иметь при себе оружие вовсе не значит находиться в безопасности. Неожиданное нападение из-за угла в очередном разграбленном доме, случайный укус или царапина – и военные медики получали нового пациента для исследований…

Первым испытуемым повезло. К тому моменту превращение занимало до полутора суток, но на ранней стадии симбионты выводились из организма убойным коктейлем из медикаментов, и казалось, что победа над заразой уже в кармане. Инфекционисты расслабились, обкатывая свой метод лечения на всё новых заражённых, но в какой-то момент схема дала сбой – и вместо того, чтобы одним прекрасным утром поправиться, пациент выдержал положенные тридцать шесть часов и даже чуть дольше, а затем неожиданно покусал своих соседей по палате и был насмерть забит сокамерниками с помощью подручных предметов.

Лабораторию перевели наружу, за периметр зелёной зоны, и лечение было продолжено, но трое соседей по палате, повторно заражённые «нулевым» пациентом, изменили всю картину. Спустя семь часов один небрежно застёгнутый ремень решил судьбу всего научного персонала, который трудился над образцами крови. Запаниковав, один из них открыл лабораторию, но запереть не успел – и по пригороду Ла Кахеты, пусть и несколько прореженная ротой охраны, разбежалась группа из полудюжины инфицированных…

Дальнейшие опыты показали, что вместо двух-трёх суток в самом начале заражённый человек менялся за пять-шесть часов – в зависимости от иммунитета, но неизбежно и необратимо, и буквально за ночь многочисленные подопытные превращались в обезумевших монстров. Они бесновались, беспрестанно и на разные лады хрипели, орали и бесконечно вырывались из оков. А снаружи прибывали всё новые пациенты, которым уже не хватало места, поэтому старых просто пускали в расход, словно отработанных подопытных крыс.

Когда все шесть фургонов-рефрежираторов забили телами до отказа, наёмники решили сворачивать лавочку. Несмотря на горячие протесты учёных, оставшихся «участников» исследований перебили, а лабораторию и рефрижераторы просто бросили под открытым небом. За символическим забором и предупреждающими знаками на местной жаре разразилась экологическая катастрофа. Почва напитывалась разложением, а сбегавшиеся со всей округи на запах звери и птицы-падальщики понесли эволюционировавшую заразу по округе…

Оболочка человека, в которой оставались лишь вечный голод и неистовая ярость, замещавшая разум – вот то, во что волнообразно, за какие-то две недели превратилось население целого региона. Сотни тысяч заразных кадавров вдобавок ко всему обладали свойствами суккулентов, а именно – в гораздо меньшей степени нуждались в воде, замещая её плотью и кровью. Хотя люди при этом прекрасно заражались и через воду.

Конфедераты и наёмники быстро смекнули, что единственный верный способ предотвратить заражение – это пуля в лоб. Наставления учёных уже никого не волновали. Никому не хотелось возиться с десятками тысяч трупов или потенциальных трупов. С тех пор, завидев чужака, они сначала стреляют, а уже потом задают вопросы. Блокпостов больше нет, заражённые бродят по большей части города, а наши «друзья» откатились в правительственный квартал, засели за высокими стенами и косят из пулемётов всё, что попадётся на глаза…

Где-то за стальными перегородками вяло возились и едва слышно разговаривали беженцы. В полутьме вокруг меня уставшие за день бойцы спецотряда занимались своими делами – Умник ковырялся с ноутбуком, Молния думала о своём, разглядывая тусклый огонёк лампы, а Бурят спал безмятежным сном. Под тихий монолог Рихарда веки мои постепенно смыкались, пока не закрылись совсем…

… Тишина. Беспокоящая, сжимающая сердце в испуганный комок, она заставила меня открыть глаза. Тёмный склад со всех сторон нависал надо мною полупустыми стеллажами, а гермодверь в чёрный коридор была распахнута настежь. Вокруг не было никого, ни единой души – ни моих собратьев по несчастью, отправленных на смерть вместе со мной, ни беженцев, обречённо бубнящих за стеной. Никого – лишь непроглядный зёв коридора напротив меня.

Завопить, завыть, забиться в истерике – что угодно, лишь бы нарушить эту густую тишину, но горло перехватило, и я не успела даже пискнуть, потому что появился звук. Он царапал тишину снаружи, из коридора, шаркал по тишине полустёртыми подошвами. Он приближался – словно кто-то подволакивал слабые ноги, поражённые старческими недугами. Всё ближе и ближе, он был уже за этим самым самым поворотом…

Не помня себя, я отползла в угол, нашарила рукой позади себя увесистую консервную банку и выставила её перед собой, словно щит. Ш-ш-шух… Ш-ш-шух… Звук уже здесь – только руку протяни.

Чьи-то серые пальцы появились из-за угла, схватились за косяк. Ш-ш-шух… В дверном проёме поверх угольно-чёрного кителя тускло мерцали два рубиновых глаза. Во тьме разверзся животный оскал, с искромсанных губ по подбородку поползли кровавые ручейки. Утробный рык Альберта Отеро до отказа заполнил крошечное помещение, мёртвый генерал поднял ногу и переступил порог. Ш-ш-шух…

«Пожалуйста, прошу тебя, только не это!» — колотилась изнутри о стенки черепа единственная неприкаянная мысль. В порыве отчаяния я швырнула банку куда-то перед собой. Существо страшно захрипело, вытянуло крючковатые руки и бросилось вперёд, прямо мне в лицо…

И я истошно закричала.

— Эй, ты чего?! — Умник тормошил меня за плечо, обеспокоенно заглядывая мне в глаза. — Тебе плохой сон что ли приснился?!

Он здесь! Они все здесь… Какое облегчение… Это только лишь сон, вязкий кошмар… Давненько мне не снились кошмары, я успела от них отвыкнуть. И снова привет, давно не виделись…

— Это всего лишь дурной сон, ничего страшного, — бормотала я.

Пытаясь стряхнуть с себя остатки липкой жути, я пыталась надышаться застоявшимся подземным воздухом.

— Приходи в себя и пойдём в центр управления, — позвал Умник. — Там уже все наши собрались…

Ночные кошмары… Говорят, если спать на левом боку, они обязательно придут. Сдавленное сердце рождает кислородное голодание, а следом возникает безотчётная тревога. И тогда мозг начинает свои страшные игры…

Миновав несколько поворотов коридора, мы очутились в просторном зале, уставленном аппаратурой. Гул компьютеров сливался с голосами, ведущими радиопереговоры – работа здесь не прекращалась ни на минуту. В дальнем же углу, возле одного из радистов с заспанным лицом я увидела всю нашу компанию, включая Рихарда и Альберта. Майор махнул нам рукой, и мы с Умником подошли поближе.