Карусель боли набирала обороты. Жгучие слёзы струились по щекам, смешиваясь с горячим по͐том, а я погружалась всё глубже внутрь себя…

… За окном виднелась округлая верхушка полимерной юрты и сизые камни за укреплённым стеклопластиком. Почему-то я точно знала, что они шершавые, как наждак. Владимир Агапов стоял возле прямоугольного окошка, сквозь которое по белой комнате разливалось сиреневое свечение.

— Человеческое тело – сложнейший механизм, в котором всё взаимосвязано, — скрипуче говорил он. — Но всегда находятся те, кто тратит его безграничные возможности на то, чтобы отбирать чужие крохи. Хотя под боком у нас невообразимые горизонты. Просто непредставимые…

— Видимо, такова человеческая суть, — констатировала девушка с цветастой прядью в волосах, взгромоздившись с ногами в кресле поодаль. — Может, всё дело в хватательном рефлексе? Ведь именно он появляется у младенца одним из первых. А значит, вытравить его сложнее всего.

— Без него младенец не смог бы выжить, — задумчиво возразил Агапов. — Здесь что-то другое. Потеря чувства меры, помноженная на осознание собственной конечности и утонувшая в страхе неизвестности…

— Я верю, что можно всё изменить, — произнесла девушка. — И Лиза тоже всегда в это верила, хоть и не признавалась.

Взгляд её карих глаз обратился ко мне. Я же замерла, словно мышь на ночной веранде, застигнутая врасплох включённым светом, и слушала этих двоих. Возникнув здесь из пустоты, я пыталась сориентироваться в пространстве. Обстановка не казалась угрожающей, старик и девушка были совершенно спокойны, и спокойствие это было заразительным.

— Она так и не поняла всю важность этого предмета, — посетовал старик. — Будь у неё больше информации, всё могло бы закончиться иначе.

— Ничего ещё не закончено! — неожиданно громко возразила девушка, но тут же понизила голос. — И, знаете ли, было как-то не до этого. Перед ней, как и передо мной стоял вопрос выживания в принципе. То, что мы сейчас здесь, на Ковчеге – это просто сродни чуду.

— Да, я и вправду слегка завысил собственные ожидания. В конце концов, всё пошло наперекосяк с самого начала. И не без участия старины Мэттлока с его предосторожностями…

— Она говорила, что он избегал рассказывать ей о будущем, — прищурилась Софи. — Если вообще что-нибудь о нём знал, но я так и не нашла рационального объяснения тому, что он тогда оказался на пляже… Представляете, у него был с собой самый обычный полиэтиленовый пакет – и только это спасло мой ноутбук со всеми вычислениями…

— Тогда маяк для «Аркуды» включал бы уже «Фидес». — Вздохнув, пожилой мужчина обернулся, смерил нас по очереди взглядом сквозь толстые линзы очков и принял какое-то внутреннее решение – я поняла это по изменившемуся выражению лица.

Просеменив к стулу напротив, он опустился на сиденье и заявил:

— Я расскажу вам всё, что знаю о «Книге».

Повисла тишина. Старик прокашлялся, выдержал паузу и продолжил:

— Этот предмет открывает доступ к временно͐й сингулярности.

— Временно͐му… чему? — скривилась Софи.

— Она названа так для удобства, — пожал плечами профессор. — Временна͐я сингулярность – это возможность оглядеть и запечатлеть один и тот же объект на всём протяжении его существования. И сделать это в один момент времени.

— Как это? — спросила девушка.

— Представьте, что существование объекта протянулось вдоль отрезка, лежащего перед вами. Вы одновременно видите и начало, и конец его бытия, и всё, что происходило с ним в каждый момент времени.

— И этот объект…

— Вы сами, — кивнул он. — Временна͐я сингулярность подобна выходу за пределы существующих четырёх измерений в некое пятое, где время превратится в такую же наблюдаемую со стороны величину, как длина, ширина или высота.

— Допустим, «Книга» позволяет увидеть прошлое, не полагаясь на собственную память. — Девушка скептически подняла бровь. — Это можно сделать с помощью обычной омниграммы.

— Слепок сознания точно также выцветает со временем и почти такой же нечёткий, как и большинство наших воспоминаний, — отмахнулся Агапов. — А здесь – детальный и подробный путь собственного сознания с самого зарождения до текущего момента. Всё вплоть до щекотки в носу и солнечного блика на глазах.

— Вы сейчас серьёзно? — недоверчиво протянула София. — Увидеть собственную жизнь с начала и до самого конца? Включая то, что ещё не случилось?

— Вот здесь и начинается самое интересное. — Старик потёр залысину и устремил взор в никуда. — Всё, что находится дальше засечки настоящего времени – назовём её так, – постоянно меняется. Буквально хаотичные изменения. Настолько частые и зависящие от стольких мелочей вокруг вплоть до положения отдельных предметов, что увидеть достоверное будущее не представляется возможным. «Книга» пишется в реальном времени, прямо сейчас, и прямо сейчас мы наблюдаем бесчисленные вариации будущего.

— Но ведь можно из этих вариаций найти одну, правильную, — пробормотала девушка. — Или хотя бы предвидеть беду и избежать её.

— Безопасность и достаток любой может выбрать и без особых подсказок, — усмехнулся Агапов. — А что, если попытаться взять под свой контроль всё вокруг до малейшего движения атомов?

— Даже научившись воспроизводить законы Вселенной, вы не обуздаете одну вещь, — заметила Софи. — Чужую волю.

— С чужой волей сложнее, но не для того ли существуют единомышленники?

Владимир Агапов улыбался…

… — Ассистент номер три, введите ещё одну дозу анестетика, — донёсся из темноты задворок сознания бесцветный голос. — На сегодня мы поработали достаточно. Ассистент номер пять, распорядитесь об уборке и поддерживайте стабильный сердечный ритм. На случай отголосков омниграмму снимать постоянно вплоть до передачи в отдел паранормальных явлений…

Онемение окутывало меня густой пеленой, втягивало в себя, будто облепляло пластилином. Я снова находилась в ложе посреди стеклянно-стальной комнаты, а сиреневое небо надо мной подпирал прозрачный потолок. Насквозь пропитанное влагой тело стремительно деревенело, остатки боли оттенялись бесформенным маревом обезболивающего.

— Необходимо передать её отделу «П» в исходном виде, — говорил угасающий, удаляющийся голос. — Вплоть до молекулы. Ассистент номер четыре, займитесь. И уберите уже, наконец, рвоту…

Я пошевелила рукой, и перед глазами возникла чёрная ветвь высохшего дерева. Не было ни бинтов, ни кожи, ни даже мяса. Всё это спеклось и иссохло на паре обугленных по локоть, изогнутых костей – лучевой и локтевой. Ладонь в резиновой перчатке властно опустила огрызок конечности вниз. Сверху на меня надвинулась чёрная крышка, что-то металлически щёлкнуло во тьме, и налитые свинцом и солью веки опустились под невыносимой тяжестью…

Искры нервных импульсов бежали по синапсам, по одному включая органы чувств. Первым пробудился вестибулярный аппарат. Мир вокруг качнулся. Звуковая вибрация воздуха побежала сквозь пространство, пробуждая слух, который стал вторым чувством, сбросившим с себя сон.

… — Где ты теперь? — журчал тихий бархатный голос, пробиваясь через вязкое чёрное желе небытия. — Что же будет с миром, который мы должны спасти?

Сердце гулкими толчками гнало кровь через онемевший организм. На коже проявлялись ощущения мягкого окутывающего шёлка. Трель электронного соловья ворвалась в пространство, а следом за ней хриплый мужской баритон не терпящим возражений тоном затребовал:

— Старший инженер, где пропадаете?! Почему не на посту?!

— Я только что из центрального узла, вице-адмирал, — спокойно, но со звоном в голосе ответила неведомая женщина. — Всё подготовлено, осталось лишь, что называется, дёрнуть рубильник. Это я могу сделать откуда угодно.

— Мы постараемся выиграть время! — Далёкий хриплый голос окутывали звуки – затихающий реактивный гул, лоскуты чужих отрывистых фраз, шуршание и вой ветра. — Автоматы будут держать их на дальних подступах столько, сколько смогут, но мы должны быть готовы, когда они войдут в атмосферу! Тогда понадобятся все технические возможности, включая ваши! Так что распечатывайте запасы!